Страница 45 из 76
Новгородские девушки клали раненых и убитых в сани.
…Бой кончен. Кривая, монгольского облика, луна всходит над озером. Кругом тела. Отовсюду слышен шорох жизни. Тут каркают, дерясь, вороны, там глухо стонет кто-то, там ноет в беспамятстве. Движутся по полю огни. Жены и матери ищут своих…
Сбрасывая с себя двух мертвых немцев, встает на колени Буслай и оглядывает вокруг поле русской славы. Невдалеке, раскинувшись свободно, лежит неподвижный Гаврило Олексич. Кто-то идет, спотыкаясь о тела павших. Это воеводиха-пековитянка! Волосы ее распустились, голова в крови. Она несет на руках тело Саввы.
— Будь судьей-матерью! — кланяясь до земли, говорит ей Буслай. — Спор был промеж мною и Гаврилой на храбрость. Дойдешь до городу, скажи, передай: кто жив — тому венец, а на мертвого сраму не возводить.
— Скажу, Василий, — строго говорит псковитянка.
Тут падает Буслай без сознания.
…И Гаврило Олексич открывает глаза. Блестит под луной озеро. Блестят, мерцают шлемы и кольчуги павших.
Мимо бредет, опираясь, как на костыли, на два латинских креста, монах Пелгусий.
— Отпусти умереть, отец, прими исповедь, — говорит Гаврило.
— Все ныне святы. Нынче ни у кого греха нет, — отвечает Пелгусий.
— Спор был промеж мной и Буслаем на храбрость. Скажи, Буслай первым вышел. Ему жить — ему и славу носить, — говорит Гаврило.
— Коли жив дойду, так скажу, — отвечает Пелгусий.
Темно, совсем темно на льду. Луну все время обнимают тучи, и, отбиваясь от них, она почти не светит, — горит, не освещая ничего. Женщины ходят между ранеными.
Вдалеке поднимаются зарева. Каркают объевшиеся вороны. Взвывают волки. И тихо, как визг полозьев, где- то издали начинается одинокая женская песня. Она отпевает павших богатырей:
Это — Ольга, она идет с фонарем, оглядывает мертвых, ищет павших женихов.
На женскую песню откликается поле мертвых.
— Настасья! — кричит кто-то издалека-издалека.
— Ярослава!.. Сестра родима!.. — доносится с другой стороны.
— Мария!.. Изяслава!..
Открывают глаза и Буслай с Гаврилой. Буслай подползает к товарищу:
— Жив, Олексич?
— Жив, Вася.
— Чуешь, чей голос нас ищет?
Тут Ольга подходит к богатырям. Становится на колени. Гаврило Олексич говорит ей:
— Дрались мы, Ольга Ярославна, плечо о плечо, воевали немца крепко, с усердием…
Буслай перебивает его:
— Не видать мне тебя, как Урал-горы. Поклонись Олексичу, ему перво место в бою, ему и твоя рука.
— Нет, не быть мне живу, не править свадьбы, — отвечает Гаврило.
— Трех коней стрелили, два меча потерял, кольчужка в спину врублена… говорит Буслай.
— Не быть мне живу, не править свадьбы! — повторяет Гаврило, и в Буслае подымается зверь.
— Кому говорю? — кричит он. — Бери, Ольга, его. Слышишь? — И так как она молчит, он с яростью встает на ноги и поднимает обмякшее тело Гаврилы и, обняв, тащит его, но вскорости падает сам. Тогда, тяжело дыша, Гаврило Олексич подымает Буслая — и долго так идут они, меняясь, — и Ольга сама не знает, кого оставит ей жизнь.
14
Звонят в Новгороде во всех церквах. Шумит народ на улицах. Идут с иконами и с хоругвями архиереи с певчими, бегут люди, дети, иностранные купцы волнуются у своих лавок.
В город въезжают сани с телами погибших в бою. За ними князь Невский. Он в простом кафтане, в короткой старенькой шубке. Рядом с его конем шагают пленные рыцари, закованные в железо. За ними идут сани, в которые запряжена тройка: коренным — Твердило, пристяжными — латинский монах и рыцарь. На их шеях бубенцы. Санями правит псковская девушка.
