Дикий хмель

Увидев меня, он молча встал и поклонился. Буров, который сидел спиной ко мне, с напряжением повернул шею, не вставая, сказал:

— Это и есть моя любимая жена Наташа.

Мужчина обошел журнальный столик, остановился в двух шагах от меня.

Буров сказал:

— Знакомьтесь. Это мой сокурсник. Тот самый Бронислав Александров.

Бронислав взял мою руку, поднес к губам. Немного улыбнулся:

— Я представлял вас именно такой.

— Спасибо, — смутилась я. — Честно говоря, я представляла вас совсем другим.

— Андрей наговорил обо мне всяких ужасов? — спросил Бронислав.

— Нет. Я думала, на Севере, ну...

— Живут суровые, просоленные морским ветром мужчины, способные сразиться с белым медведем. Я угадал?

— В общем, да.

Бронислав вздохнул и сказал как-то виновато:

— Дело в том, Наташа, что я уже около года обитаю в Москве. И суровые приметы Севера в условиях цивилизации оказались не более стойкими, чем черноморский загар.

Тот самый Бронислав Александров.

Я вспомнила наш разговор с Буровым, когда мы однажды сидели после ужина, и был вечер, и в открытые на балкон двери доносились звуки улицы.

Буров тогда сказал:

— Со мной на курсе учился парень, который всегда вытаскивал билет номер один.

— Всегда? — не поверила я.

— В пяти случаях из шести.

— И где он сейчас?

Буров усмехнулся. Из-за темноты не поняла: злорадно или иронически.

— Ему везло только на билеты.

— Он тоже в многотиражке?

— Хуже, — Буров чиркнул спичкой, прикуривая. Пустил клуб дыма, который, как шар, поплыл вверх. И свет уличных фонарей, ластящихся к потолку, красиво высветил его. — Послали куда-то литрабом на Север в районную газетенку.

— Ты считаешь, это хуже, чем раз в неделю выпускать многотиражку на «Альбатросе»?

— Хочешь посоветовать и мне поехать на Север? — В голосе и насмешливость, но и мельтешение. Не совмещаются они, как чай и пиво в одном стакане.

— Я хочу сказать, что там, на Севере, в районной газетенке, горы материала.

— Материал есть и на «Альбатросе».

— «Альбатрос» — это Москва. А на московский материал всегда найдутся люди способнее тебя и более удачливые. Парень же, который всегда вытаскивал билет номер один, вытащит его вновь. В лице какого-нибудь необыкновенного рыбака, лесоруба, шахтера... Не знаю... И не забывай, опять-таки экзотика. Мне неприятно смотреть на эти стандартные, однообразные, как галоши, дома... А цветное фото северного сияния привело бы меня в восторг.

— Это особенность твоего личного восприятия.

— Нет, не личного... Странно. Но порой ты не понимаешь самых простых вещей.

— Значит, вы расстались с Севером? — спросила я, глядя Брониславу прямо в глаза. — И вам не жаль?

— Север был для меня только школьной скамьей. А со школьной скамьей рано или поздно всегда приходится расставаться. Давайте, я вам помогу.

И он помог мне снять плащ. И отнес его на вешалку. Буров ни разу не обременил себя такой заботой.

— Бронислав теперь большой начальник, — сказал Буров, глядя в сторону балкона. — Ответственный секретарь всесоюзного журнала. Это уже орбита.

— Поздравляю, — сказала я.

Буров сказал:

— Ты лучше приготовь нам обед.

— Будет сделано, товарищ командир.

— Вам помочь? — спросил Бронислав.

— Спасибо. Приучена обходиться без помощников.

— Андрей, однако ты феодал, — заметил Бронислав.

Буров засмеялся:

— Слишком сильно сказано... Просто я не хозяйственный товарищ...

На кухне провозилась больше часа. Захотелось блеснуть кулинарными способностями — накормить мужчин чем-нибудь вкусным. Нажарила мяса, картошки, сделала соус из сушеных грибов, все это поместила в кастрюлю, накрыла крупно нарезанными помидорами, присыпала зеленью. Минут десять продержала на огне. А потом...

Потом Бронислав не выдержал, заглянул на кухню:

— Чем это так вкусно пахнет?

Я улыбнулась, промолчала.

