Страница 69 из 76
Юсуф возвращается домой.
Группы возвращенцев по дороге.
— Юсуф?.. Ай, валла! В Хусай?.. Мы тоже.
— Слышали новость? Вода будет… Где? У кого?.. Уже план сделали… Кто сделал?.. Не знаю — кто… Народ сделал.
Навстречу этому потоку возникает другой — из районного центра: делегаты спешат по селам.
Слепец, которого ведет женщина в чачване, возбужден более других и охотно отвечает на все вопросы.
— Я этот план, как свое лицо, знаю, — кричит он. — Вот этот план. Смотрите!
Став на колени, он чертит на песке.
— Видно вам? — кричит он, ощупывая руками глубокие борозды, проведенные им на песке.
— Вот тут большая река. Так. От нее канал будет сюда… вот…
Юсуф глядит на этот план с волнением, словно видит его впервые. Да и план действительно сильно изменился с тех пор, как он сам впервые начертил его в чайхане колхоза имени Молотова. Он стал крепче, ветвистее.
И Юсуф смотрит на него, как на откровение.
— А Хусай, Хусай!.. Его зальют… вот там.
Но слепец категорически возражает:
— Старый проект, старый проект, — кричит он, отмахиваясь от Юсуфа. — Зачем заливать?.. Маленькое озеро сделаем рядом. Динамо называется…
Возвращенцы обеспокоенно спрашивают певца:
— Еще не начинали? Слушай, уважаемый, когда начнут?..
— Я сам спешу знать. Хочу в первых рядах быть. Как в песне поется:
Люди торопятся, словно переселяются в счастливую землю.
Москва. Кремль.
Османов, Павел Иванович, Ахмед Ризаев и старик в чалме в кабинете товарища Сталина.
На столе — карта.
Товарищ Сталин говорит:
— Откуда у вас такая уверенность?.. Дело новое. Опыта нет. Верно?
— Это вы очень верно, товарищ Сталин, только мы не согласны, — возбужденно отвечает Ризаев.
— Боюсь, не справитесь, — продолжает Сталин и обращается к Павлу Ивановичу: — Двести тысяч народу хотите вывести в поле. Двести тысяч!.. А если эпидемия какая-нибудь?
— Предусмотрели, — коротко отвечает Османов.
— А мало ли у вас еще там диверсантов, зарубежных шпионов, дряни всякой! Дискредитировать могут ваше дело.
— Нет, нет, не могут, все предусмотрели, — почти хором отвечают Османов, Ризаев, старик в чалме и Павел Иванович.
— Интересно. А не расскажете ли вы нам, как это вы сделали. Очень интересно.
Делегаты мнутся.
Сталин продолжает:
— А железо, цемент запасли?.. А транспорта хватит? Сколько вам лошадей и машин понадобится? — спрашивает он в упор Ризаева.
— «Молотов» пятьдесят коней дает… — говорит Ризаев. — И быстро исправляет фразу: — Это мы — колхоз имени Молотова. Пятьдесят коней. Другие тоже дают.
Османов пробегает глазами бумажку, лежащую перед ним.
— Тысяч пять коней надо… — говорит он.
— А фураж? А вода? Какой водой поить людей будете? Малярию забыли?.. Бензин и сено потратите на канал, а хлопок как вывозить будете?
— Хлопок соберем, — уже более мрачно говорит Ризаев и наклоняется к старику в чалме: — Все верно говорит. Надо лица назад повернуть, — и вытирает обильно вспотевшую голову.
Встает Османов.
— Мы двести лет во сне воду видим. Мы столько терпели, что нас ничто не пугает. Как война со старым врагом, для нас это дело. Справедливая война! Ну, малярия… ну, живот заболит у кого-нибудь. Ну что ж! Война! Терпеть больше нет у народа охоты. Богаты, сильны стали, силы есть. Опыт тоже есть. Опыт партии. Опыт Красной Армии. Колхозный опыт!
Пока говорит Османов, Ризаев шепчет старику:
— Э-э, нехорошо пошло. Он нам одно, мы ему другое. Некрасивый разговор, клянусь глазами. Я сейчас встану, скажу — ошибку сделали!
Османов заканчивает:
— Товарищ Сталин, не от отчаяния решили мы это дело. В мускулах оно! Справимся!
