Страница 40 из 76
— Верно, верно! — кричит беглый князь Иванко. — И нечего Александра ждать. Собраться живо да ударить на немца! Хоть меня выберите — я поведу. В делах бывал не таковских.
Посадник. Не быть тебе, князь Иванко, в челе Новгорода. Тебе одна забота — деньгу наскрести, славы добыть…
Василько. За святую Софью грудью встанем! Не дадим!
Посадник. У тебя грудь медная (показывает на кольчугу Василька), а у меня серебряна (показывает деньгу). О серебро и меч тупится.
Голоса: Звать Александра!..
— Не хотим твоего Александра!..
Пелгусий. Как погонит немец русских людей да промеж немцев и Ордою как зажмемся мы, — вот тогда попляшешь.
Садко. Откупимся! Чего каркать! Не купецкое дело на мечах сечься!
Голоса: Давай Александра!..
— Откупимся и без его!
На торгу смятение. Купцы запирают лавки.
На пристани Иван Данилович Садко грузит свой струг, поднимает паруса.
— И окаянный же город! — говорит он соседу-персу. — Сроду не было в нем спокойствия.
— Весели город, красива город, — говорит перс, спокойно глядя на побоище, но и его приказчики тоже готовят струг к отходу.
Венецианец говорит шведу по-латыни:
— Надо посылать в Псков, к магистру, людей от нас, просить охранную грамоту…
Но люди от магистра уже и сами здесь. Тот приближенный боярина Твердилы, Ананий, что вводил немцев во Псков, шныряет в толпе, ведет разговор.
— Никакая сила их не возьмет! — говорит он опасливо. С ним два чужеземца, одетых купцами, но видно, что это рыцари. Они ходят как в латах — деревянной походкой.
4
Рыбари в Переяславле вытащили невод, чинят его и поют. Руки Александра неспокойны, он рвет снасть.
— Это тебе, Александр Ярославич, не шведов бить — работа тонкая, — говорит один из дружинников под общий смех.
Открывается окно небогатого княжеского терема в Переяславле.
— Сань! Сань! — кричит княгиня. — С Новгорода к тебе. Иди-ко!
Дружинник Михалко скидывает с себя новые сапоги:
— На, мои надень. Фряжеского шитья все-таки.
Александр, смеясь, отказывается.
— Сапогами Новгород не удивишь, — говорит он, идя к терему. Крестьяне стеной придвигаются к нему.
— Ну, слышь, Ярославич, — берет его за мантилью древний старик, — держись крепко! Небось, за тобой прибыли?.. Ты, значит, берегись… понял?
— Ты за всех ответчик! — бросает вслед молодой крестьянин Никита.
В чистой горнице сидят новгородские послы с архиепископом. В углу, у киота, стяг Невского, на бревенчатых стенах оружие: мечи, кольчуги, забрала.
Князь входит. Послы встают и кланяются до земли. Лицо Александра весело.
— Здравствуй, князь! — говорят послы. — Челом пришли бить.
— Добрым гостям всегда рады. Опять чего-нибудь не поделили у себя в Новгороде, сутяжники?
Среди послов Гаврило Олексич. Он говорит:
— Здорово, Александр Ярославич! Забыл, вижу, старых дружков! Неву-то помнишь? Гаврилу помнишь?
— А-а, Олексич! — смущается Александр. — Да и верно, подзабывать стал. Махнул я рукой на вас, не живать мне, видно, с вами.
— За тем и пришли, князь, — говорит владыко. — Беда у нас. Немец Псков пожег, на нас готовится. Просим тебя на стол.
Гаврило. Какая тут тебе жизнь? Гляди-ко, как смерд живешь. Княгиня по воду сама бегает, щи варит. Уж тебя ли Новгород не утешит, не обласкает?
Александр ходит по комнате, думает.
Тяжелы вы, новгородцы. Трудно с вами Русь править. За себя молельщики.
Владыко. Приходи, князь, спасай нас. Спасешь — твой будет Новгород навеки.
Александр. Краснобаи вы! За Русь боли нет. За себя только ответчики. Чем немцев бить хотите? Я их бил рукою новгородской, да суздальская была в припасе, да головой кумекал владимирской, да ноги меня держали переяславльские… А вы одной деньгой драться мастера, господа новгородцы.
Гаврило Олексич. Нет, теперь Новгород не узнаешь, князь. Рядились долго, но зато уж одной стеной стоим теперь за тебя.
