Клуб победителей

— Вот.

— Ой, какой маленький.

— Знаете, сколько там памяти? Впрочем, цифры ничего не скажут. Человек, придумавший стирание, гений.

«Эта те самые диски, которые лежат в сейфе у Караева», — подумала Эвелина.

— Значит ли это, что у нас есть шанс восстановить наши воспоминания?

Виктор засопел, запах духов Эвелины мешал соображать. Какие-то низменные инстинкты внутри него нашептывали обнять ее, сорвать поцелуй с манящих губ. Он боролся с собой, и его обычная застенчивость вместе с неуверенностью одержала верх. Все, что смог сделать, это глубже вдохнуть аромат этой чудесной девушки.

— Все это очень интересно, но вам нужно работать. Не смею вас отвлекать. Спасибо за познавательную беседу, — Эвелина заставила себя поцеловать парня в щечку. На всякий случай, чтобы в следующий раз, когда понадобится, могла к нему обратиться.

Довольная собой молодая женщина бежала по коридору к своей комнате.

— Ну как? — спросил Лычкин, глядя на ее сияющее лицо.

— У меня потрясающая информация, — быстро выпалила она. Взволнованный Евгений схватил ее холодные — когда она волновалась, то всегда мерзла, — руки. — Значит ли это, что где-то в тайниках Караева лежат мои воспоминания?

— Надеюсь, что да. — она вздрогнула и прижалась к нему всем телом, ища поддержки. — Вот только бы не пожалеть потом, что мы их получили. Я боюсь, действительно боюсь.

— Если дело выгорит, ты можешь остаться такой, как сейчас. Если тебе комфортно и так, то зачем?

— Ты будешь считать меня трусихой.

— Вовсе нет. Ты очень даже смелая. В любом случае ты сможешь решить это позже. Сейчас главное: найти мой диск с воспоминаниями.

Эвелина вдруг подумала, что если к ее любимому с ее помощью вернется память, прощение гарантировано.

— Завтра попробую проникнуть в кабинет. Сейф, конечно, всегда заперт. Но вдруг мне удастся выяснить, где Караев прячет ключ.

Он снова сжал ее руки.

— Только умоляю тебя, Эв, будь осторожна.

Она кивнула, думая, что вряд ли сможет отказаться от повторной записи своего прошлого. Мысль о дочке мучила ее с того самого дня. К тому же, если Евгений восстановит память, а она нет, то будет чувствовать себя человеком второго сорта. «А не рою ли я себе могилу? — нашептывал противный голосок. — Может вовсе не надо ворошить прошлое? Ведь если Женя останется со мной, я буду счастлива. Но никогда не смогу забыть о дочери. Как ее звали? Как, черт возьми, я ее назвала?» — молодая женщина сжала виски руками, пытаясь вырвать воспоминания из забвения, но от этого голова еще больше заболела. «Незнание есть благо», — прорезался голосок из подсознания.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Возвращение

Глава 37

У гениального человека, придумавшего аппарат стирания памяти, возникли большие проблемы. А может быть, все назревало уже давно, да только он не желал замечать. Сначала не хотел вмешиваться в неправильный — как тогда казалось — выбор дочери. Когда почти сразу после свадьбы Ира объявила о беременности, пытался со свойственной ученым непосредственностью поверить, что ребенок станет тем необходимым элементом, связавшим дочь и зятя в одно целое. Жена возмущалась больше, чем до свадьбы, когда расчет на то, что дочь одумается, не оправдался. Владимир Ильич находился на стадии новой разработки и жил в уютном мирке, ограниченном малюсенькой лабораторией, предпочитая ни во что не вмешиваться. О пороке сердца малышки Ира узнала еще до родов. Муж поставил вопрос ребром: или ты отказываешься от ребенка или я ухожу. Ира выбрала дочку, которую уже любила и ласково называла Варюшкой. Через два часа после рождения Варю увезли на первую операцию. Послеоперационный период проходил тяжело. Меньше чем через год сделали вторую операцию, которая прошла успешно, но уже через несколько часов состояние Варюшки без видимых причин стало ухудшаться. Лечащий врач почти не отходил от малышки. Делали рентгены, УЗИ, слушали, смотрели и… опять ничего. И вот наступила критическая ночь, которую Владимир Ильич вместе с Ирой провели в больнице. Маленькая Варя лежала, опутанная проводами, подключенная к огромному количеству аппаратов и мониторов. Их глаза были прикованы к одной цифре сатурации и молили Бога, чтобы она хоть немного выросла, но та неумолимо продолжала ползти вниз. Одна и та же мысль терзала обоих: почему такое маленькое создание, не успев родиться, уже перенесло столько боли и мучений. Врачи реанимации справились, и рано утром на очередном УЗИ все-таки обнаружили, что причиной явилась венозная коллатераль, не просматривавшаяся на предварительном ангиографическом обследовании. Девочке сделали третью операцию по перевязке венозной коллатерали. Варя еще находилась в больнице, а им уже объявили о необходимости еще одного обследования и операции, которую могли сделать в Берлинском кардиоцентре.

