Страница 4 из 9
— Сейчас мы эту несправедливость устраним. Вы посидите пока наедине с Антон Палычем, — он кивнул на книгу, — а я схожу в дом.
Через четверть часа Ардашев вернулся. Позади него семенила горничная. На подносе высился чайник на спиртовке, несколько стаканов с блюдцами, медная сахарница, бутылочка со свежим лимонным соком, блюдце с лимонными кружочками, розетка с медом и нарезанный аккуратными ломтиками осетинский сыр. Нарядившись в белую скатерть и обставившись угощениями, старый деревянный стол заметно помолодел и даже перестал поскрипывать.
Наполнив стаканы, Клим Пантелеевич дождался, пока гость сделает несколько глотков, и осведомился:
— Ну и? Что скажете?
— Божественно! С нетерпением жду рецепта.
— Здесь нет ничего сложного. Возьмите полштофа красного вина (сухого или полусухого) и смешайте с чаем. Объем вина и чая должен быть примерно равный. Добавьте туда гвоздику (можно чуть-чуть корицы, тертого мускатного ореха) и поставьте на огонь, но до кипения не доводите. В подогретый чайный стакан положите кружок лимона, одну чайную ложку меда и один кубик сахара. Кроме того, влейте немного лимонного соку (с четверть выжатого лимона). И вот теперь залейте все заготовленной чайно-винной смесью. Но поскольку этот чайник на шесть стаканов, то я и готовлю в соответствующей пропорции. Однако хочу заметить, что на Востоке кладут лайм, а в Азии — камрак.
— Камрак? Что это?
— Его еще называют карамбулой. Вкус этого растения чем-то напоминает «заячью капусту». Внешний вид весьма своеобразный — нарезанные поперек плода ломтики похожи на пятиконечные звездочки.
— Ох, и везет же вам, Клим Пантелеевич, — весь мир посмотрели! А мы вот все больше по географическим атласам да книгам. Недавно, кстати, прочел интереснейшую статью в журнале «Вокруг Света» о Ромейском царстве и государстве Алания. А знаете, кто автор? Никогда не догадаетесь!
— Поликарп Спиридонович Маевский. Мой недавний подзащитный. Тихий и скромный титулярный советник.
— Иногда с вами становится скучно: вы все знаете.
— Так ведь он в «Читальном городе» все книги о Византии скупил.
— Ну вот, — вздохнул доктор, — ваша осведомленность, как всегда, основана на простых фактах.
— Послушайте, Николай Петрович, а «Ставропольско-Кубанское нефтяное товарищество»? Оно ведь тоже занимается поиском нефти, но делает это как-то более осмысленно, по-западному, что ли… Попутно открывая газовые месторождения, они не бросают их, а помогают использовать. Смотрите — скважина у театра «Пассаж» его же и отапливает, а другая, обнаруженная на территории завода «Салис», приспособлена для собственной рекламы: вокруг чугунной трубы, выводящей из земли газ, поставили столики и устроили шатер, а через огромные окна главного цеха видно, как на газовой горелке варят пиво. И тут же из декорированного бродильного чана с отстойником напиток разливается в литровые баварские кружки. Люди идут туда нескончаемым потоком: всем интересно узреть новое чудо техники.
— Так это заезжие. Им не остается ничего другого, как пытаться любым способом уменьшить затраты, связанные с бурением скважин. Местные власти ставят «варягам» всяческие препоны: находят формальные поводы для остановки работ. Вы же понимаете, что им больше интересен «свой» Кампус, чем пришлый чистоплюй Белоглазкин. Он хоть и русский, но учился в Лондоне, взяток не дает и верит, что Россию можно переделать на манер Англии или Франции. Только чиновники смотрят на него как на юродивого, хмыкают в ладошку и строчат предписания, заставляя приостанавливать работы по бурению. А он, будто Дон-Кихот, все продолжает бороться с ветряными мельницами.
— Сдается мне, что без вмешательства Тер-Погосяна тут не обошлось. Ему лишний конкурент ни к чему.
— Вы совершенно правы, тем более что «новоприбывшие» уменьшили стоимость каждой акции, включающей в себя сто паев. И народ принялся их скупать, отчего Тер-Погосян терпит убытки.
— Видно, Белоглазкин еще и неплохой финансист. — Ардашев повернул голову в сторону сада. — У нас, судя по всему, гости — Ефим Андреевич пожаловал.
