Господин Ганджубас

Я был в восторге. Написал детям и родителям. Конец свиданиям через стекло. События приняли иной оборот.

По крайней мере, я так думал, но эйфория длилась недолго. В канун Рождества пришел Густаво. В результате небывалой, крайне подозрительной интриги, все судьи, назначенные для слушания дела об экстрадиции, были отозваны. Друг Густаво больше не входил в состав этой тройки. Предполагалось, что старшим судьей станет Орбе-и-Фернандес Лосада, не скрывавший своих проамериканских убеждений и внешне похожий на генерала Франко. Дочь Лосады погибла от передозировки наркотиков. Вряд ли нам мог выпасть худший жребий. Густаво все же надеялся, что Джуди отпустят под залог, но подрастерял часть былой уверенности. Он подозревал, что к назначению Лосады причастны американцы.

Джуди отказали в освобождении под залог, и она не смогла провести Рождество с детьми. Глубокая печаль снова овладела мной, но быстро сменилась жуткой злобой, какой я еще не чувствовал. Я мог смириться с тем, что DEA устроило несладкую жизнь мне, способному с ним бороться, это было бы по правилам. Но почему страдают те, чья единственная вина — принадлежность к моей семье? Откуда такой садизм, такая бесчеловечность? Это просто дьяволы. Нельзя забывать, что изначально агенты DEA составляли мафию президента Никсона и частенько не считались даже с теми сумасшедшими законами о наркотиках, которые навязывали с таким усердием. Тем не менее эти законы дают им право разыгрывать из себя беспощадных и всемогущих вершителей правосудия, которые отправляют женщин за решетку и заставляют плакать детей. Этому нет прощения. Они прекрасно знают, что творят. Я их ненавижу. Я буду сражаться против них, пока не подохну.

Ко мне пришли дети. Я мог их трогать, обнимать и целовать. Казалось, они очень хорошо держатся и стойко переносят все испытания. Встреча с ними добавила мне сил. Детей сопровождали Маша и ее приятель Найджел. Мне не понравилось выражение его глаз, было в них что-то странное, что-то ненормальное. Может, он просто перекурил или устал.

Меня перевели в блок общего режима, в чистую камеру, откуда были видны поля, горы, забор, сторожевые вышки. Много света днем, а ночью горит электрическое освещение. Я никого здесь не знал, но многие заключенные и фунсионариос слышали про меня, так что я быстро обзавелся друзьями и разжился гашишем. Каждый день я проводил по нескольку часов в патио, выполняя дыхательные упражнения и совершенствуя свой испанский. Большую часть времени занимался йогой, а также изучал доказательства по делу. Ко мне часто приходили Маркус и Густаво. Свидания с ними всегда протекали через стекло. Как-то раз Густаво явился в сопровождении незнакомца.

— Говард, это адвокат Роджера Ривза. Наш визит позволит вам с Роджером пообщаться. Он вот-вот подойдет.

Роджер подскочил ко мне:

— Чувак, я хочу настучать на тебя. Ты не против? Извини, что выкручиваюсь таким способом. Боже мой! Извини, Говард. Очень рад тебя видеть, дружище! На больного не похож, слава Богу. Как Джуди и ребятишки? Похоже, Мари встречается с кем-то на стороне.

— Думаю, все в порядке, Роджер, но залога Джуди не назначили.

— Как так?! Дружище, этим сукиным детям пора повидать Господа.

— А что ты собираешься настучать?

— Я объясню. Прямо сейчас. Меня собираются выдать Германии, прежде чем Штаты раскачаются. Слава Богу! Это правда. Спроси моего адвоката. Для меня это хорошо. Я разговаривал с немцами из своего блока. Я признаю себя виновным, получу легкое наказание и попаду в тюрьму, а оттуда легко сбежать.

— Так зачем на меня стучать?

— Затем, чтобы получить мягкий приговор. На Мак-Канна я тоже настучу. Ты мог бы сделать то же самое, Говард. Пусть тебя выдадут Германии. Настучи на меня и Мак-Канна. Сбежим вместе и отправимся в Южную Африку выращивать марихуану. А потом на корабле доставим ее в Канаду. Про Штаты забудь. В Канаде у меня хорошие друзья. Получим хорошую цену. Я тебя уверяю.

