Страница 10 из 37
XXI. В то время, как Цинна вел войну против отечества, Гн. Помпей, отец великого Помпея, чья выдающаяся деятельность во время войны с марсами и в особенности на Пиценском поле, как было сказано, поддержала государство, захватил Аскул, город, у которого, несмотря на рассеянность наших сил во многих других местах, в сражение вступило в один день семьдесят пять тысяч римских граждан с более чем шестьюдесятью тысячами италиков. (2) Обманутый в надежде продлить консульство, Помпей заколебался, занял позицию между обеими группировками, во всем начал следовать своему собственному интересу и, кажется, стал выжидать случая, чтобы перейти с войском на ту сторону, где была большая надежда на власть. (3) Но в конце концов он вступил в грандиозную и жестокую битву с Цинной. Едва ли можно выразить словами, сколь гибельным и для сражавшихся и для зрителей был исход этого сражения, развернувшегося у самых стен и алтарей римской столицы. (4) После того как оба войска, словно бы они не были достаточно опустошены войной, истощила чума, умер Гн. Помпей. Радость римского народа по случаю его гибели была почти столь же велика, как и горе, вызванное потерями граждан от меча или чумы, и гнев римского народа по отношению к живому был перенесен на тело мертвого.
(5) Было две или три семьи Помпеев. Первый консул с этим именем, Кв. Помпей, был коллегой Гн. Сервилия.
(6) Цинна и Марий захватили Рим после битвы, стоившей обеим сторонам много крови. Но Цинна, вступив первым, внес закон о возвращении Мария.
XXII. Марий тотчас же вступил в город, и его возвращение оказалось пагубным для граждан. Ничто не было бы более жестоким, чем эта победа, не последуй за ней вскоре сулланская. (2) И произвол обрушился не только на обычных граждан; самые выдающиеся и наиболее значительные граждане государства также обрели смерть разными способами. Среди них по приказу Цинны был убит консул Октавий, человек исключительно мягкого характера. Мерула, который к приходу Цинны сложил с себя консульскую власть, вскрыл себе вены и, обливая кровью алтари, стал возносить молитвы о проклятии Цинны и его приверженцев тем богам, которым, будучи фламином Юпитера, молился о благе отечества; так завершил он жизнь, полную заслуг перед государством. (3) М. Антоний, принцепс в государстве, равно как и в красноречии, по приказу Мария и Цинны был пронзен мечами воинов в тот момент, когда пытался удержать их своим красноречием [92]. (4) Кв. Катул наряду с другими доблестями был отмечен славою Кимврской войны, которую разделил с Марием [93]. Когда он узнал, что его ищут, чтобы убить, он, торжественно одетый, заперся в только что побеленном помещении, развел огонь и, вдыхая образовавшийся обильный пар, стал сдерживать дыхание и принял смерть скорее по своей воле, чем по приговору врагов.
(5) Все в государстве пришло в беспорядок, но еще не нашлось никого, кто осмелился бы дарить имущество римского гражданина или имел бы смелость о том объявить. Впоследствии случилось и это, так что алчность стала подавать повод к жестокости, а виновность стала определяться размером имущества и, кто был богат, тем самым был уже виновен, каждый сам оплачивал угрозу своей жизни, и ничто не казалось бесчестным, если сулило прибыль.
XXIII. Затем Цинна вступил во второе консульство, а Марий - в седьмое - бесславное в отличие от первых [шести]. Он умер в его начале, унесенный чумою. Этот человек, во время войны внушавший страх врагам, а во время мира - гражданам, никогда не оставался спокойным. (2) На его место был избран Валерий Флакк [94], автор позорнейшего закона, разрешавшего выплачивать кредиторам четвертую часть долга. Спустя два года его постигла за это заслуженная кара. (3) В то время как Цинна господствовал в Италии, большая часть знати бежала к Сулле в Ахайю, а затем и в Азию. Между тем Сулла одержал победы над префектами Митридата в районе Афин, Беотии и Македонии, занял Афины и после огромных усилий вблизи многочисленных укреплений порта Пирея убил более двухсот тысяч врагов и не меньше взял в плен. (4) Тот, кто вменяет в вину афинянам того времени, когда Афины осаждались Суллой, мятеж, тот, разумеется, показывает незнание истины и старины. Ведь верность афинян римлянам была настолько прочной, что всегда и во всех обстоятельствах римляне называли аттическим каждое действие, отличавшееся подлинной верностью. (5) Впрочем, тогда эти люди, подавленные оружием Митридата, находились в самом плачевном положении, поскольку город был занят врагами и осажден друзьями. Душой они были за стенами города, а телом, - будучи рабами необходимости - внутри него. (6) Затем Сулла, переправившись в Азию, нашел Митридата молящим о милосердии и готовым все принять. Обложив его данью, конфисковав часть кораблей, он заставил его покинуть Азию и все другие провинции, которые он занял силой оружия. Он освободил пленников, покарал перебежчиков и преступников и приказал, чтобы царь довольствовался границами предков, то есть Понтом [95].
