Страница 2 из 10
И потер правый бок. Алексей вспомнил, что тот у начальника сыскной полиции порезанный. Пробили лихие ребята еще в семидесятых, когда Лыков арифметику в гимназии учил.
Сыщики отправились в антропометрическое бюро. Там пытались установить личность «Ивана Лавочкина». Тот держался спокойно и даже шутил – сразу видать бывалого человека. Чиновник специальным циркулем мерял налетчику ухо. Вдруг Лыкову показалось, что в волосах фартового что-то мелькнуло. Он протянул руку, раздвинул пряди и увидел на темени странный шрам. Будто кто царапнул когтями по голове. Рана зажила, но волосы на этом месте не росли и образовалась фигурная проплешина в виде птичьего следа.
– Гусиная Лапа! – воскликнули разом и Алексей, и Платон Сергеевич.
– Ну, ваша взяла, – угрюмо пробурчал арестованный.
Это была большая удача. Оказалось, что Лыков захватил известного преступника Вафусия Студнева по кличке Гусиная Лапа. Отчаянный человек! Шесть лет квартировал на Горячем поле, попался, получил каторгу, сбежал с Сахалина и теперь находился в розыске. Петербургская сыскная полиция подозревала его в трех ограблениях, одно из которых закончилось смертоубийством.
– Теперь будет чем ведомость завершить! – обрадовался Вощинин. – Вот спасибо, Алексей Николаевич, удружили! Помянем вас обязательно!
Коллежский советник имел в виду сводку важнейших происшествий в столице, которая подавалась государю по понедельникам. Теперь в ней напишут: 5 июня 1892 года чиновник особых поручений Департамента полиции надворный советник Лыков арестовал на Пудожской улице опасного преступника. При содействии общей полиции. А сыскная его мигом опознала. В общем, все – герои.
Студнев уже смирился. Опытные фартовики относятся к свободе философски. Когда-нибудь да попадешься, если взял себе такую жизнь… Сейчас его отправят на Шпалерную, в предварительную тюрьму, где человека ждут почет и уважение. Гусиная Лапа – личность известная. Налетчик даже воспрянул духом. Вон как начальство обрадовалось! Значит, и оно почитает Вафусия! И вдруг ни с того ни с сего арестованный заявил Лыкову:
– Ваше высокоблагородие, а хотите, я вам тайну скажу?
– Хочу! – тут же ответил Алексей. С ним уже случалось, что уголовные без видимых причин неожиданно делали важные признания. Иногда из мести, но чаще из амбиции: вот, мол, какая я фигура, чего знаю.
Гусиная Лапа сделал глубокомысленное лицо и осмотрелся. Все в комнате притихли и пялились на него, даже сам начальник сыскной полиции.
– Но тока вам, потому – из уважения. Вы ведь Лыков господин?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Товарищи про вашу силу да смелость говорили. На Сахалине, в Корсаковской тюрьме. Я туда прибыл, когда уж вы обратно уплыли, маненько не застал.
– Было дело, служил я в Корсаковске. Так что ты имеешь сказать?
– Товарищи говорили, ваше высокоблагородие, что вы человек справедливый. А правда, будто вы арестанта, что на вашу личность с ножом бросился, вместо чем повесить, велели только выпороть?
– Правда. Пустой был человек, это его «иваны» заставили. Пожалел дурака.
– И не плетью, а просто розгами?
– Да. Но ты тайну-то будешь сказывать? Или нету никакой тайны, а так, язык почесать ляпнул?
– Есть! Есть тайна. Тока вам, за вашу справедливость, скажу. Сегодня ночью на костеобжигательном заводе будут мертвое тело жечь.
– Где именно? – выскочил вперед Вощинин. – Для чего?
Но Гусиная Лапа его игнорировал, пытливо глядя на Алексея.
– След заметают? – спросил тот.
– Надо полагать.
– На каком заводе? Их в городе четыре.
– Того не знаю. Но где-то на Гутуеве.
– Вот спасибо тебе, Вафусий Силыч! Буду думать, как тебе поблажку учинить.
– Вы мне уже учинили, ваше высокоблагородие, – серьезно ответил налетчик. – Тем, что руку не сломали или нутро не отбили, как Глазенапу[6]. Ежли б я знал, что на Лыкова с ножом посягаю, сам бы бежал от вас быстрее пули.
Сыщики отошли в угол и стали там совещаться.
