Страница 37 из 52
Церкви «в центре местечка» не повезло: ее сожгли в 1815 г. ученики польского училища.
Не желая гневить царя, граф в тот же год отпустил под церковь двухэтажный каменный дом в центре, в котором до этого размещалось судебное учреждение. Переделка дома под церковь состояла в том, что со стороны главного фасада, обращенного волею судьбы на восток, были пристроены четыре каменные колонны, на которых установили крытое возвышение с куполом, а с противоположной стороны соорудили полукруглую стену, где разместили алтарь. Величиной и формой та церковь мало чем отличалась от соседних тизенгаузовских зданий — только крест на ее куполе и указывал, что это Божий храм. Тем временем площадка, где стояла сгоревшая церковь, скоро была застроена еврейскими домами.
В 1886 г. Поставы охватил сильный пожар. Он лютовал два дня, 3 и 4 августа. Выгорела часть местечка, в том числе и все еврейские дома.
Новая каменная церковь с благословения архиепископа Доната была сложена 1 августа 1891 г. протоиереем богинской церкви отцом Юлияном Василевским с пятью священниками. Ее начали строить на месте прежней, сгоревшей в 1815 г. церкви.
Уже к осени 1893 г. здание в псевдорусском стиле было готово. Церковь освятили в честь Святого Пророка Осии. Случилось это 22 мая 1894 г. Святой пророк Осия был выбран неслучайно. Праздник храма приурочили к 17-му октября,[11] чтобы прихожане вспоминали чудо Божье, спасение в этот день императора Александра III и его семьи от угрожавшей им смерти во время крушения царского поезда в 1888 г…
Как я уже упоминал, Санкт-Петербургская Высшая Кавалерийская Школа имела свой филиал в Поставах. Объяснение этому было простым. Дело в том, что в программу обучения Школы входил курс так называемой парфорсной охоты, необходимый для практики совершенствования езды верхом. В парфорсе был важен не результат самой охоты, а умение всадника удерживать лошадь в направлении, которое избрала собачья свора, преследуя зверя. Охотничьи собаки в азарте не признают никаких препятствий. Двигаясь за ними, всадник обязан преодолевать на лошади любые преграды: болотины, кусты, лес, овраги. В этом особенность парфорсной охоты и одновременно смысл ее применения. На такой охоте всадники ломали ребра, а порой и черепа. Собаки гонят зверя, а верховой несется за ними. И лошадь не всегда понимает желание наездника…
После того, как офицеры Кавалерийской Школы испортили посевы крестьян, обрушили немало заборов и до смерти запугали своими воинственными воплями немало детей, парфорсную охоту упростили, сделали больше бутафорской, нежели реальной. Зверей оставили в покое, а дабы обмануть собак, егеря стали протаскивать на длинных веревках куски старого тряпья, пропитанные лисьим пометом. Естественно, они делали это заранее, не торопясь, объезжая всякие препятствия. После этих приготовлений пускали собак. Наездники, которые мчались тут же за собаками на полном скаку, уже не могли позволить себе эти объезды… Такая охота «с выволочкой» проводилась ежегодно в окрестностях Санкт-Петербурга между Красным Селом и дачной станцией Дудфгоф. В скачках участвовали даже женщины.
И все-таки охота «с выволочкой» не удовлетворяла требованиям настоящих гурманов парфорса. Настоящую охоту можно было изведать только в Поставах, в имении графа Пржездецкого, у которого насчитывалось 18 фокс-гундов.
На время визитов офицеров столичной Школы граф Пржездецкий сдавал свое имение в аренду военному министерству. Кажется, он имел от этого какую-то выгоду. Хотя куда большая выгода была чисто морального свойства — граф обожал общество и парфорсную охоту.
Вот как описывает эту охоту один из ее участников, бывший драгунский офицер А. Далматов.[12]
«Осень, октябрь. Большая стая «пегих собак». Всадники в красных шапках и кафтанах, с перекинутыми через плечо блестящими трубами. Они вооружены кинжалами и длинными арапниками, которые щелкают по воздуху, действуя на псов. Это доезжачие, ведущие стаю к месту начала охоты, откуда уже выпущен олень.
