Господин Ганджубас

Я подал на апелляцию. Джуди посчитала, что последний шанс избежать экстрадиции потерян. В то же время она была уверена, что ни один суд в мире не вынесет ей приговор за контрабанду наркотиков. Она хотела поехать во Флориду и доказывать свою невиновность в суде первой инстанции. Джеффри Кенион отправился во Флориду, где скоро должен был начаться судебный процесс над теми фигурантами, которые уже находились в США. Патрик слал Джуди панические письма, умоляя и дальше бороться против экстрадиции, пока не закончится суд над ним. Он боялся, что DEA заставит Джуди дать показания против него. Она неохотно согласилась подать на апелляцию вслед за мной.

Интерес к судебному разбирательству в Майами не дал мне окончательно упасть духом. Положительную роль сыграло также изменение условий содержания: теперь в Алькала-Меко все заключенные-иностранцы находились в одном блоке. Впрочем, испанцы там попадались тоже. Роджер Ривз, Дарин Буфалино и Жак Канаваджио обрадовались новой встрече. Как и Сакариас. С его-то связями он не мог сидеть в одном блоке с прочими мадридскими гангстерами. В первый день нашего воссоединения Сакариас только улыбался и угощал меня крепкими косяками с марокканским гашишем.

На второй день нас не выпускали из камер до вечера. Когда я наконец вышел в патио, все толпились вокруг свежего номера «Эль Пайс». Новости были неслыханными: Эстебан Сакариас Санчес Мартинес сбежал из Алькала-Меко. Основательно обкурившись, перепилил решетки, выбрался на крышу, перелез в тени сторожевых вышек по крайней мере три наружные стены и сбежал из тюрьмы строгого режима, самой надежной в Испании. Роджер почернел от зависти.

— Я говорил тебе, что отсюда можно сбежать. Бог ты мой, ты знаешь, я бы это сделал. Готов поклясться, он перепилил решетки алмазной нитью. Мари так ее мне и не отправила, иначе был бы я теперь в Южной Африке, выращивал марихуану. Черт меня подери! Почему же Мари ее не прислала? Я собираюсь подать апелляцию против того, чтобы меня выдали Германии. Побуду здесь еще какое-то время. Если этот накуренный смог отсюда выбраться, ручаюсь задницей, что и я не оплошаю.

К нам подошел Жак Канаваджио:

— Хорошие новости о Сакариасе, Марко Поло, правда? Что с твоим делом? Тебя собираются судить в Испании? Я думаю, что аксьбн популяр — очень хорошая идея. Меня, конечно же, будут судить в Испании, и слава Богу.

Мне в голову пришла идея:

— Жак, пока аксьбн популяр не сработал, но, может, с твоей помощью дело выгорит.

— Сделаю все, что в моих силах, друг.

— Скажи испанской полиции, что это я отправил тебе пятнадцать тонн ливанского гашиша в пещеру на Коста-Брава. Тогда испанцам придется судить меня здесь.

— Марко Поло, я корсиканец. Мы ничего не рассказываем полиции. Но я попробую убедить одного из своих подельников-французов. Это тебя устроит?

— Спасибо, Жак.

— На здоровье, Марко Поло.

Но более всего мои тюремные будни скрасило появление в Алькала-Меко Джона Парри, якобы отмывавшего миллионы с ограбления Бринкс-Мат. Испанская полиция задержала его на Коста-дель-Соль и перевезла в Мадрид, чтобы начать процедуру экстрадиции. Джона жутко хотел заполучить Скотленд-Ярд. Поговорив с ним пару минут, я понял, что встретил друга на всю жизнь, каких немного приобретаешь за годы тюрьмы. Его сочувствие, ум, юмор все время поддерживали меня. Мы всегда были неразлучны, когда не сидели по камерам. Мои родители подружились с его женой, пока навещали нас. Фунсионариос перевели его в соседнюю камеру. Мы подробно обсуждали наши дела, помогая друг другу выстроить линию защиты.

В моем случае дело тормозилось тем, что еще не закончился процесс в Майами над Патриком Лэйном, Эрни Комбсом и остальными. Суд начался в апреле. Я следил за ходом разбирательства через сестру Джуди, Наташу, которая жила во Флориде, и Маркуса. Джимми Ньютон, Джеффри Кенион, Джон Фрэнсис (который якобы помогал Джону Денби перевозить деньги) и Уивонна Уиллс, жена Джерри, признали себя виновными в обмен на освобождение. За исключением Джона Фрэнсиса, все согласились, если потребуется, выступить свидетелями обвинения. Адвокаты тех, кто не признал себя виновными, предпринимали отчаянные попытки исключить из числа доказательств записи телефонных разговоров. К удивлению всех, включая само обвинение, судья Джеймс К. Пэйн постановил, что такие записи могут служить доказательствами. Присяжные признали виновными Эрни, его подружку Пэтти и Патрика. Рика Брауна, долгое время перевозившего для Эрни наркотики, и Тереситу Кабальеро, девушку Патрика, которую я не знал, оправдали. Вынесение приговора тем, кого признали виновными, должно было состояться через пару месяцев.

