Страница 102 из 103
Богданов принадлежал к числу тех людей, которые в силу особых свойств своего характера героически сражаются за большую идею. У Богданова это было поистине «в крови»: он был коллективистом и по чувству, и по разуму одновременно. Даже его идеи о переливании крови покоились на необходимости своеобразного физиологического коллективизма, где отдельные сочеловеки смыкаются в общую физиологическую цепь и повышают тем самым жизнеспособность всех вместе и каждого в отдельности. В бытность Александра Александровича политическим борцом его большевистская теория не расходилась с практикой, и он был крупнейшим революционным организатором, подпольным работником и лидером партии. События, потрясшие мир, провели глубокую и трагическую борозду между ним и партией и обрекли его на политическую пассивность. Несомненно, что крупнейшее расхождение — гораздо более крупное, чем политические разногласия эпохи «впередовства», — стояло в связи с теоретическими ошибками Александра Александровича: можно сравнить его учение о культуре и необходимости предварительного культурного вызревания пролетариата с его политическим отношением к Октябрю, чтобы понять эту глубокую и интимную связь; можно протянуть эту ниточку к самым последним истокам богдановского мировоззрения, но это не входит сейчас в мою задачу. Факт остается фактом: Богданов удалился от партии и перестал существовать как политик.
Но он с той же страстью и с той же «физической силой ума» отдался целиком научной деятельности. И здесь он боролся, как «фанатик» своих идей. «Фанатик» — слово, страшное только для филистеров. Для нас «фанатик» — это человек, непреклонно и сурово осуществляющий лучшие и прекраснейшие цели, которые он себе поставил. Богданов умер поистине прекрасной смертью. Он погиб на поле брани, сражаясь за то дело, в которое верил и для которого он работал.
Трагическая и прекрасная смерть Александра Александровича может быть использована его противниками, чтобы дискредитировать его самоотверженные опыты, чтобы придушить и прикончить самую идею переливания крови, чтобы положить могильный камень на дело, за которое умер этот мученик науки. Этого допустить нельзя! Нельзя позволить тупицам мелкого калибра, мещанам от науки, трусливым и в теории, и в жизни, людям старых дорог, людям, которые никогда и ни при каких условиях не выдумают пороха, использовать физическую смерть Богданова, чтобы умертвить и уничтожить значение его научного подвига. Никакое большое, действительно большое и действительно новое, дело не бывает без риска для его пионеров и зачинателей. И в области классовых битв, и в области труда, и в области науки люди — и притом лучшие люди, самые самоотверженные, самые храбрые, те, у которых горит мысль и пламенеет действенная страсть, — нередко гибнут, чтобы осуществить заветную цель своей жизни, свою субъективно поставленную индивидуальную «задачу», под которой трепещет объективная общественная сила, толкающая вперед и вперед. Это кажется филистерам «безумием». Но это «безумие» есть на самом деле вершина человеческого сердца и ума. Богданов умер на посту. И самая смерть товарища Богданова есть прекрасный подвиг человека, который сознательно рисковал своей индивидуальной жизнью, чтобы дать могучий толчок развитию человеческого коллектива.
От группы товарищей и от Надежды Константиновны Крупской я говорю здесь последнее «прости».
А. Л. Тахтаджян СЛОВО О ТЕКТОЛОГИИ
Создание всеобщей организационной науки, или тектологии, было, несомненно, главным научным достижением А. Богданова в его потрясающе многосторонней научной деятельности. Богданов был одним из наиболее энциклопедических умов своего времени. В нем поражал своеобразный космический универсализм, широчайшие интересы во всех вопросах науки, искусства и жизни общества. Это был человек ренессансного типа (Renaissance man, как говорят англичане). Но чем бы он ни занимался, о чем бы ни писал, красной нитью всегда проходила одна идея — идея организации в самом широком понимании этого слова. Его интересовали причины и закономерности организационных (и соответственно дезорганизационных) форм и процессов, их уровни и типы как в природе, так и в человеческом обществе. Особенно интенсивно он занимался общей теорией организации последние семнадцать лет своей жизни. Уже в начале 1913 г. выходит первый том «Всеобщей организационной науки (тектологии)», а в 1922 г. в берлинском однотомном издании Гржебина публикуются все три части, которые впоследствии (в 1925, 1927 и 1929 гг.) в заново переработанной и дополненной форме выходят отдельными книгами в Ленинграде и Москве. Кроме того, в 1921 г. в государственном издательстве Самары появилась его популярная книга «Очерки организационной науки».
