Страница 8 из 81
Дома она, как обычно, скоротала остатки вечера за телевизионным сериалом и скромным ужином, подкрепленным несколькими рюмками водки. А потом, уже собираясь ко сну после душа, в ванной, не успев даже обтереться полотенцем, принялась рассматривать себя в зеркале, чего за нею до сих пор никогда не водилось. Ведь совсем не уродина, если разрисоваться как надо, можно и за шлюху сойти, а мужики не обращают внимания. Вроде бы, все на месте, и грудь в порядке. Худощава, конечно, вот ключицы торчат, но другим-то женщинам это не мешает. А что возраст под сорок — так еще же не сорок… Да и вообще… К Лолке, небось, и за сорок будут липнуть, что мухи, если до сорока доживет. Стоп, с чего это ей пришло в голову?.. Хотя, естественный ход мысли. Если смерть вокруг нее топчется, то когда-нибудь, рано ли, поздно, и на нее наступит. Да и черт с ней, с Лолкой, о себе бы подумать… В чем же все-таки дело?.. Выражение лица? Да, пожалуй, отчужденное, настороженное, — это определенно отпугивает. Детдомовское наследство… Она попробовала небрежно улыбнуться, и ничего не вышло: на губах улыбка, а глаза все равно угрюмые. Забавно все-таки: если у тебя нос не такой, можно пластическую операцию сделать. А выражение глаз какой хирург сможет подправить?
Уже в постели, отложив детектив, где какой-то Стив и какая-то Рут без конца прятали какие-то деньги, она, засыпая, подумала, что завтра приедет с дачи ее сожитель, и в голову не будут лезть дурацкие вопросы, хотя с ним вдвоем не намного веселее, чем в одиночестве. И еще подумала, что если бы он вдруг объявил, что решился, наконец, на развод и хочет ее, Марго, взять в жены, то она бы совсем не обрадовалась и, скорее всего, отказалась.
Лола почти месяц не давала о себе знать, и Марго редко о ней вспоминала. Начался сезон отпусков, и начальство свалило на Марго кучу утомительных дел. От этой однообразной рутины она чувствовала себя отупевшей и находила в этом странное удовлетворение. И когда в один из вечеров, дома, она услышала в телефонной трубке знакомый детский голосок, ее охватило раздражение, но она не дала его почувствовать собеседнице, ибо это было бы непрофессионально.
Пунктуально выполняя рекомендацию Марго, Паулс доставила ей нотариально заверенные стенограммы своих бесед с психиатрами. Несмотря на острый недостаток времени, Марго ознакомилась с ними — содержание приблизительно соответствовало тому, что рассказывала ей сама Лола. Марго не поленилась навести справки — ей сказали, что подпись каждого из этих специалистов значит больше, чем заключение любого консилиума. И обе знаменитости своим авторитетом не только удостоверяли психическую полноценность Паулс, но и совершенно серьезно обсуждали ее фантазии, не считая их ни заведомым враньем, ни абсурдом.
Марго сама не ожидала, что эти несколько десятков страниц компьютерной распечатки, зачем-то переплетенные в виде двух аккуратных брошюр (проклятые буржуи, с жиру бесятся), внесут такую сильную смуту в ее внутренний мир. У нее не нашлось времени — более того, по-видимому, было нежелание, прикрытое отсутствием времени, — проанализировать свое отношение к рассказу Паулс. Оказалось, она весь этот месяц пребывала в убеждении, что никаких стенограмм не увидит, а если увидит, то это будут утешительные беседы врачей с шизофреничкой, страдающей манией преследования. Потому она, собственно, и перестала вспоминать о Паулс, решив про себя, но не оформив в виде четкого умозаключения, что та — просто сумасшедшая. Что же касалось самоубийств, то вокруг сумасшедших всегда группируются странные совпадения, с чем Марго сталкивалась неоднократно, и, видимо, это по-своему естественно. Теперь же в ее сознании поневоле происходила реанимация всей этой истории, сопровождаясь, увы, недоумением и растерянностью.