– На Гутуевском острове три завода, – стал загибать пальцы надворный советник. – Первый, самый маленький, – Грумбта. Это на Динабургской. Рядом с ним второй, Кобозева; он самый большой. А третий завод – Ильина. На котором из них?
– У Кобозева, – решительно заявил Вощинин. – Вот же темный человек! Давно мы вокруг ходим, а схватить не за что.
– Это тот, что Михаил Никитич? Почетный гражданин и благотворитель?
– Он, собачья суть! Главный в столице скупщик краденого. Владелец крупнейшей артели тряпичников. И костеобжигательный завод у него тоже самый-самый. На Динабургской, повозле завода, трактир и доходный дом. Ну, как дом? Так, казарма для рабочих… А сама ставка Мишкина находится на Лиговке. Там полноценный притон: торговые бани, второй трактир и балаганы для тряпья. Благотворитель, мать его ети!
У Платона Сергеевича даже задергалось веко. Видать, почетный гражданин Кобозев сильно ему досадовал…
– Трактир на Лиговке – «пчельник»?[7] – уточнил Алексей.
– Только отчасти. Обыватели туда тоже ходят, не одни фартовые. Но тон задают «красные»[8]. И с ними у Кобозева крепкая стачка.
– А в чем его главное дело? Бани?
– Ну, там, конечно, незаконная проституция, но обороты дает артель. В балаганах, что во дворе, скупают и хранят краденое. Однако сделано так, будто сам Кобозев ни при чем, все отдано в аренду и скупку ведут приказчики. Ночью украли, под утро перешили и тут же выставили на Толкучем. Хозяин свою вещь уже не опознает.
– Облавы делали?
– Последний раз еще при Иване Дмитриевиче[9], десять лет назад. Как стал Кобозев большой благотворитель, ходить туда мы прекратили. Начальство не одобряло…
Лыков понял затруднение коллежского советника. Артели тряпичников тесно связаны с ворами и часто руководят ими. Тряпичники – и наводчики, и скупщики. Двадцать хозяев таких артелей держат весь воровской оборот столицы. У каждого свой «пчельник», свои шайки на прикорме, свои ночные портные и подпольные ломбарды. Высокий забор и злые собаки охраняют дом от непрошеных гостей. Разбогатев, хозяин артели ставит на довольствие участкового пристава и околоточного. Еще избирается в гласные думы, обзаводится посредниками и присяжными поверенными. И делается для полиции неуязвим.
– Платон Сергеевич, а может, это шанс? Найдем сегодня ночью на кобозевском заводе покойника – и прижмем стервеца?
Вощинин с сомнением покачал головой:
– Не сам же он будет его в печь совать? Но хоть кровь попортим аспиду. Так что новость все равно хорошая. Теперь главное не спугнуть!
Сыщики воротились к Гусиной Лапе. Тот сидел безучастный и скучал.
– Ваше высокоблагородие, на Шпалерной скоро ужин подадут! Я ж из-за своей доброты и голодным останусь! Это рази правильно?
– Последние два вопроса, Вафусий, и поедешь шамать, – успокоил фартового Лыков. – От кого ты узнал про покойника?
– В трактире подслушал, в «Любиме».
– «Любимов» в городе тоже не один. Это который на углу Виндавской и Динабургской?
– Точно.
– Кобозева заведение, – пояснил Вощинин. – Все сходится!
– А кто с кем разговаривал? – продолжил расспросы Алексей.
– Да два галмана, от сохи пришли водки попить. На вид – истопники. Черные все!
– Что именно они сказали?
– Всего и баяли, что ночью палить кого-то привезут. По петуху[10] им обещано. Все, боле ничего не знаю, жрать хочу!
Налетчика увезли в домзак, но Вощинин велел поместить его в одиночку. Если облава даст результат, утром он понадобится для опознания. А сыщики начали подготовку к ночной вылазке.
Так Лыков, сам того не желая, оказался втянут в операцию чужого ведомства. Ему пришлось телефонировать Дурново, объяснять ситуацию и просить разрешения. Департамент полиции связан с градоначальством множеством общих дел; не редкостью были и совместные операции. Поэтому директор разрешение Алексею дал, но велел утром доложить, что из этого получилось.
6
См. книгу «Мертвый остров».
7
«Пчельник» – трактир-притон, куда ходят только уголовные (жарг.).
8
«Красные» – воры (жарг.).
9
То есть при И. Д. Путилине, начальнике сыскной полиции.
10
Петух – пять рублей (жарг.).