— Но я же не участвовал в той сделке. Во всяком случае, не делал ничего, что могло бы касаться Германии. Немцы меня не обвиняли.

— Они предъявят обвинение, как только я на тебя настучу. Я рассмеялся.

— Хорошо, Роджер, стучи на меня, но только если не сработает ни один из моих остальных планов.

— В смысле?! Ты планируешь сбежать? Довольно смешно. Я подумывал о том же. Ну ничего себе! Нужно достать алмазную нить, которая перерезает решетки. Я попросил Мари положить ее в следующую передачу с едой. Не знаю, положит ли. В последнее время она ведет себя странно.

— Я думал о том, как избежать экстрадиции, а не о побеге.

— Ты не избежишь ее, Говард. Только не в том случае, если выдачи требуют США. Тебе придется иметь с ними дело. Пообещай им что-нибудь, тогда и они уступят. Это работает таким образом. Федералы никогда не проигрывают. Они получают любого, кто им нужен. Поверь мне.

Вмешался Густаво, который беззастенчиво подслушал весь разговор.

— Мистер Ривз ошибается, Говард. Американцам не всегда удается вытребовать того, кто им нужен. Они не получили Очоа. И тебя не получат. Кстати — тебя это порадует, Говард, — Балендо Ло тоже проскользнул у них между пальцев. Я только что разговаривал с Бернардом Симонсом. Партнер из его фирмы представляет интересы мистера Ло. Британские власти отказали в его экстрадиции. В настоящее время мистер Ло — свободный человек.

— Фантастическая новость, Густаво. Это правда?

— Бернард мне сам рассказал. И конечно, он будет счастлив свидетельствовать от твоего имени на слушании об экстрадиции.

— А я продолжаю думать, что федералы его зацапают, — вставил Роджер. — Они всегда добиваются своего.

Густаво сделал мне знак, что хочет переговорить с глазу на глаз. Роджер и его адвокат удалились, каждый своим путем.

— Национальный суд разрешил вам с Джуди семейное свидание. Ее привезут сюда в начале следующего месяца. На два часа.

Каждый понедельник, примерно в одиннадцать утра, тюремный фургон доставляет пять-шесть женщин-заключенных из тюрьмы Есериас в Алькала-Меко, на встречу с пребывающими в заключении мужьями и приятелями. Мужчины терпеливо ждут в камере временного содержания с парой чистых простыней, пачкой предоставляемых за казенный счет презервативов и термосом. Каждую пару отводят в спальню и оставляют наедине. Джуди, похоже, пришла в себя и выглядела великолепно. Раковая опухоль безысходности больше не разъедала ее душу, к ней вернулось чувство юмора. Она с оптимизмом глядела на возможность избежать экстрадиции, притерпелась к тюремному быту в Есериас, подружилась с парой заключенных. Свидания с Маркусом помогали ей поддерживать связь с внешним миром. Мы поговорили о многом, но не пришли к каким-то особенным решениям.

В тот же вечер меня вызвали на встречу с Густаво. Я все еще пребывал в радужном настроении после свидания с Джуди и не сразу заметил, как он мрачен.

— Возможно, нам придется сменить тактику, Говард.

— Почему? Что случилось?

— Аксьбн популяр отклонен. Конечно, можно подать апелляцию — я уже попросил об этом своего друга, — но никто не понимает, как такое случилось. Во время судебного разбирательства выплыло, что DEA подало официальную жалобу: ты, мол, манипулируешь испанской прессой в своих собственных целях. В ответ Национальный суд издал распоряжение, запрещающее тебе давать интервью. И после этого они говорят о свободе слова! Мало того, профессору Линчу отказано в праве выступать на слушаниях об экстрадиции, а Бернарду Симонсу — свидетельствовать, что ты уже отбыл наказание по одному из обвинений. Отклонена даже моя совершенно безобидная и резонная просьба о стенографировании судебной процедуры за наш счет. Мы собираемся подавать апелляцию, но положение крайне возмутительное. Тебя лишают защиты закона. За все годы, что я практикую в Испании, никогда не видел подобного.

— Это означает, Густаво, что я проиграл, что меня собираются выдать, разве нет? И Джуди тоже. Теперь больше ничего не остается.

— Говард, я с самого начала говорил тебе, что дело Джуди отличается от твоего. Эти судебные постановления не скажутся на ее положении. И ты не должен терять надежду. Мы использовали не все возможности.