Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 140

В последние два-три десятилетия проблема римского «империализма» привлекала внимание многих исследователей. Понятно, что не только решения, но и правильной постановки этой проблемы в буржуазной историографии дано не было. Но и в советской науке, в которой соответствующие концепции этой историографии подверглись справедливой и убедительной критике, не было обращено достаточного внимания на одну сторону вопроса, которая имеет огромное значение для понимания всей проблемы в целом, а именно на идейный протест против римской политики, против приемов завоевания и дипломатии римлян. Между тем нельзя думать, что весь этот поток произвола, насилий и разрушений всякого рода, обращение в рабство десятков и сотен тысяч свободных людей, примеры неслыханно лицемерной и коварной международной политики, грубое вмешательство во внутреннюю жизнь населения покоренных областей, ограбление провинций откупщиками и ростовщиками, что все это не отразилось на сознании людей этого времени, в их философии, историографии, публицистике, художественной литературе, верованиях и чаяниях. Вопрос этот требует специального исследования на основе всего имеющегося материала. Такая задача здесь не может быть поставлена, но все же для понимания «Historiae Philippicae» необходимо напомнить об этом движении умов, об этой волне негодования и ненависти, о стремлениях к лучшему будущему, о проклятиях, надеждах и пророчествах, которые появлялись и множились в связи с развертывающимися событиями. Правда, победы римского оружия и установление принципата естественно привели к господству в литературе и философии официальной идеологии, к прославлению Рима и его исторической миссии, к идеализации Pax Romana и его хранителя – Августа. Но даже эти победы в области идеологии не могли вовсе заглушить осуждающие голоса людей, выдвигавших против Рима тяжкие обвинения, отказывавшихся преклониться перед успехом, добытым любыми средствами. Именно в эллинистических странах этот протест звучал всего громче, там вырабатывалась сложная аргументация, обращавшаяся к историческим примерам, философским доказательствам, к чувству и моральному сознанию для борьбы с ненавистной властью грубых завоевателей. На Востоке этот протест обычно принимал религиозную форму. Представлению о земном владыке противополагалась идея о господине неба и земли, о спасителе людей, Мессии, о небесной награде, ожидающей несчастных и гонимых за все их невыносимые земные страдания.

В связи с общим ходом культурного и идеологического развития эллинистического Востока там все сильнее становилось религиозное движение, множились секты, пересматривались традиционные верования. Там же сложились условия, которые привели позднее к возникновению и развитию новой мировой религии. Религиозные движения имели основу в социальных и политических отношениях, и позднее в Палестине ярко обнаружился тот факт, что подобное движение, выражавшее идеологию демократических группировок, было и движением антиримским. Хотя должно было пройти еще несколько десятилетий, прежде чем это движение приняло вполне определенную форму и в области религиозных верований отчетливо сказались отвращение к земному богу и протест против римского мирового господства, однако уже социальные движения II в. до н.э. нередко были связаны с эсхатологическими представлениями, религиозной символикой и старинными верованиями Востока(3). Но антиримская идеология вовсе не может быть сведена к этого рода представлениям. В борьбе против римлян, в стремлении противопоставить официальной идеологии иную систему идей нередко обращались к рациональным соображениям, выдвигали определенную политическую программу.

Антиримская идеология оставила след в сочинениях римских авторов. В уста исторических деятелей, выступавших против Рима, – политиков Эллады, Митридата Евпатора и др., древние авторы вложили речи, проникнутые негодованием и ненавистью к Риму. Если эти речи и представляют собой плод риторического творчества и являются, как и все остальные, неизбежной составной частью исторического произведения античного автора, то все же несомненно, что сама аргументация, притом обычно имеющая сильную эмоциональную окраску, заимствована из действительности. Особенно сильно, как увидим, антиримские взгляды и настроения проявились у Помпея Трога, но «Historiae Philippicae» вовсе не представляет в этом отношении исключения, и сходные характеристики или отдельные положения встречаются у авторов, в общем стоявших на позиции поддержки традиционной римской агрессивной политики или лишь слабо возражавших против ее крайностей.

Саллюстий, например, описывая яркими красками господство «немногих» (imperium paucorum), слепых от жадности, бичуя их надменность и жажду наживы, говорит, что цари и свободные народы должны были платить немногим представителям знати подать (vectigal), что власть олигархии была несправедливым господством (injustum imperium dominorum: Bell. Jus. 31). Интересно в этом отношении письмо Митридата к Арсаку в «Historiae» Саллюстия. Старинная и единая причина войн римлян со всеми племенами, народами и царями – в их страстном стремлении (cupido profunda) к власти и богатствам. Римляне уже распространили свою власть на запад до пределов Океана. Они все захватывают: дома, жен, поля, власть. Кто же такие римляне? Это – сброд (convenae) без отечества, без предков, чума всей вселенной. Они ни перед чем не останавливаются – ни перед человеческим, ни перед божественным, но уничтожают могучих и слабых, далеких и близких, направляют оружие против всех, в особенности же против тех, от кого можно ждать большой добычи. Возвысились они благодаря непрерывным войнам. Задача заключается в том, чтобы подавить этих грабителей народов (latrones gentium).

Даже у такого историка, как Тит Ливий, прославляющего римское могущество и доблесть, иногда звучат подобные же мотивы. Филипп V (Liv. XXXIX, 24) говорит, что можно делать лишь то, что разрешит римский полководец. Ликорт резко высказывается в антиримском духе (Liv. XXXIX, 37).

Если и верно, что речи врагов Рима могут не характеризовать воззрений римского автора этих речей, то все же можно думать, что этот автор, стремясь сделать свое изложение убедительным, привлекал в речах своих персонажей какой-то реальный материал, что они отражают, в известной мере, мысли и настроения тех лиц, которые их произносят. Притом греческая историография и римская уже с начала II в. до н.э. развивались не изолированно, но в тесной связи друг с другом, что сопровождалось заимствованиями, подражанием и использованием материала как с той, так и с другой стороны.

Ход исторических событий во II-I в. до н.э. – поразительные военные успехи Рима, утверждение римской власти над эллинистическим Востоком, бедствия, которые приходилось претерпевать покоряемым странам, не могли не наложить сильнейшего отпечатка на историческую мысль. Существование и развитие различных исторических жанров связаны с основными проблемами, стоявшими перед историками.

Как и прежде, излюбленной темой исторических произведений остается история войн. Это – история войн Македонии, в результате которых она достигла гегемонии над Элладой, войн диадохов, войн Клеомена в Пелопоннесе, походов Ганнибала, наконец войн Рима с Карфагеном и Македонией. Позднее (в конце II-I в. до н.э.) целая плеяда историков разрабатывает материал о войнах Митридата, о войне с Югуртой, так красочно описанной Саллюстием, наконец, историю гражданских войн.

Однако античные историки уже давно пытались выходить за рамки истории отдельных войн: их стали интересовать общий ход событий, последовательность, причины и связь явлений в различных странах, общая политическая история всего античного мира. Эти идеи, конечно, появлялись и раньше, и раньше были авторы, умевшие нарисовать широкое историческое полотно (Геродот, в IV в. до н.э. – Эфор), но лишь в позднеэллинистический период идея всеобщей истории получает наиболее яркое выражение и обогащается новым содержанием, обусловленным историческим развитием этого периода.