Тайный фронт (сборник)

В середине 1944 года уехал очередной офицер-постоялец, и его место занял майор Хауптманн, офицер войск СС, тяжело раненный в России и получивший назначение в Голландию. Он был моложе и, как признала госпожа Сандер, привлекательнее своих предшественников. Он улыбался и желал доброго утра, встречаясь на лестнице. Несколько раз приглашал ее с мужем к себе. Как это ни странно, но именно она была вначале против установления таких отношений с немцем, считая их неправильными. Но муж настаивал на том, чтобы она была любезнее с майором Хауптманном. Госпожа Сандер знала о связи мужа с движением Сопротивления и подозревала, что он хотел создать у майора впечатление об их дружелюбном отношении к нацистам, чтобы как-то обезопасить себя.

Катастрофа разразилась менее чем через два месяца после поселения майора в их квартире. Мужа арестовали, и он едва успел предупредить ее об этом.

В тот же вечер к ней пришел Хауптманн. Он сказал, что муж ее в данный момент в безопасности, но так вряд ли будет продолжаться долго, поскольку он считается врагом рейха и заслуживает сурового наказания. Хауптманн сказал также, что решать судьбу ее мужа будет он, и строгость наказания во многом будет зависеть от того, примет ли она его предложение. Чтобы сохранить жизнь мужу, как заявил майор, она должна проявить благожелательное отношение к судье, то есть к нему.

Это была классическая ситуация — честь в обмен на жизнь мужа. Госпожа Сандер рассказала, что сначала ее охватило желание броситься на майора и вцепиться в его улыбающееся лицо. Но она сдержала себя. Ей оставалось только попытаться как-то уклониться от прямого ответа и выиграть время. Видя ее колебания, майор согласился подождать до девяти утра. Всю ночь она не спала, размышляя над тем, как выйти из создавшегося положения. В душе у нее еще жила надежда, что майор шутит, и мужа скоро освободят, но постепенно она поняла, что эти надежды напрасны и что мужу действительно грозит немедленная смерть, если она не уступит требованию гестаповца. Посоветоваться с кем-либо не было времени, да и казалось опасным нарушить приказ майора — никому не рассказывать об их разговоре.

Однако в голову приходили и другие мысли. Какая гарантия была у нее, что майор Хауптманн сдержит слово, если она станет его любовницей, и сможет ли он сдержать обещание, даже если захочет так поступить? Госпожа Сандер чувствовала, что риск неизбежен. Если она ответит отказом, муж наверняка погибнет. Согласие давало хоть небольшую надежду спасти его. На следующее утро она объявила майору о своем согласии стать его любовницей, но с условием, что получит доказательства сохранения жизни мужу. Через два дня майор Хауптманн принес ей копию секретного распоряжения гестапо, в котором указывалось, что ее муж осужден за преступления против рейха, приговорен к бессрочному заключению в концлагерь и подлежит отправке в северо-западные районы Германии.

В тот же вечер госпожа Сандер стала любовницей майора Хауптманна, и так продолжалось почти шесть месяцев. Время от времени гестаповец рассказывал ей, что муж ее здоров и хорошо себя чувствует. Однажды он даже показал ей записку с каракулями мужа, и она узнала его почерк.

После провала отчаянной попытки гитлеровского командования контратаковать в Арденнах немецкие части одна за другой начали эвакуироваться в Германию. Уехал и майор Хауптманн. Госпожа Сандер осталась одна в доме, принадлежавшем мужу. Она знала, что жители городка подозревали ее в связи с майором. При появлении в местных лавках женщины встречали ее враждебными взглядами, а друзья при встрече демонстративно отворачивались. И все же никто не высказал госпоже Сандер каких-либо обвинений. Не могла же она сама начать рассказывать повсюду о своем проступке! Кроме того, с отъездом Хауптманна она утратила возможность получать сведения о муже, и его судьба стала сильно беспокоить ее. Последний раз, незадолго до рождества, Хауптманн сказал ей, что муж здоров, а что произошло с тех пор, госпожа Сандер не знала. Волнения госпожи Сандер были вполне понятны, так как в то время ходили ужасные слухи о судьбе заключенных концлагерей. Согласно одному из них Гиммлер приказал уничтожить всех заключенных. Говорили также, что по тайному сигналу, переданному из лагеря в лагерь, заключенные подняли восстание и силой проложили себе путь к свободе. Госпожа Сандер не имела возможности установить, жив ли ее муж. Она по-прежнему сильно любила его и, желая ему только добра, иногда в душе надеялась, что он умер быстрой смертью и без мучений.