Я получил стенограмму процесса в Майами, копию записей телефонных разговоров и моих диалогов с лордом Мойниханом. Никто из подсудимых не выступил в свою защиту. Никто не пытался дать собственную интерпретацию доказательствам. Я знал, что это ошибка. Только виновные избегают перекрестного допроса, надеясь, что несостоятельность обвинения откроет им путь к свободе.

Агенты DEA допустили вопиющий промах. Не зная, по-видимому, о существовании Джарвиса, они предположили, что это я доставил клети с гашишем для «Американ президент лайн» в порт Карачи в 1984 году. Харлан Ли Боуэ и сотрудник британского таможенного ведомства Джон Стивенсон настолько в это уверовали, что убедили нескольких пакистанских рабочих опознать меня. Но я-то в те дни находился за пределами Пакистана. Существовало множество способов установить сей факт и в очередной раз доказать суду, что Майкл Стивенсон не всегда правильно отражает реальность. И теперь, в отличие от того инцидента в Олд-Бейли, правда была бы на моей стороне.

Прослушивая кассеты, я искал запись разговора с Мойниханом, в котором опровергал свое участие в канадской сделке и других операциях в США. Такой записи не было. Я попробовал обнаружить ссылку на тот разговор в стенограмме. Агент DEA показал, что его секретарь по неосторожности стер двадцать минут записей, но что Мойнихан засвидетельствовал, будто на протяжении этих двадцати минут я рассказывал ему о своем участии в североамериканских поставках. Итак, DEA не остановилось перед уничтожением доказательств, которые его не устраивали, и лжесвидетельством. Меня это не удивило.

Оригинальных записей телефонных разговоров больше не существовало. Суду Майами преподнесли довольно жалкое объяснение: испанская полиция из экономии была вынуждена использовать кассеты еще раз. Очевидно, агентам DEA не пришло в голову потратить хотя бы малую толику из нескольких миллионов долларов, отпущенных на расследование моего дела, на оснащение обнищавшей испанской полиции современной звукозаписывающей аппаратурой, не говоря уже о нескольких чистых кассетах.

Крейг Ловато, однако, догадался сделать копии тщательно скомпонованной подборки из пятисот разговоров и фрагментов бесед, прежде чем у испанцев кончилась пленка. Из них он составил набор «составных дубликатов», что-то вроде аудиоколлажа, звуковой «нарезки». Ловато не сомневался, что опознал всех собеседников, однако на самом деле ошибся почти тридцать раз. Некоторые ошибки были вопиющими, например, когда голос Чи Чуен Ло, говорившего с отчетливым акцентом, приписывался лорду Мойнихану или говор кокни Мики Уильямса выдавался за речь Салима Малика.

Каждый день я тратил несколько часов на собственную расшифровку данных прослушки. В материалах обвинения попадались уморительные ошибки. В большинстве случаев было очевидно, что составлявший расшифровку (вероятно, Ловато) просто ослышался.

Вместо Tight (трудный) записал Thai (тайский), eight o'clock (восемь часов) превратилось в Bangkok (Бангкок), Cats (кошки) — в cash (наличные), of course (конечно)— в at the coast (на побережье) и так далее.

На судебном процессе в Майами Ловато объяснил, что несколько отрывков относятся к поставкам наркотиков из Пакистана в США. Он ничем не рисковал: разговоры велись туманные, в них почти не звучали настоящие имена, названия мест. Их можно было отнести к любой операции, происходившей где угодно. Ловато в своих показаниях истолковывал «там» как «в Калифорнии», а «Мозамбик» — как «Мексика», но ничто не мешало дать этим словам другую, вполне убедительную интерпретацию. Как-никак испанцы, затевая свое расследование в 1985 году, считали, что я ввожу контрабанду в их страну. Голландцы, которые в то же самое время прослушивали коммутатор Хоббса в Амстердаме, ни минуты не сомневались, что речь идет о ввозе наркотиков в Королевство Нидерландов. И те, и другие опирались на множество доказательств, подкрепленных собственными трактовками двусмысленных телефонных разговоров. Возможно, многие из вовлеченных в расследование стран имели основания полагать, что наркотики будут проданы на их территории.