— Секрет фирмы, — догадался Бронислав. — Жаль, я терял время в бесполезном споре с Андреем.

— Он и студентом был таким спорщиком? — спросила я.

— Да. На курсе никто не мог его переспорить. Впрочем, что там на курсе! Пожалуй, на факультете не было более упрямого студента.

— Почему же ему так не повезло?

— В чем? — Бронислав понял, что я имею в виду. Но он не ожидал такого прямолинейного вопроса. И, может, немного смутился. Произнес вполголоса: — Вы подразумеваете журналистскую деятельность?

— Журналистскую деятельность. Он бездарен?

— Не думаю. Студентом он был просто ленив.

— Я уверена, что многие бывшие ленивые студенты стали сегодня крупными журналистами.

Бронислав согласился:

— Вы правы. У Андрея другое... Во всяком случае, тогда было другое. Помнится, на четвертом курсе я ему однажды сказал: «Старик, у тебя мозг, как серная кислота. Он все разъедает. Твои книги погибают в состоянии эмбриона...»

— А у вас есть книги?

— Три. Я член Союза писателей, — Бронислав порозовел, сказал смущенно: — Только, ради бога, извините. Дал зарок не хвастаться этим, а скромности не хватает.

— Это хорошее хвастовство. И даже приятное... Первый раз вижу живого писателя. В смысле — в жизни, а не по телевизору или в журнале...

— Я лучше пойду к Андрею, иначе потеряю сознание от восхищения самим собой.

— Скажите Бурову, пусть расстилает скатерть.

Обед получился. Мужчины были очень довольны. Произносили тосты только за меня... Где-то в конце, когда пили кофе, Буров рассказал, как он обнаружил в архиве сведения о моем отце, рассказал о встрече с генералом, о том, что под Астраханью живет однополчанин отца, рыбак по фамилии Зинченко. Тогда-то Бронислав и предложил Бурову съездить в Астрахань в командировку, написать очерк для их журнала...

Астрахань не порадовала. Поезд пришел поздно вечером. Накрапывал мелкий дождь. Тьма дремала на улицах, и редкие фонари светили вполсилы, словно боялись ее разбудить. Таксисты торговались, лениво, нехотя. Наконец кто-то согласился довезти нас до гостиницы. Она оказалась недалеко от вокзала, но улица была перекопана. Аварийная лампочка висела над мостовой красной точкой, и свет падал вниз, на присыпанные землей доски, оранжевый и слабый.

Брюзжа, чертыхаясь, Буров нес чемодан, перешагивая наполненные темнотой канавы. Я ступала вслед за ним, покорная и молчаливая, как мусульманка.

Легкомыслие в путешествиях забавно только на экране кино. Люська Закурдаева как-то рассказывала о своей несостоявшейся поездке по Днепру от Киева до Херсона. Полагая, что речной транспорт — это медленный транспорт, она сделала опрометчивый вывод: в наш двадцатый век — век скоростей — желающих пользоваться пароходами не должно быть много. Тут у нее как раз развод с первым мужем случился, нервишки расшатались. И захотелось ей чего-то необычного и в тоже время простого. Купила она железнодорожный билет до Киева. А там по водичке решила до самого Херсона добраться... Раннее, утро. Киев. Фуникулер. Речной вокзал. Кассы. А возле касс, как она выразилась, — «мордой об стол». Нет билетов. И на ближайшую неделю не предвидится.

Вернее, билеты есть. Но по заявкам, по путевкам, по брони, по Интуристу. А по трудовым, отпускным деньгам билетов нет.

Люська — к начальнику вокзала. Человек она, известно, на язык несдержанный. А тут такой случай. Естественное волнение. Что уж там она говорила, можно только предполагать. Но, видимо, говорила нехорошо. Потому что ответственные товарищи, удивленные и раскрасневшиеся, намекнули, что она «деклассированный элемент», и пригрозили вызвать милицию...

Сунулась Люська в гостиницы. Летнее время. Администраторы смотрят на нее, как на дуру. «Откуда вы приехали?» — «Из Москвы». — «Не смешите...»

Отходила она ноги за целый день по Киеву. Сил нет. Что делать? Хоть домой возвращайся. С закатом подалась на железнодорожный вокзал. Ан нет, там тоже с билетами непросто. Ну, не так, как на реке. Но... Только на завтра, на послезавтра...