В полуверсте сзади — глухой ропот лошадей другой группы всадников, куда более большой. Эти едут крупной рысью. Они одеты в мундиры и даже кителя; оживлены и веселы. Лошади громко фыркают, иногда постукивают подкова о подкову… Прибыв в поле, всадники остановились: кто-то слез и стал поправлять седловку, а кто-то закурил… Между тем, олень мчался в направлении видневшегося на горизонте леса. Изредка он останавливался и озирался кругом…
Псы уже учуяли след оленя: они визжат, выказывая страшное нетерпение броситься вперед. Кони топчутся на месте, нервно копают ногами землю.
По звуку рожка стая наконец ринулась вперед, залилась тем присущим только этой породе голосом, который как-то особенно воздействует на охотников.
Олень уже приблизился к лесу, когда, учуяв неприятность, вынужден был опять оказаться в поле. На пути его оказалась деревня. Делая чудовищной высоты прыжки, он стал преодолевать один забор за другим.
Однако стая все приближалась к нему. Псы легко перепрыгивали заборы, а иногда, найдя просвет пошире между жердями, проскальзывали в него.
За собаками во весь опор неслись охотники. Заборы трещали под ударами копыт и порой валились… Но бывало, что валился не забор, а всадник с лошадью. Тогда казалось, что упавшие не соберут костей. Однако уже через минуту всадник, громко кляня черта за непредвиденную задержку, оказывался опять в седле. Бабы и дети ревели навзрыд от страха.
Но вот деревня позади, а до оленя еще не близко…
Спустившись в овраг, лошади, как кошки, стали карабкаться на кручу. После осеннего дождя они спотыкались и скатывались вниз…
25 верст позади. Олень продолжал нестись как стрела. Но расстояние между ним и преследователями сократилось. Псы, почуяв близко добычу, прибавили… «Чу его, чу его!» — подбадривали собак охотники.
Не видя спасения, олень наконец остановился и, повернувшись к врагам своим, с силой ударил рогами первую напавшую на него собаку, за ней — другую. Однако псы уже впились ему в горло и грудь и начали валить его… «Аллали, аллали!» — кричали подоспевшие охотники. А доезжие трубили фанфары — гимн окончания охоты!»
Валентин Пикуль писал про парфорсную охоту Кавалерийской Школы… Если верить ему, то единственной дамой, украшавшей общество настоящих сорвиголов, собиравшихся в Поставах, была некто Цецилия Вылежинская. На момент сборов эту даму влекли в Поставы особые страсти, кажется, не только охотничьи. Она сопровождала охотников повсюду. Последние возвращались в имение на замученных лошадях, поцарапанные и побитые. Иных везли в повозках, ибо ноги их или головы были покалечены. Подобное возвращение сопровождалось серенадой стонов и воплей. Вот впереди этой дружины и гарцевала на серой, в яблоках, кобыле красавица-панна. Разодетая в малиновый фрак и облаченная ниже пояса в белые галифе жокея, она, подобно богине охоты Диане, трубила в рог, чтобы заранее предупредить графа Пржездецкого о возвращении.
А вечером кто мог спускался к общему столу, чтобы стать свидетелем богатого застолья…
Иногда, читая из старых хроник, начинаешь думать, что многое из всего этого — просто фантазии. Однако то, что касается филиала Кавалерийской Школы в Поставах и парфорсной охоты на полях местных селений, — сущая правда. И тому есть документальные свидетельства. Например то, что сам Николай II приезжал в Поставы на охоту и даже имел где-то в окрестностях местечка свой, так называемый «Николаевский охотничий замок»… Надо просто помнить, что все это касается нашей малой родины, что это ее история.
Што за дзiунае цуда цымбалы![13]
Цимбалы в Беларуси — не просто старейший инструмент, это еще национальный инструмент. Что известно о цимбалах?
11
В этот день (30 октября по стар. стилю) в церковном календаре Спас — праздник в честь святого пророка Осии (с еврейского — спасение). Кто же этот пророк, которому в Поставах оказали такую честь?.. Читаем в «Ветхом завете»: «К Осии, сыну Беериину, обратился Господь со словами: «Иди возьми себе жену блудницу и детей блуда, ибо сильно блудодействует земля сия. отступивши от Господа». Осия так и поступил, взял в жены Гомерь, дочь Дивлаина. И та родила ему много детей. Тем самым он будто бы спас женщину от блуда. В библии есть раздел, который называется «Книга пророка Осии».
12
Эту запись я позаимствовал в поставском краеведческом музее, которому в свою очередь ее любезно переслала одна из петербургских библиотек.
13
Здесь и далее в этой главе использую стихи местной поэтессы Нины Захаревич.