XXIV. Г. Фульвий Флакк, начальник конницы, еще до прихода Суллы убил консуляра Валерия Флакка и, завладев войском, был провозглашен императором и имел возможность в ходе битвы нанести поражение Митридату. Перед прибытием Суллы этот храбрый юноша, чей дурной замысел был смело осуществлен, покончил с собой [96]. (2) В том же году народный трибун П. Ленат сбросил с Тарпейской скалы Секста Лициния, народного трибуна предшествующего года, а когда его коллеги, которых он призвал на суд, бежали в страхе к Сулле, он лишил их огня и воды.
(3) Тогда Сулла, уладив заморские дела, первым из римлян принял послов парфян [97] (среди них некие маги определили по родимым пятнам на его теле, что его будущая жизнь и посмертная память достойны богов). Возвратившись в Италию, он высадился в Брундизии с не более чем тридцатью тысячами воинов против двухсот тысяч врагов. (4) Едва ли какое-либо из дел Суллы я бы счел более славным, чем следующее: когда сторонники Цинны и Мария в течение трех лет удерживали Италию, он не скрывал, что объявит им войну, но не оставлял того, что предпринял, полагая, что прежде чем мстить гражданам, нужно сломить врага, и, отразив внешнюю опасность, победил внутреннюю. (5) Перед прибытием Л. Суллы Цинна был убит войском при зарождении мятежа [98], хотя такой человек был более достоин умереть по приговору врагов, чем от гнева воинов. Право, о нем можно сказать, что он дерзнул на то, на что не осмелится ни один благонамеренный, а также осуществил то, что не мог бы сделать никто, кроме самого храброго, и что он был опрометчив в решениях, но в осуществлениях - настоящий мужчина. Карбон в течение года был консулом один, без коллеги суффекта.
XXV. Можно было бы подумать, что Сулла прибыл в Италию не как зачинщик войны, но как провозвестник мира, - с такой уравновешенностью он вел войско через Калабрию и Апулию, такую удивительную заботу он проявил о плодах, полях, городах Кампании. Он стремился положить конец войне, следуя справедливым законам и умеренным условиям. Но тех, кем овладела злосчастнейшая и неумеренная страсть, не мог устроить мир. (2) Между тем войско Суллы возрастало день ото дня за счет притока к нему всего благонамеренного и честного. Затем, благодаря счастливому повороту событий, он одолел близ Капуи консулов Сципиона и Норбана; из них Норбан был разбит на поле боя, Сципиона же, покинутого и преданного своим войском, Сулла отпустил невредимым. (3) Таково было различие между Суллой воителем и Суллой победителем; пока он еще побеждал, он был мягче справедливейшего [99], но после победы неслыханно жесток. Ведь и консула, им обезоруженного, как было сказано выше, и Квинта Сертория, - а какую страшную войну последний вскоре разжег, - и многих других, попавших в его руки, он отпустил невредимыми. Я думаю, что этот человек являл пример наивысшей двойственности и противоречивости духа. (4) После победы, которая последовала в столкновении с Г. Норбаном у горы Тифата, Сулла воздал благодарность Диане, богине, которой была посвящена эта местность. Он передал богине источники, известные благотворным влиянием на организм. О таком почтительном даре богам и поныне напоминает надпись, прибитая снаружи к храму, [и] медная доска внутри святилища [100].