Волшебная сила любви

Она выпила лишь одну рюмку хереса, да и то небольшую, однако чувствовала теперь легкое опьянение и была счастлива. В общении с особами противоположного пола она всегда испытывала определенную неловкость, но компания Жака Молино за ужином доставила ей огромное удовольствие. Он был такой предупредительный, такой обаятельный, старался делать все, чтобы она чувствовала себя свободно. И кажется, почти добился успеха. Сказать по правде, она была очень удивлена, обнаружив в этой, можно сказать, еще дикой стране, в самом отдаленном ее уголке, столь утонченных джентльменов. Жак, как и его отец, не уступал ни одному из тех английских джентльменов, с какими ей приходилось встречаться в Лондоне или Индии. Правда, младший брат, Арман, оставался трудной загадкой.

Маргарет посмотрела на братьев, сидевших рядом у камина. Кроме некоторого сходства в посадке глаз, у них не было ничего общего, а темпераменты уж и подавно отличались. Правда, оба они были хороши собой, этого отрицать нельзя. В определенном смысле Армана можно было признать даже более красивым, но его угрюмость, граничащая с явным недружелюбием, вкупе с бросающейся в глаза чрезмерно развитой мускулатурой подсказывали Маргарет, что такого человека следует опасаться, ничего хорошего от него ожидать нельзя. Типу ее мужчины, если, конечно, таковой вообще существовал в природе, соответствовал, разумеется, Жак.

Жак посмотрел в ее сторону, и она почувствовала, что краснеет. Конечно, его взгляд на самом деле ничего не значил. Он был внимателен к ней за столом, но это, вероятно, просто потому, что они оказались рядом, ведь хорошие манеры предписывают быть вежливым с дамой. Маргарет знала, что он скоро влюбится в Ребекку, влюбится без памяти. Так было всегда, так будет и теперь.

Внимание мужчин. Эта тема всегда присутствовала в их отношениях с Ребеккой. Правда, только присутствовала, но не портила. Конечно, имеется в виду внимание мужчин к Ребекке. Сколько Маргарет себя помнит, вокруг Ребекки всегда роились вначале мальчики, потом мужчины, которые были рады любому ее взгляду, любому ласковому слову.

Маргарет знала, что она достаточно миловидна и по-своему даже красива, но, причисляя себя к здравомыслящим девушкам, прекрасно понимала, что вся ее прелесть бледнеет рядом с ослепительной красотой кузины. И тем не менее красота Ребекки и ее успех у мужчин нисколько не трогали Маргарет, и она, не склонная к самоанализу, ни разу даже не задала себе вопрос почему.

Ребекку она обожала, та была для нее как сестра, и даже больше. Девочки родились с интервалом в один месяц, с раннего возраста стали практически неразлучны и очень близки, хотя отличались друг от друга не меньше, чем Арман с Жаком.

Так уж была устроена Маргарет. Уяснив для себя однажды, что в их отношениях с Ребеккой всегда приходится именно ей соглашаться и давать больше, чем получать, она давно смирилась с этим и не роптала. Маргарет также сознавала, что нет у нее той страстности, огня и энергии, которые были присущи кузине. Ну что ж, на нет, как говорится, и суда нет – она была этому только рада. Если перевести все это на язык театра, то можно сказать, что Маргарет была рождена играть второстепенные роли, а вот Ребекка, напротив, стать звездой. Такова жизнь, и с этим ничего не поделаешь, никакое недовольство и протесты тут не помогут. Но в любом случае сейчас ей было очень радостно сознавать, что для Жака она столь же привлекательна и желанна, что и Ребекка (возможно, впервые в жизни). Маргарет вдруг прочувствовала: это лето она проведет очень приятно.

– Что за странные инструменты на этих столиках? – спросила она у Фелис, когда та оказалась рядом. – Я таких еще никогда не видела.

Фелис с улыбкой кивнула:

– Да, это очень необычные инструменты. Они принадлежали отцу моего супруга, Жану Молино. Насколько мне известно, он привез их из путешествия по Китаю. Говорят, его жена, Миньон, умела на них играть, но у нас никто понятия не имеет, как к ним подступиться. Однако они очень красиво выглядят, вы так не считаете? О, давайте послушаем, кажется, Ребекка и Жак решили для нас спеть.

