Роковое наследство

Дьюит напомнил:

— Если вы видели кого-то, осматривая дом, или что-то нашли, но не сказали, то вы делаете страшную ошибку, Лайна. Это может стоить вам жизни.

— Ну и что? Мне скоро уже двадцать пять. Пройдет еще лет десять, и я, возможно, пожалею, что ваше пророчество не исполнилось.

Он подошел к ней так близко, что ощутил запах ее духов, и, протянув руку, коснулся ее затылка.

— Вероятно, нам обоим стоило бы доверять друг другу, Лайна. Я попробую войти в ваше положение. Я слишком хорошо знаю, как начинаются преступления. Бедность, невезение, болезненное предрасположение…

— Мистер Дьюит, у вас много денег?

— Мне хватает.

— Получили наследство?

— Нет, сам заработал.

— Заработали? Как адвокат?

— Этим меньше. Больше я получил за несколько книг, которые написал.

— С тех пор как я себя помню, у нас всегда были скандалы из-за денег. Только отец всегда был выше этих мелочей. Такой шалопай… — Она тепло улыбнулась. — Но тем отвратительнее вела себя мать, которая из-за каждого пенни превращала его жизнь в ад… Деньги, деньги, деньги! Если б у меня была их целая куча, какой бы замечательной стала жизнь!

— Вовсе не такой замечательной, как вы думаете, — вставил Дьюит.

— Вероятно, я бы другими глазами стала смотреть на все. Смогла бы жить свободно и беззаботно, путешествовать, когда захочется, или жить здесь, если бы не было желания ехать. Все было бы по-другому! И те люди, которых я сейчас терпеть не могу, казались бы мне очень милыми. Я бы воспринимала этот грязный, туманный, заплесневелый Килдар как прелестный городок, где стены так красиво увиты плющом, где столько тихих, уютных уголков. И видела бы его солнечным, полным романтики и гармонии. И все это только… — Тут она перебила сама себя: — Ну зачем я вам это рассказываю? Это же не имеет никакого смысла.

— Нет, имеет.

— Вы, что же, считаете себя умнее всех?

— Иногда бывает.

— Ах, идите вы к черту с вашим зазнайством! Если вам не лень, то и разнюхивайте себе на здоровье, а меня оставьте в покое. Больше вы от меня ничего не узнаете.

Никак не отреагировав на ее вспышку, Дьюит продолжал:

— Если О'Брайен вернется с медэкспертом и криминалистом, то будьте с ним вежливы. Я не могу разгадать его намерений, но не обижайте его напрасно. Такие толстяки иногда очень злопамятны. Если я до вечера не вернусь, то обещайте мне, что не останетесь здесь ночевать. Уйдите куда-нибудь в другое место.

— Допустим на минуту, что я серьезно отнеслась к вашим указаниям…

— Можете отнестись как вам угодно. Однако запомните: высокопрофессиональной полиции обычно довольно быстро удается обезвредить банду, совершившую ряд тяжелых преступлений. Даже если все в ней — «крупные специалисты» и хладнокровные убийцы. Рано или поздно, через месяц или через пять лет, но все они сядут, а кое-кто будет болтаться на виселице. Но совсем другое дело, если убийство произошло, так сказать, приватно, например, когда жена убивает мужа, чтобы выйти замуж за своего любовника; или сын убивает мать, чтобы завладеть наследством… Тут полиция часто оказывается бессильна, потому что убийца знает все привычки своей жертвы и найдет такой необычный способ ее убрать, что постороннему никогда не догадаться. Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Взяв Лайну за руку, он повел ее на кухню и подошел к буфету. На полке стояли кофейник, сахарница, кофемолка и жестяная коробочка с кусочками сахара.

— Это ведь вы уронили коробочку с сахаром на пол? — Дьюит наклонился и пальцем потрогал крошки сахара на полу.

— Да, я никак не могла ее открыть, и она выскользнула у меня из рук, — ответила Лайна, не задумываясь.

— А где она стояла?

— Я взяла ее из кладовки, потому что сахарница была пустая. Погодите, я что-то вспомнила. Энн нашла ее на прошлой неделе у отца в спальне. Но что это вы делаете?

Дьюит вытряхнул содержимое коробочки на стол и стал перебирать кусочки. Выбрав наконец один, он лизнул его.

— Так я и думал, — с удовлетворением заметил он. — Это героин. Теперь ясно, откуда восемнадцать тысяч фунтов!

— Что ясно? — нахмурилась Лайна. — Я вообще ничего не понимаю!