Далее следует дружина Невского. Перевязанный тряпьем, поддерживаемый псковской воеводихой, едва сидит на коне Пелгусий. На носилках несут Игната-оружейника, переяславльского пятисотенного Никиту — это храбрейшие герои сечи.
За дружиной и новгородскими полками шагают пленные, тянутся сани с боевыми трофеями. В конце колонны идет перешедшая на сторону Новгорода чудь, которую народ приветствует.
Дружина поет:
Купцы бросают под коня Александра куски бархата. Поют, волнуются нищие. Кричат иностранцы:
— Виват, Александр!
Матери поднимают на руках детей, чтоб увидели победителя.
Легко сходит он с коня на паперти Софийского собора.
— Сначала суд чинить будем, — говорит он, — рыцарей на обмен, кнехтов на волю.
Новгородцы развязывают пленных кнехтов.
— А теперь суди, Новгород, по заслуге изменников, — продолжает Александр и выдает народу Твердилу.
Его разрывают на части.
Потом Александр говорит иностранным купцам:
Скажите всем в чужих краях: кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля!
…Тут что-то отвлекает внимание народа. Сквозь смех и радостные крики слышны выкликаемые имена Буслая и Гаврилы Олексича. Они лежат рядом, плечо о плечо, на розвальнях, едва прикрытые шубой. Ольга ведет сани. За санями шагает печальная Амелфа Тимофеевна.
Ольга сквозь строй народа и дружины подводит сани к паперти собора, к Александру.
— Рассуди, князь, сироту. Реши девичью судьбу, — говорит она. — Обоим я говорила, что не светлого, не темного, не веселого, не степенного полюблю, а того, кто храбрей, кто в ратном деле видней.
— Васька вторым нигде не был! — возмущенно говорит Амелфа Тимофеевна.
Толпа кричит. Дружина снимает шлемы.
— Буслай вышел первым! — слышны голоса. Раненые поднимаются с саней. Голосуют мечами и перевязанными руками: — Буслай, Буслай!
— Буслай взял!
— Буслай! Буслай!.. — слышны крики, готов начаться спор по-новгородски. Амелфа Тимофеевна говорит Александру:
— Решай, что народ сказал. Васька мой нигде вторым не был.
Но тут поднимается с саней сам Буслай. Он едва жив. Мать ведет его.
— Прости, мать, что супротив тебя говорить стану. В первый раз против тебя пойду. Не взведу на Гаврилу напраслины, — говорит он. — Уж если судить да по честной совести, ни мне, ни ему не быть суженым, — говорит он, ища глазами псковскую воеводиху. — Эх, и хороша девка! — Та улыбается из толпы. — Охоробрил господь дочь воеводскую. Храбрей ее не было! — говорит он, разводя руками. — А за ней Гаврило Олексич шел, в том клянусь Новгороду, — и кланяется матери.
Ольга обнимает живого, но неподвижного Гаврилу Олексича. Мать сводит Буслая на паперть. Он подмигивает псковитянке, и та улыбается. Амелфа Тимофеевна плачет:
— Осрамил мать-то! Свадьбу хотела играть!
— В чем дело?.. — отвечает Буслай. — Сыграем!
— Что ж ты, люта душа, не мог первым быть? — ворчит мать.
— Мой счет с другого краю, — говорит Буслай. — Бери в невестки вон ту, в кольчуге. Наше нигде не пропадало!
Народ кричит:
— Княжи у нас, Ярославич! Хоть и горяч, да свыклись. Рука тяжела, да отходчива. Не пускать его.
Но переяславльский старик качает головой:
— Нет уж, вместе мы пришли, вместе и уйдем.
Александр весело говорит народу:
— Ох, и бил бы я вас, хлестал нещадно, коли б проболтали вы ледовую сечу. Не простила б Русь ни вам, ни мне маломужества. Так про то и помните, детям и внукам накажите, а забудете — вторыми иудами станете. Иудами Русской земли. От нее пришел я к вам и к ней вернусь. Слово мое твердо: найдет беда, всю Русь подниму, приведу, как и ныне, всей землей навалюсь на немца. А отвалитесь на сторону — быть вам биту нещадно. Жив буду — сам побью, а помру — так сынам закажу. На том стоит и стоять будет Русская земля, Господин Великий Новгород!