И Сталин отвечает на его слова, смеясь и весело оглядывая всю делегацию:
— Молодцы, крепко держитесь… Я тоже уверен, что справитесь… Вас только проверить хотел.
Старик в чалме наклоняется к сконфуженному Ризаеву, хлопает его по колену, шепчет:
— Впереди своего слова бежать не надо. Слышал?.. Политика называется.
Сталин продолжает:
— Хороший ключ к народному сердцу нашли. Поддержим. Завидую, что не могу быть с вами.
И профессору отдельно:
— Решайте так же быстро и смело, как народ, и все будет превосходно.
Он пожимает руки делегатам и провожает их до двери.
Оставшись один, останавливается у карты Средней Азии, качает головой и берется за телефон:
— Обеспечьте врачами, бензином, транспортом, так, словно войну начинаете. Дело новое, трудное и народ горячий.
Ночь в колхозе у той чайханы рядом с мечетью, где когда-то выступал Юсуф.
Председатель не отходит от телефона. Он звонит в район:
— «Молотов» еще не выходил?
Председатель колхоза имени Молотова Ризаев в своем кабинете в эту минуту делает то же самое:
— «Калинин» еще не вышел? «Буденный»?
И девушка в халате и тюбетейке, телефонистка райисполкома, на все звонки, даже не спрашивая, откуда они, отвечает: «Нет! Нет!»
Председатель колхоза имени Буденного из своего кишлака только приготовился задать вопрос, как сразу же услышал: «Нет!»
— Здорово у них дело поставлено! — удивленно говорит он.
А председатель колхоза имени Калинина уже инструктирует своих пионеров:
— Стойте на перекрестках…
Ризаев делает то же самое в своем колхозе:
— Смотрите во все стороны…
Председатель колхоза имени Буденного не отстает от них обоих. Он говорит своим пионерам:
— Мы должны выйти первыми…
Задребезжал телефон. Он — за трубку. И вдруг кричит во весь голос, словно зовет в атаку:
— Уже! Уже! — и мчится во двор.
— Кто уже? Кто? — спрашивают его.
— Не знаю! Кто-то выступил! — вскакивает на коня и — враз возникает рык медных карнаев, набат узбекских деревень, грохот арб и ржанье перепуганных коней.
…В эту минуту Ахмед Ризаев, человек более спокойный, еще пытается у себя выяснить, кто выступил.
— Кто?.. Германия? Какой район? Какая Польша? Война? Слушай, в такой час нельзя постороннюю информацию делать. Сердце не выдерживает. Ты лучше скажи — «Калинин» еще дома сидит? Что? «Руки прочь»?.. Эй, люди! — кричит он. — Хвост раньше головы побежал! Эй, вставить!
Кто-то включает радиорупор.
Бегут комсомольцы с плакатами и знаменами. Гонят баранов. Чайханщики волокут гигантские самовары.
…И уже всюду мчатся. На арбах, на машинах, верхами. Из радиорупоров, висящих на телеграфных столбах (повешены специально к работам), струится информация о войне. Бомбят Варшаву. Бои у Гдыни. Англия объявляет войну. Франция объявляет войну. Слышны рокоты взрывов. Время от времени темное небо подергивается багровым заревом.
Потоки людей, стремящихся на канал, похожи на беженцев. Масса добра, детей, суеты, напряженности. Сломанные арбы по бокам дорог. Поток к взрывам встречается с обратным потоком. Непонятно, кто куда.
…Погрузка в вагон Ансамбля песни и пляски тоже напоминает скорее эвакуацию, чем турне. Кто-то спотыкается о груду барабанов. Смех и стон. На вокзале к тому же еще противовоздушная тревога, и в свете синих ламп все кажется нереальным. Но Ташкент — не знаю почему — любит такие тревоги. Они там три раза в неделю.
Фатьма возбуждена более остальных.
— Видишь, вода будет! — говорит она Анне Матвеевне. — Видишь, он слово давал и…
— Да не стыдно тебе, Фомушка… Он сло-во да-вал!.. Он давал, а народ сделает. Вот тебе и все слово… Ну, и поезжай к нему шурпу варить… Только ученье начала, так нет, бросать надо… Кто он и кто ты?..
…Народ мчится из кишлаков. Этот безумный поток требует преград. На темной ночной дороге Османов пытается остановить и организовать людей, но все напрасно. Азарт овладел всеми.