Основная идея тектологии (название заимствовано Богдановым у Эрнста Геккеля, который употреблял это слово по отношению к законам организации живых существ) заключается в единстве строения и развития самых различных систем («комплексов» по его терминологии) независимо от того конкретного материала, из которого они состоят. Это системы любых уровней организации — от атомных и молекулярных до биологических и социальных. Тектология Богданова — всеобъемлющая наука об универсальных типах и закономерностях структурного преобразования любых систем, общая теория организации и дезорганизации. Для построения грандиозного здания своей всеобщей организационной науки Богданов использовал материал самых различных наук, как естественных, так и общественных. Богданову удалось заложить основы новой синтетической науки, охватывающей все области человеческого знания. Это было по силам только человеку выдающейся эрудиции и исключительной творческой одаренности.
Конечно, аналогии между самыми разнородными явлениями окружающего мира уже давно привлекали внимание философов и ученых. Герберт Спенсер в своих знаменитых «Основных началах» (First Principles, 1862) сформулировал ряд обобщений, могущих, по его мнению, служить для объяснения «всех порядков явлений». Некоторые из выдвинутых им обобщений, например его принципы дифференциации и интеграции, не утратили своего значения и для современной науки и нашли свое отражение в тектологии Богданова. В первых десятилетиях XX в. появляются различные попытки универсализации тех или иных научных принципов и законов, установленных первоначально в частных науках. Так, в 1906 г. знаменитый русский кристаллограф Е. С. Федоров, а в 1911 г. известный американский химик В. Банкрофт выступают с идеей, что принцип Ле Шателье (или точнее, принцип Ле Шателье-Брауна), согласно которому внешнее воздействие, выводящее систему из состояния термодинамического равновесия, вызывает в системе процессы, стремящиеся ослабить эффект воздействия, является в действительности универсальным. Многими доказывалась также универсальность принципа отбора, установленного, как известно, сначала в биологии. В тектологии отбор принимается как «первая схема универсального регулирующего механизма». Все чаще в литературе выдвигается идея о научной ценности аналогий, их эвристического значения в науке и в практике. Начиная с 1906 г. известный сербский ученый Михаил Петрович разрабатывает целое «учение об аналогиях». В 1921 г. в Париже выходит его книга «Механизмы, общие для разнородных явлений». Но хотя Петрович и показывает творческое значение аналогий, но у него еще нет научного их объяснения. Позднее появится целый ряд работ, в которых в той или иной мере высказывается идея универсальности разных принципов и разных типов систем. Но все они очень далеки от создания новой универсальной науки об организации.
Всеобъемлющая наука об универсальных типах и закономерностях строения и развития разных организационных форм, разных систем, общая теория организации была создана А. А. Богдановым. Но тектология Богданова, как и более ранние попытки его предшественников, долгое время не имела успеха и первоначально была воспринята лишь немногими, как, например, известным экономистом В. А. Базаровым, который применял ее к изучению проблемы хозяйственного баланса, проблемы, которая приобретает особую актуальность в наши дни. Положительно отнесся к тектологии также Н. И. Бухарин, что определенно сказалось на некоторых его экономических работах. Можно было бы назвать еще несколько сторонников тектологии, но их было немного. Главная причина этого заключалась в том, что всеобщая теория организации не соответствовала господствующему стилю специализированного научного мышления, не соответствовала господствующей интеллектуальной традиции. Но в нашей стране играла роль не только пугающая новизна тектологии. Дело в том, что, как это хорошо известно, Богданов выступал ранее по философским вопросам и неоднократно подвергался резкой критике, и поэтому многими в нашей стране тектология рассматривалась как философская работа («метафизическая система», по выражению одного из критиков), как продолжение его старых философских воззрений. В нашей философской литературе, в которой довольно долго господствовала деборинщина, а затем митинщина, тектология (как впоследствии и кибернетика) была предана анафеме. Поэтому когда в 40-х годах появилась «общая теория систем» известного австрийского биолога Людвига фон Берталанфи, то не заметили или не захотели заметить, что ее положения повторяют, хотя и частью в модернизированной форме, тектологические идеи Богданова. Между тектологией и общей теорией систем Берталанфи так много общего, что невольно возникает мысль о прямом влиянии Богданова, тем более, что немецкий перевод названных двух томов «Всеобщей организационной науки» был издан в Берлине в 1926 и 1928 гг. Странно, что Берталанфи нигде не упоминает имени Богданова, хотя, как он писал мне, немецкий перевод «Тектологии» был ему известен.