Страница 70 из 81
На другой день Легион попал в больницу, но не ради обследования, а оттого что ночью у него начался сильный жар. Заведующая отделением затруднялась поставить диагноз: часть симптомов в заболевании ребенка указывала на менингит, а часть совершенно к нему не подходила. Так или иначе, это слово в истории болезни так и не было написано, а мальчик провел на больничной койке почти месяц и покинул лечебницу здоровым ребенком, хотя выглядел ослабевшим и грустным.
С этих пор за ним ничего странного не замечалось, если не считать того, что он был не по возрасту замкнут и по-прежнему не интересовался игрушками. Пойдя в школу, учился хорошо, но друзьями не обзавелся и в обычных ребячьих затеях участия не принимал. Таких детей, как правило, не любят, и они становятся в классе козлами отпущения. Но с Легионом этого не случилось: когда его пытались дразнить или провоцировать на драку, достаточно было его спокойного проникающего взгляда, чтобы остановить нападавших. Нельзя сказать, чтобы его пугались — нет, просто пропадала охота не то что конфликтовать, но и вообще иметь с ним дело.
Игру в цветные шары он не только не возобновлял, но даже не помнил о ней. Защитные реакции сознания просто вытравили этот круг воспоминаний из его памяти. Только ночами изредка его преследовали медленно плывущие в пространстве цветные шары и виделись диковинно одетые люди, говорящие гортанными голосами, — тогда он просыпался в страхе и боялся снова засыпать в темноте.
Без всяких усилий перебираясь из класса в класс в смутном ожидании впереди чего-то интересного и важного, он поступил на биологический факультет Университета и, поскольку иных оценок, кроме пятерок, давно уже не имел, попал на престижную специализацию — генетику. Но, в отличие от своих товарищей по привилегированной группе, больших восторгов по этому поводу не испытывал: он не чувствовал в себе никакого особого призвания ни к науке вообще, ни к биологии и генетике в частности. В своих действиях он руководствовался почти неосознанными стремлениями и неясной надеждой, что именно биология поможет ему вспомнить нечто очень важное, давно забытое, но по праву ему принадлежащее. Несмотря на его скрытность, это было заметно со стороны, и ему иногда в шутку говорили, будто он похож на ищейку, потерявшую след.
Только на втором курсе, значительно позже, чем у других, с ним произошли — при всем желании первой любовью это назвать было бы невозможно — первые половые контакты. Приобщение к этой, столь значимой для большинства людей сфере жизни не стало для него радостным потрясением, и в дальнейшем он уделял этому предмету куда меньше внимания, чем учебному процессу. На эмоциональном уровне он даже одобрил свою пониженную сексуальность, ибо повышенная, как он мог наблюдать на многих примерах, служила постоянным источником хлопот и неприятностей, не говоря уже о том, что отвлекала от научных занятий. Тогда он и не подозревал, какой досадный сюрприз в этой области ждет его впереди.
Все началось, когда он, уже будучи аспирантом, защитил диссертацию на втором году обучения, и началось с банальнейшей мелочи семейных отношений: неожиданно объявился его отец, которого он раньше ни разу не видел. Насколько он знал, у того были какие-то скверные разборки с матерью, вникать в каковые он не имел ни малейшего желания. Как бы там ни было, его папаша, в прошлом технократ, а ныне — преуспевающий промышленник, прослышав, что его сын приобрел репутацию восходящей звезды академического мира, решил наладить с ним отношения. Щедро финансируя как личную жизнь, так и научные программы сына, он требовал взамен одного: чтобы молодой ученый изредка появлялся вместе с ним на банкетах, приемах и вообще перед телекамерами. И однажды он попросил сына о пустяковой услуге: немного поднатаскать по математике и биологии тринадцатилетнюю дочь от своего последнего брака. По его словам, девчонка была не дура, но училась из рук вон плохо, и никакие репетиторы ей не помогали. Теперь же он надеялся, авторитет и престиж свежеобретенного гениального брата произведут на нее впечатление.