И вот он вернулся. Сильно исхудавший, одетый в лохмотья, весь в кровоподтеках и шрамах, но живой. Он был настолько слаб, что в течение нескольких дней ей пришлось ухаживать за ним, как за больным ребенком. Как это ни странно, но, казалось, он не проявлял интереса к тому, как она жила в его отсутствие. Муж говорил только о концлагере и об ужасе перед неизвестностью, охватившем узников: кто будет включен в следующую партию для отправки в газовые камеры.

Когда силы вернулись к нему, они снова зажили нормальной супружеской жизнью. Госпожа Сандер поняла, что никогда не сможет признаться мужу, какой дорогой ценой заплатила она за то, чтобы он остался в живых. Что касается ее мужа, то он, казалось, утратил былую самостоятельность и способность принимать решения, потерял интерес к типографии и однажды с каким-то непонятным раздражением сказал, что шум печатных машин вызывает у него головную боль. С каждым днем он становился все более и более раздражительным и вместе с тем старательно избегал одиночества.

Госпожа Сандер вдруг замолкла. Рассказ ее звучал правдиво, но многое требовало проверки.

— Я понимаю, как тяжело вам было рассказывать все это, — сказал я с сочувствием. — Можете ли вы ответить на несколько вопросов?

Она в знак согласия кивнула.

— Прежде всего, позвольте спросить, имеется ли какая-нибудь физиологическая причина того, что у вас с мужем нет детей?

— Нет, — быстро ответила она. — По крайней мере, я так думаю. Когда мы поженились, нам хотелось пожить несколько лет в свое удовольствие, а потом нависла угроза войны, и мы решили, что не время обзаводиться детьми. Эти причины сохраняли свою силу и позднее.

— Скажите, а о майоре Хауптманне вы так больше ничего и не слышали?

— Ничего, — ответила госпожа Сандер. — Уезжая, он сказал, что происшедшее — всего лишь эпизод. Он обещал не пытаться восстановить со мной связь и не портить тем самым мне жизнь.

— Какие чувства питал к вам майор?

Госпожа Сандер подумала и затем сказала:

— Я думаю, что он действительно любил меня.

— А какие чувства питали к нему вы? — спросил я после небольшой паузы.

Она ответила не сразу. Видно, что ей было трудно найти подходящие слова.

— Я не рассчитываю на то, что вы поймете меня. Но мне кажется, я была близка к тому, чтобы полюбить его. Я понимаю, что это звучит странно. Ведь этот человек вынудил меня к сожительству и заставил нарушить обет супружеской верности. Я, казалось бы, должна была ненавидеть его. Но он был ласков и внимателен, а я одинока.

Постепенно я пришел к убеждению, что, как бы низко ни пала эта женщина в моральном отношении, ее нельзя было назвать предательницей. Если бы весь ее рассказ был нагромождением лжи, если бы она преднамеренно обольстила немецкого офицера и потворствовала изгнанию мужа и, наконец, если бы она предала интересы голландского народа, она, конечно, заявила бы мне, что ненавидела мерзкого майора Хауптманна и терпела его объятия лишь во имя сохранения жизни мужу. Ее очевидная чистосердечность заставила меня поверить в ее невиновность. Тем не менее, я продолжал допрос:

— Скажите, госпожа Сандер, не было ли у вас с мужем разговора о ваших отношениях с немецким офицером? В таком небольшом городке, где слухи распространяются очень быстро, вероятно, нашелся охотник рассказать ему о грехопадении его супруги.

— Нет, — ответила она. — Он, может быть, и подозревает что-то, но никогда прямо не спрашивал меня об этом. После возвращения он ни разу не заводил разговора о том, что происходило в его отсутствие.