Страница 19 из 142
Новый Полевой устав, введенный правительством в октябре 1913 года в качестве основного руководства к обучению и действию французской армии, начинался громогласным и высокопарным заявлением: «Французская армия, возвращаясь к своей традиции, не признает никакого другого закона, кроме закона наступления». За этим следовали восемь заповедей, составленных из таких звонких фраз, как «решающая битва», «наступление без колебаний», «неистовость и упорство», «сломить волю противника», «безжалостное и неустанное преследование» со всем жаром верующего, уничтожающего ересь. Устав вытеснил и дискредитировал оборонительную концепцию.
«Только наступление, — возвещал он, — приводит к положительным результатам».
Седьмая заповедь, выделенная авторами курсивом, утверждала: «Битвы, как ничто другое, являются борьбой моральных принципов. Поражение неизбежно, как только исчезает воля к победе. Успех приходит не к тому, кто меньше пострадал, а к тому, чья воля тверже и чей моральный дух крепче».
Нигде в этих восьми заповедях не упоминалось об огневой мощи или о том, что Фош называл «сюрте» — защита или оборона. Идея этого устава была увековечена в знаменитом словце, ставшем ходовым среди французского офицерского корпуса, — «лекран» — храбрость, отвага, или, проще, «не трусить». Под этим девизом французская армия и отправилась на войну в 1914 году.
В те годы, когда французская военная философия претерпевала изменения, география Франции оставалась прежней, положение ее границ было таким же, как в 1870 году, когда они были отодвинуты по воле Германии. Территориальные требования Германии, объяснял Вильгельм I императрице Евгении, заявившей протест, «не имеют другой цели, кроме как убрать плацдарм, с которого французские армии смогут атаковать нас в будущем». Немцы сами выдвинули вперед свой плацдарм, с которого Германия могла напасть на Францию. В то время как французская история и развитие после начала нового века требовали наступательной стратегии, ее география по-прежнему диктовала стратегию оборонительную.
В 1911 году, тогда же, когда полковник Гранмезон читал свои лекции, была сделана последняя попытка привязать Францию к стратегии обороны. На этом настаивал в Высшем военном совете не кто иной, как будущий командующий вооруженными силами генерал Мишель. Заместитель председателя совета в случае войны становился главнокомандующим. В докладе, точно отражавшем мышление Шлиффена, он дал оценку возможного направления наступления немцев, а также рекомендации для его отражения.
Он соглашался с тем, что, ввиду резко пересеченной местности и сильно укрепленной оборонительной линии на французской стороне общей с Германией границы, немцы не надеются выиграть быструю решающую битву в Лотарингии. Марш через Люксембург и узкий угол бельгийской территории восточнее реки Мааса также не давал им достаточного пространства для проведения своего излюбленного плана охвата. Только путем использования преимуществ всей Бельгии, утверждал он, немцы смогли бы провести то «немедленное, грубое и решительное наступление» против Франции, которое им необходимо было осуществить до того, как ее союзники смогут включиться в игру. Он указывал на давнее желание немцев овладеть портом Антверпен, что также давало им дополнительный повод для нападения через Фландрию. Мишель предлагал, чтобы французская армия численностью в миллион человек встретила немцев на линии Верден — Намюр — Антверпен. Ее левое крыло, так же как правое Шлиффена, должно было «коснуться плечом» пролива Ла-Манш.
План генерала Мишеля был не только оборонительным по своему характеру, его осуществление зависело также от предложения, являвшегося неприемлемым для его коллег-офицеров. Чтобы противостоять многочисленной немецкой армии, которая, по его мнению, пойдет через Бельгию, генерал Мишель предложил удвоить число солдат действующей французской армии путем прикрепления к каждому полку действительной службы полка резервистов. Он не вызвал бы большего шума и возражений, даже если бы предложил причислить Мистингета к «бессмертным» Французской академии.
«Ле резер се зеро!» — «Резервисты — это ноль!» — такова была классическая догма французского офицерского корпуса. Мужчины, прошедшие обязательную военную подготовку в соответствии с законом о всеобщей воинской повинности и достигшие возраста 23–34 лет, зачислялись в резерв. При мобилизации наиболее молодые возрастные категории дополняли регулярные воинские части до уровня военного времени, остальные сводились в резервные полки, бригады и дивизии в соответствии с их местными географическими районами. Они предназначались только для тыловой службы или крепостных гарнизонов, так как считалось, что ввиду отсутствия в них подготовленного офицерского и сержантского состава их нельзя было присоединить к боевым полкам. Презрение регулярной армии к резервистам, которое разделяли и поддерживали правые партии, вызывалось отрицательным отношением к принципу «вооруженная нация». Смешать резервы с дивизиями действительной службы означало бы понижение наступательной силы армии. При защите страны, считали они, можно положиться только на действующую армию.