5
На мосту через Волхов идет бой между сторонами Новгорода.
Меньшие — народ простой, ремесленники и крестьяне — за призыв Александра, большие — купцы — за сговор с немцами.
— Ни тебе пожить, — кричит Буслай, сторонник мира, раздавая удары, — ни тебе отдохнуть! (Валит Пелгусия наземь.) Ни тебе семью завести! (С размаху бьет кулаком Садко.)… Седьмой раз сватаюсь… Уж кого только не били, а конца не видать!
Среди дерущихся видно несколько женщин. Псковитянка, воеводиха, скинув наземь душегрейку, закачав юбку и засучив рукава сорочки, бьется, как мужчина.
Ананий, лазутчик Твердилы, вертится на народе.
— Не пойдем на рать! — кричит он. — Сирот плодить?
Монах Пелгусий схватился с Буслаем. Тот рванул рясу, из-под нее блеснула кольчуга; тогда монах перехватил руку Буслая и толкнул его с моста в Волхов.
Князья Иванко и Василько хоть сами не бьются, но поддают жару со стороны.
— На бой! На бой! — орут они. — На немца! А дружине нашей весь полон, все добро пойдет. Кто пеший, тот на коне вернется. Кто драный да латаный, в атлас нарядится.
Но вот меньшие стали одолевать бόльших. Псковитянка (она среди меньших) нагоняет только что вылезшего из воды Буслая и снова толкает его в воду.
— О господи, вот девка-то! — в восторге лепечет он и падает в воду с блаженной улыбкой.
Персы на стругах смеются. Загадочно глядят индусы.
— Звать Александра! — кричит одна сторона.
— Договоримся с немцами! — кричит другая.
Побитые горожане ведут к мосту мать Буслая, Амелфу Тимофеевну.
— Усмири твоего Ваську, Амелфа Тимофеевна, — говорят они, повязанные полотенцами, хромоногие. — Вчистую же всех перебьет!
— У-у, оголец! — мрачно кричит она сыну, грозя палкой. — Поди, уши-то выдеру! — и она заносит руки над сыном.
Буслай кланяется ей в ноги, глазами ища псковитянку.
— Здорово, Амелфа Тимофеевна! — раздается над ней голос Александра. Склонясь с коня, он берет ее за руку. — Чего богатырей моих хлещешь?
Амелфа Тимофеевна говорит:
— Гляди-ка, сколь навалял!.. Люта душа!
— Это Буслай лютый-то? — Александр здоровается с ним, и Буслай польщен вниманием князя.
— Кой месяц драка шла, господа новгородцы? — весело спрашивает Александр народ. — Отдохнули бы, господа купцы!
— Ступай к себе в Переяславль! Не люб нам!
— Люб!..
— Опять на шею сядешь! — раздаются крики.
— Шеи у вас мягкие, сытые. Отчего на мягкое не присесть?
Он въезжает, сопровождаемый дружиною, на Ярославов двор. А на Волхове появляется с песнями переяславльское крестьянское ополчение,
6
В бывших владычных покоях во Пскове. Заседание у магистра. В соседнем покое слуги расставляют столы для гостей, приносят яства.
Вокруг магистра и епископа — знатные рыцари, полесские и литовские воеводы.
Магистр говорит епископу:
— Новгород сам себя побьет… Смутьяны… торгаши! Но вы, почтенный отец, не точно понимаете указания Рима. Наша задача — неуклонно двигаться на Восток… неуклонно!
…и крестить, повергая к стопам Рима, покоренные области, — добавляет епископ. — Люди же вас не должны беспокоить.
— То есть как же? Кого же тогда вам крестить?
— Области, граф. Все эти леса, поля и реки — все ваше. Людей же надо обращать в истинную веру с большой осмотрительностью, и я предпочитаю спасать их души, не задерживая надолго тела в земной жизни.
— Мне понадобятся и руки и спины, почтенный отец. Из этих зверей выходят хорошие землепашцы.
— Восток велик. Тут всем всего хватит. Вам, рыцарям, — земель, нам, пасторам Христа, — людей.
— Итак, Новгород ваш. Крестите его, как хотите. Волга ваша, Днепр, церкви. В Киеве я не трону ни бревна, ни человека.
— Да там, говорят, уж и так нет ничего, кроме пепла, — замечает епископ.