— А вот послушайте. Когда О'Брайену стало плохо, я тоже успел глотнуть из своей чашки, но ничего не почувствовал. Значит, яд был не в кофе, а в сахаре.

— Но вы тоже положили себе сахар!

— Да, это и сбило меня вначале с толку. Следовательно, в сахарнице были разные кусочки. Вот один из них. Это не яд, иначе О'Брайен лежал бы сейчас в морге. Это героин — сильный наркотик, который попадает в Ирландию из Соединенных Штатов контрабандой. Ясно, что ваш отец был связан с контрабандистами, только этим и можно объяснить размер его счета в банке. Эта сумма привлекла внимание нашего бюро.

— Отец перепродавал героин? — Лайна была ошеломлена. — Не может быть, чтобы никто из нас этого не заметил.

— Он сумел все так ловко устроить, что никто не догадывался. Но смерть помешала ему передать последний груз. Пойдемте и не спеша осмотрим комнату Энн.

Когда они входили в комнату, на них повеяло холодом. Было очень тихо, тише, чем в любом другом углу дома, и шум газовой печи не нарушал этой тишины. С тех пор как Энн накрыли простыней, никто больше не входил в комнату, и поэтому Лайне стало не по себе, когда она увидела обнаженную руку сестры, выскользнувшую из-под простыни и свесившуюся с кровати.

Несколько лепестков роз упало на записку. Сдунув их, Дьюит внимательно посмотрел на листок. Он был уверен: что-то здесь не так, но что именно, никак не мог понять. Всякий раз, подходя к разгадке, он терял нить. Вынув лупу из кармана, он исследовал бумагу и почерк, не пропустив ни слова или знака. И наконец догадался, что его так смущало.

Несомненно, Энн писала записку по собственной воле, и никто ее не заставлял! Это видно было по манере выписывать отдельные буквы, например «s» и «k», снабжая их дополнительно тонким хвостиком, то есть записка была написана не спеша. Некоторые слова Энн обводила дважды, а значит, не была уверена, правильно ли она выбрала их. На листке были заметны следы слез.

Итак, Энн задумывалась, колебалась, плакала, взвешивала каждое слово, не знала, как написать, в общем, писала записку по собственной воле.

Выводы, которые сделал Дьюит, стали решающими для следствия. И не потому, что на первый взгляд выходило, что Энн покончила с собой (Дьюит в это не верил с самого начала), а потому, что теперь стало очевидным: Энн убил кто-то, кто очень хорошо знал все обстоятельства ее жизни, ее привычки, ее тайны. Но кто это мог быть? Эррис? Финниган?

Глава пятая

Несмотря на туман, окутавший сушу и море, было тепло почти как летом. Все звуки тонули в белой пелене, даже крики чаек звучали не так резко. Задумавшись, Дьюит сидел на скале и смотрел на море. Иногда он поднимал голову и переводил взгляд на гостиницу, где осталась Лайна. Ему хотелось спокойно все обдумать.

Затем он отправился на почтамт и позвонил в Дублин в свое агентство «Меркурий» (разводы, защита и охрана движимого и недвижимого имущества). Ответил Клэгг. Дьюит приказал ему приехать с двумя сотрудниками в Дрогхед, где он их завтра встретит. После этого он пересек рыночную площадь в направлении шорной мастерской «Седла и изделия из кожи. Слим Джойс», принадлежавшей брату овдовевшей миссис Скрогг.

Лавка шорника находилась в переулке с романтическим названием «Пороховая башня», хотя нигде в округе не было никаких признаков какой-либо башни. В витрине магазина были выставлены бумажники, дамские сумки, кошельки и портфели. На прилавке стоял кассовый аппарат с фантастической суммой — пять тысяч фунтов и девять шиллингов — в окошечке. Но это вовсе не означало, что так велик товарооборот у Слима Джойса, Боже упаси. Наоборот, это свидетельствовало о том, что касса испорчена и что Джойс просто пожалел денег на ремонт или их у него не было.

Хозяин был пожилой человек, высокий и неестественно прямой. Редкие волосенки, зачесанные за уши и прикрывавшие затылок, доставали почти до плеч, усиливая сходство с библейским пророком. Дьюита он приветствовал словами: «Храни тебя всемогущий Господь!», что прозвучало угрожающе. Если бы кто-то посмел не согласиться, чтобы его хранили, то для такого богохульника у Джойса за прилавком была припрятана охапка молний, чтобы обрушить их на голову грешника. Крючковатый нос, грозный взгляд и острый агрессивный подбородок доказывали, что Джойс не терпит легкомыслия в вопросах веры.