В тот день они молча сидели перед полными тарелками аппетитного жаркого и не могли проглотить ни кусочка. Сбережения закончились, для третьей операции денег заняли у родственников под проценты. Антонина Васильевна не выдержала первой.

— Прав был твой муженек, когда свалил. Не надо было рожать!

Ирина устало взглянула на мать, даже упрекнуть не смогла, только головой покачала и вышла из-за стола.

— Да что ты такое говоришь?! — укорил Владимир Ильич. — Она и так еле держится после всех этих бессонных ночей.

— Это будет бесконечно! — из глаз Антонины брызнули слезы. — Деньги, операции, долги. Мы уже все продали, жить не на что. Потом скажут, пятая операция, шестая. Мы по миру пойдем. Господи! Зачем только она за этого урода вышла. Вот не удержали мы с тобой, а теперь на всю жизнь мучение. Тебе-то что?! Ушел на работу, а мы из больниц не вылезаем. Жизни нет. Ничего нет. — она уронила голову на стол и разрыдалась.

Владимир Ильич подошел к жене. Положил руку на плечо.

— Крепись, Тоня. Не надо плакать. Вдруг Ира войдет.

Она подняла красное лицо с размазавшейся косметикой.

— Повеситься хочется от такой жизни! Боится он, что Ира войдет. А кто нам все это устроил?! Вот пусть как хочет. Я больше не могу! Не могу, слышишь? — у нее начиналась истерика.

Владимир Ильич, теряющийся от женских слез, испуганно твердил:

— Тоня, возьми себя в руки. Тоня, не надо!

— Не мо-гу! — выла Антонина. — Жи-ть хо-чу! Уже недолго ведь осталось. Не помню, когда мы в отпуск ездили.

Владимир закрыл дверь, снова подошел к жене, протянул руку.

— Не трогай меня! — женщина вскочила со стула и выбежала из комнаты. Он услышал, как щелкнул замок в ванной комнате. Дружинников отправился к Ире. Дочь сидела напротив кроватки Вари и держала в руках ее любимого зайца со смешными розовыми ушами.

— У твоей матери истерика, — сказал он, присаживаясь рядом.

— Пап, ты сам врач. Скажи, ведь если врачи говорят, что надо еще операцию, мы должны им верить?

— Должны, — тихо отозвался Владимир. — Я верю, и ты верь. Не слушай маму. Когда-нибудь Варюшка поправится.

Дочь посмотрела на отца с благодарностью. Его карие глаза из-под густых поседевших бровей смотрели с грустной добротой. Ира вдруг поняла, что за годы болезни Вари стала лучше относиться к отцу. Его молчаливая поддержка, несколько скупых слов и ласковое похлопывание по плечу значили больше, чем думалось. Отец был на их с Варей стороне. Мать была бы счастлива, если бы Ира отказалась от дочери. Или хотя бы перестала тратить деньги, пустив болезнь на самотек, на что не раз намекала. Отец был готов жить в нищете и оплачивать счета. Родители, как и друзья, познаются в беде. Теперь она укоряла себя за то, что раньше посмеивалась над отцовской привязанностью к работе, над его рассеянностью и витанием в облаках. Беда проявила в нем другую личность: добрую и великодушную.

Рыдания в ванной стихли. Антонина Васильевна прошла в спальню и включила телевизор. Дочь и отец посмотрели друг на друга. Владимир неожиданно хрипло сказал:

— Не переживай, я достану деньги.