Ее имя — Лариса — отец находил неаристократичным, слишком уж простоватым, и звал дочь Лолитой, имея в виду Лолиту Торрес, хотя по циничной иронии судьбы ей в прообразы годилась совсем другая Лолита. Когда она в первый раз появилась на пороге жилья Легиона, он был потрясен: перед ним стояла форменная сексбомба. И самое неприятное: он почувствовал к ней неодолимое влечение. Его личный миф о пониженной собственной сексуальности мгновенно рассеялся. В дни занятий с момента, когда раздавался звонок в дверь и до того, как она, уходя, скрывалась за створками лифта, его пенис пребывал непрерывно в состоянии эрекции, что явно не укрывалось от ее уже наметанного взгляда, в котором, к сожалению, ни одобрения, ни любопытства, ни даже простого сочувствия он не замечал. А когда он пытался невзначай потрогать ее или прижаться к ней, она небрежно и досадливо уклонялась либо деловито, как неодушевленный предмет, перекладывала его руки в сторону от себя. Ее равнодушие, вопреки доводам разума, только разжигало его страсть и придавало ей маниакальный характер.
Острота ситуации для Легиона еще более усилилась, когда он обнаружил, что Лолита в свои тринадцать лет зоологически блудлива, как самая похотливая коза. Однажды она опоздала на вечерний урок, и он, в ожидании ее слоняясь по квартире, рассеянно подошел к окну и увидел свою юную ученицу, которая в затененном углу скверика, непосредственно под его, брата и учителя, окнами, совокуплялась на скамейке с каким-то неопрятным юнцом, не смущаясь восхищенными взглядами пенсионера, тянувшего на соседней скамейке из горлышка бутылку пива. А еще через день, по окончании урока, он направился за какой-то мелочью на улицу и этажом ниже буквально споткнулся о свою сестренку, которая, мягко говоря, занималась любовью прямо на ступеньках с вечно пьяным мордоворотом, не то дворником, не то водопроводчиком из его дома. Теперь он понял, почему все ее прежние занятия с репетиторами не давали никаких результатов: она просто во время уроков трахалась с учителями. Чтобы проверить эту догадку, он задал ей прямой вопрос, на который она без ложной стыдливости ответила утвердительно.
Обе эти вульгарные сцены довели его возбуждение до предела, и Легион перешел к активным действиям. Он вступил с ней в откровенные переговоры, все называя своими именами и предлагая взамен сеанса кровосмесительного греха вещи, деньги и вообще исполнение любых пожеланий, но Лола отклонила все его предложения с деловитостью опытной продажной шлюхи. Тогда, совершенно потеряв голову, он попытался прибегнуть к насилию, рассчитывая, что в какой-то момент похоть полностью ее захлестнет и подавит все другие эмоции. Но она сопротивлялась бесстрастно и отчужденно, не впадая в интимную ярость жертвы по отношению к насильнику, и он отпустил ее, не исчерпав и половины своих физических возможностей, пораженный холодной злобой и отвращением, хлеставшими из ее блудливых глаз. Отдышавшись и кое-как поправив одежду, она спокойно выразила готовность продолжить занятия алгеброй. И на следующий день явилась на занятия как ни в чем не бывало, не попытавшись ни наябедничать отцу, ни просто попросить сменить учителя.
К счастью для Легиона настало лето, и Лола отправилась в загородное имение отца, в семейном обиходе именовавшееся фазендой, дабы за время каникул осчастливить все мужское население их дачного поселка. Легион же, в какой-то мере избавившись от гнета похоти, попытался разумно заняться анализом происходившего с ним этой весной. Для начала он переспал с несколькими девицами, по фактуре напоминавшими Лолиту, — благо, не было недостатка в студентках, глядящих на него восторженными глазами. И его прежний, поставленный самому себе диагноз — пониженная сексуальность — вновь подтвердился. Далее, во время поездки на научный симпозиум, в гостинице, он клюнул на предложение швейцара и нанял на ночь сразу двух малолетних проституток — и увы, из этого эксперимента вытекала уже не пониженная сексуальность, а просто асексуальность.