— Поляничко?
— Он самый.
Главный сыщик губернии в сопровождении горничной приближался к беседке. Он был в старомодном длиннополом сюртуке. Его нафабренные усы резко контрастировали с седыми бакенбардами.
Ардашев шагнул навстречу.
— Милости прошу, Ефим Андреевич. Искренне рад вашему визиту.
После короткого рукопожатия старый полициант потянул носом, улыбнулся и спросил:
— Глинтвейн?
— Не совсем. Позвольте, я вас угощу.
Адвокат опустил в стакан кусочек лимона, сахар и немного меда. Добавив лимонного сока, он налил винно-чайной смеси. — А вот теперь пробуйте.
Поляничко снял котелок и положил на край стола. Сделав глоток, он невольно сморщился, но выдавил улыбку.
— Пожалуй, неплохо. Напоминает микстуру от простуды, что готовят в аптеке у Байгера. Вижу, — он указал кивком на свой стакан, — ждали кого-то?
— В любой момент к нам может присоединиться Вероника Альбертовна, но пока ее нет.
Увидев лежащую на столе раскрытую газету со статьей о церковно-приходской школе, гость заметил:
— А вы, смотрю, теперь меценат. Добрыми делами занимаетесь. Это хорошо — другим пример. Я бы тоже рад, но с нашими грошами хоть бы самому прокормиться. Да-с…
Он достал серебряную табакерку, взял щепоть ароматной смеси, неторопливо растер ее между пальцами и набил обе ноздри. Прикрыв глаза, на секунду замер и тут же разразился чередой нескончаемых чихов. Седая, будто посыпанная пеплом голова сыщика судорожно затряслась.
Ардашев, хорошо знавший полицейского начальника уже много лет, терпеливо ждал, пока Ефим Андреевич закончит свой обычный церемониал и перейдет к сути вопроса, который и привел его к нему.
Промокнув слезы удовольствия, Поляничко, верный старой привычке, начал с конца:
— Вчера вечером Тер-Погосян отправился к праотцам. Умер насильственно, предупредив, так сказать, естественный ход вещей, — застрелился в собственном кабинете. В конторе был допоздна. Проникающее ранение в голову. Выстрела никто не слыхал. Его обнаружил сторож. Записку напоследок оставил. Да-с… — Он вынул из кармана заношенного сюртука конверт, извлек свернутый вдвое полулист почтовой бумаги и положил на стол. — Отпечатки пальцев уже сняли. Чужих следов нет, только его.
Адвокат развернул послание. Текст, набранный на пишущей машинке, был банален: «В моей смерти прошу никого не винить». Внизу черными чернилами была выведена размашистая, похожая на вензель подпись.
«Господи, — подумал Клим Пантелеевич, — ну почему все привыкли мыслить штампами? Сколько я ни сталкивался с делами о суицидах — везде одна и та же фраза. Ну могли бы придумать что-нибудь иного свойства. Допустим: «Во всем виноват только я» или «настоящим заявляю, что самолично ухожу из жизни». Нет, как-то сухо и канцелярщиной отдает. Лучше уж: «Простите, что накладываю на себя руки»… но и это слишком картинно, будто взято из скверного водевиля. А может, кратко? «Устал. Ухожу. Простите…» Да, пожалуй, это сгодится. И звучит достойно».
Ардашев поднял глаза:
— Это все?
Усмехнувшись в усы, Поляничко вытянул из того же кармана еще один конверт. На лицевой стороне было выбито печатным шрифтом: «п.п. Ардашеву». Внутри, на белом листе, чернела машинопись: «Я выполнил обещание, не правда ли?» — и подпись.
— И что же?
— Ничего, — пожал плечами сыщик. — Я хотел предупредить, что не сегодня завтра вас вызовет на допрос судебный следователь Леечкин. После чего дело, вероятно, закроют. Да-с…
— А подпись его? — задумчиво выговорил Ардашев.
— Его-с, не сомневайтесь. Тут вензелей — что у карачаевского барана завитушек. Старался, сердешный, выводил перед смертью. Знал, видать, что сличать будут. В этих художествах — один плюс: подделать трудно. Хотя, — он в задумчивости почесал подбородок, — во втором годе был у меня один «рисовальщик», из Одессы. Для него любую подпись изобразить — детская забава.