Пение Ребекки Маргарет слышала часто и всегда находила ее голос приятным, поэтому сейчас ей было интересно другое: насколько искусен Жак. Она была рада убедиться, что Жак превосходно играет на рояле и, кроме того, умеет отлично аккомпанировать, что, как известно, не совсем одно и то же.

Дуэт исполнил несколько вещей, им дружно аплодировали, затем Эдуард повернулся к Арману:

– Арман, твой брат и наша очаровательная гостья подарили нам радость наслаждения дивной музыкой, которую они исполняли. Это было так любезно с их стороны. Я думаю, теперь пришло время послушать тебя.

Арман посмотрел на отца, и взгляд его был настолько мрачным, что Маргарет вздрогнула. Не так, совсем не так должен реагировать сын на слова отца. И что особенного попросил его сделать Эдуард?

– Я бы предпочел этого не делать, отец, – сказал Арман. – Ты же знаешь, как я не люблю выступать перед публикой.

– Не говори ерунды, мой мальчик, – твердо произнес Эдуард. – Здесь нет никакой публики. Здесь собралась семья. Давай же. Внеси свою лепту в наше вечернее развлечение.

Плотно сжав губы, Арман прошествовал – другого слова тут не подберешь – к большому роялю. Жак улыбнулся и встал, уступая ему место. Маргарет понимала, что Жак хочет улыбкой успокоить брата, но никаких заметных изменений на угрюмом лице последнего это не вызвало.

Арман сел, отбросив фалды фрака назад, и несколько мгновений мрачно смотрел на клавиши, а затем с пугающим неистовым ожесточением обрушился на них.

После нескольких аккордов Маргарет поискала глазами Ребекку, и они обменялись взглядами. Чье произведение он играет? Она никак не могла узнать.

Аккорды гремели, и это была не музыка, а воплощенная дикая страсть. Ребекка посмотрела на Маргарет с изумленной улыбкой и подняла брови.

Маргарет украдкой бросила взгляд на Эдуарда и Фелицию и увидела на их лицах страдальческое выражение. Похоже, эта странная музыка, которую исполнял их сын, была им не знакома, так же как ей и Ребекке.

Арман развивал бурную музыкальную тему, и по мере ее раскрытия Маргарет становилось все неуютнее и неуютнее в этой гостиной. Ей вообще не нравилось, когда люди несдержанно выказывают свои чувства. А во время выступления Армана ей казалось, что она наблюдает нечто глубоко личное, драму человеческой души, полную темной ожесточенно-неистовой горячности, свидетельницей которой ей вовсе не хотелось быть. У нее отлегло от сердца, только когда он закончил.

Ребекка не понимала, что ее разбудило, но она спала глубоким сном и вдруг внезапно проснулась, на мгновение почувствовав некоторое замешательство, какое всегда бывает, когда впервые просыпаешься в незнакомом месте.

Осознав наконец, где находится, Ребекка продолжала лежать с бешено колотящимся сердцем, устремив глаза в темноту, прислушиваясь, пытаясь уловить в ней то, что заставило ее проснуться. Окна спальни были открыты, и можно было разглядеть призрачную бледность штор, колышущихся от дуновения легкого ветерка.

Пугливой по своей природе Ребекка никогда не была, и все же сейчас она ощутила холодное прикосновение страха. У нее было отчетливое чувство, неясное ей самой, что она не одна, что сейчас с ней в комнате находится кто-то или что-то еще. «Ну конечно, это смешно. Кто мог войти в мою комнату глубокой ночью? Наверное, мне просто приснился дурной сон».

И тут она увидела темную тень на фоне светящейся тьмы, обозначавшей окно, и издала сдавленный крик.

Через несколько мгновений тень исчезла, Ребекка услышала звук, как будто дерево скользило по дереву.

Трясущимися руками она пыталась нащупать на ночном столике коробку со спичками, наконец найдя, зажгла свечу на подсвечнике.

Чтобы лучше осветить комнату, она подняла подсвечник над головой, и маленький язычок пламени, этот сгусток золотой жизни, встрепенулся и начал покачиваться, как будто действительно был живым. В комнате никого не было. Может, ей все приснилось?