У левых партий, хранящих в памяти образ генерала Буланже на коне, наоборот, армия ассоциировалась с государственными переворотами, и они полагали, что принцип «вооруженной нации» является единственной гарантией республики. Они утверждали, что несколько месяцев подготовки сделают любого гражданина пригодным для войны, и решительно сопротивлялись увеличению срока действительной службы до трех лет. Армия потребовала этой реформы в 1913 году не только из-за увеличения численности германских вооруженных сил, но и потому, что чем больше людей проходит военную подготовку в данный момент, тем в меньшей степени можно ориентироваться на резервные части. После острых споров, серьезно взбудораживших страну, закон о трехлетней действительной службе был все-таки принят в августе 1913 года.
Пренебрежение к резервистам поддерживалось новой доктриной наступательной войны, которая, как думали, могла быть успешно претворена на практике только с помощью солдат действительной службы. Чтобы нанести победоносный удар во время молниеносной войны, символ которой — штыковая атака, был необходим «элан» — порыв, а «элан» не мог появиться у людей, привыкших к гражданской жизни и обремененных семейными заботами. Резервисты, смешанные с солдатами действительной службы, создадут «армию упадочную», не обладающую волей к победе. Подобные чувства, считалось, испытывали и за Рейном. Лозунг кайзера «Ни одного отца семейства на фронте» получил широкую поддержку. В среде французского Генерального штаба считалось непреложной истиной, что немцы не смешают действующие части с резервными, что, в свою очередь, дало основание рассчитывать на недостаточность сил Германии для выполнения двух задач сразу: направить мощное правое крыло в широкое наступление через Бельгию к западу от Мааса и одновременно иметь необходимое количество войск в центре и на левом фланге для отражения французского прорыва к Рейну.
Когда генерал Мишель представил свой план, министр обороны Мессими отнесся к нему как к безумной идее. Как председатель Верховного военного совета он не только пытался не допустить его принятия, но даже провел консультации с другими членами совета по вопросу отстранения Мишеля.
Мессими, цветущий, энергичный, почти неистовый человек, с толстой шеей, круглой головой и блестящими за очками глазами крестьянина, обладавший громким голосом, был когда-то профессиональным военным. В 1899 году, будучи тридцатилетним капитаном стрелкового полка, он подал в отставку в знак протеста против отказа пересмотра дела Дрейфуса[53]. В то горячее время весь офицерский корпус выступал против возможности признания невиновности Дрейфуса после вынесения ему приговора, утверждая, что это нанесло бы удар по престижу армии и идее ее непогрешимости. Мессими, который не смог поставить верность армии выше принципов правосудия, решил посвятить себя политической карьере, задавшись целью «примирить армию с народом». Он принес в Военное министерство страсть к улучшениям. Обнаружив, что «большое число генералов не только не способно вести войска за собой, но даже следовать за ними», он воспользовался правилом Теодора Рузвельта: все генералы должны участвовать в маневрах верхом на коне. Когда возникали возражения и угрозы, что такой-то и такой-то собирается подать в отставку, он отвечал, что именно этого и добивается.
53
«Дело Дрейфуса» — крупнейший политический скандал в истории Третьей республики. А. Дрейфус, еврей, ставший благодаря своим способностям офицером Генерального штаба, был обвинен в передаче Германии военных секретов. Обвинение целиком и полностью основывалось на почерковедческой экспертизе, проведенной Бертильоном. Военный суд приговорил Дрейфуса к пожизненному заключению (смертной казни тогда во Франции не было), причем его защитникам не было разрешено даже ознакомиться с подлинниками документов, на основании которых было вынесено судебное решение. «Правила игры» были нарушены настолько явно, что в стране поднялась волна возмущения. Проведенное независимое расследование довольно быстро установило действительного виновника утечки информации. Тем не менее повторный военный суд вновь признал Дрейфуса виновным. В дальнейшем в борьбе сторонников и противников Дрейфуса — «дрейфуссаров» и «анти-дрейфуссаров» приняли участие Э. Золя, А. Франс, Ж. Жорес, Ж. Клемансо. Пересмотр происходил крайне медленно. Первоначально была придумана странная, вызвавшая насмешку Клемансо формулировка «виновен в измене Родине при смягчающих обстоятельствах». Затем было президентское помилование. Формально все обвинения с Дрейфуса были сняты лишь тогда, когда «дело» уже стало достоянием истории. Как правило, в «деле Дрейфуса» обращают внимание на национальный момент: военная клика травит еврея. Франция Третьей республики, несомненно, была антисемитской страной, армия была заражена национальным предрассудком сильнее, нежели народ, а Генеральный штаб — сильнее, чем армия. Однако вряд ли это было причиной фабрикации «дела». Собственно, оно и не было сфабриковано. Первоначально военные были уверены в виновности Дрейфуса, причем их уверенность основывалась на признанном в Европе авторитете Бертильона. А когда появились новые факты и документы, военно-судебный механизм было уже не повернуть и не остановить. Дрейфус попал в его жернова, и национальная принадлежность не играла здесь никакого значения. Материалы по, «делу Дрейфуса» публиковались в сборнике «Судебные речи французских адвокатов». Условно-ироничное описание этой неприглядной истории А. Франс включил в «Остров пингвинов». Редакция предполагает подробно рассказать о «деле Дрейфуса» в планирующемся к изданию сборнике «Правосудие от Генерального штаба».