Она всегда считала само собой разумеющимся, что то, чего нельзя потрогать, увидеть и зафиксировать, как бы и не существует или, по крайней мере, без ущерба для дела может считаться несуществующим. Это мировоззрение постоянно подпитывалось культом вещественных доказательств, бытующим в следственных органах и, объективно, безусловно необходимым. Один из первых наставников Марго, начальник следственной бригады, увлекался охотой и при всяком удобном случае любил повторять: «Нет такого зверя, который не оставлял бы следов». И Марго до поры до времени воспринимала это изречение как конечную мудрость.
Первая трещинка в умственной скорлупе Марго возникла при проведении следствия по одному из ее первых самостоятельных дел, юридически несложному, но причудливому и странному. На пригородной испытательной базе электромеханического объединения прямо в складском помещении сгорела кладовщица. Свидетелями события были сторож и его собутыльник, приведенный на рабочее место сторожем в нарушение должностной инструкции. Прокурор намекнул, что неплохо бы с этими двумя как следует разобраться и превратить их из свидетелей в обвиняемых, по принципу «больше некому». Но главным образом раззадорила прокурора абсурдность их показаний. Отоварившись в магазине сразу по открытии его с перерыва, они направились к складу. Войдя внутрь, они увидели Фроську посреди помещения. Приятель сторожа с ней поздоровался, она же ответила на приветствие и уронила на пол связку ключей. А когда нагнулась за ними, то ее охватил огонь, начиная с верхней половины туловища, причем пламя было голубоватое и шумящее, наподобие газовой горелки. Когда они, сорвав со стены огнетушитель и приведя его в действие, добежали до Фроськи, тушить уже было нечего. Сознавая бессмысленность своих действий, они вызвали пожарников и «скорую помощь». Первой приехала «скорая», экипажу которой была предъявлена еще теплая кучка золы и пепла, и врач, следуя правилам, позвонил в милицию. Вопреки гипотезе прокурора, Марго с помощью показаний продавщицы, кассира, диспетчеров «скорой помощи» и пожарных, а также хронометража на шестисотметровом пути от магазина до склада, как «дважды два» доказала, что активного участия в эпизоде эта парочка принять не могла. Но кучка пепла требовала хоть какого-то объяснения. Возникла версия об утечке газа из подвального газопровода, но в таких случаях происходит взрыв, а не локальное горение. Дотошная Марго обратилась за консультацией в крематорий и получила официальную справку, поразившую ее количеством калорий и кубометров газа, потребных для превращения человека в золу. Марго тогда как раз была замужем, и, стараясь помочь, муж принес ей журналы и книжки, как ей показалось, со слишком яркими для юридического источника обложками, где говорилось о случаях, в том числе и документированных, беспричинного или, по-научному, спонтанного самовозгорания людей. Ее начальник эту версию жестко забраковал, не пытаясь даже вникнуть в нее, и Марго его поняла: любое признание следственными органами возможности самовозгорания людей стократно опаснее самих возгораний. Вместо всякой фантастики начальник ей посоветовал увязать непонятное событие с имевшимися на складе баллонами кислорода — в случае утечки могло образоваться кислородное облако, погубившее кладовщицу. Дело пополнилось показаниями свидетелей о том, что Фрося много курила и всегда при себе имела сигареты со спичками. А справка из крематория была заменена другой — из Военно-медицинской академии, от профессора, авторитета по специфическому водолазному недугу — кессонной болезни и методам ее лечения, в частности — кислородной рекомпрессией. На основании, увы, не единичного печального опыта он утверждал, что в обогащенной кислородом атмосфере человек может вспыхнуть от самой ничтожной искры и сгореть мгновенно, словно охапка сухих листьев. Дело было закрыто, следственное заключение гласило: «несчастный случай», и Марго похвалили. Но она-то сама знала, что кислородные баллоны на складе хранились под замком в отдельной кладовой, что их вентили были опломбированы и что даже в маленькой закрытой кладовке не обнаружилось избытка кислорода в воздухе. Впоследствии память Марго вытолкнула эту историю, как психологически не комфортную, из постоянного мысленного обихода, но где-то в глубине сознания осел вывод о том, что нечто, противоречащее опыту и разуму, тем не менее, может быть фактом.