Страница 55 из 111
Луис Корвалан рассказал автору, что Пекчио увлекся коммунизмом из-за несогласия с существующим порядком вещей, стихийного бунтарства. Когда началась война Германии против Советского Союза, он участвовал в манифестациях и актах протеста, которые КПЧ проводила у посольств «нацифашистских стран». Одевался Эдуардо с привычной для него элегантностью и этим походил на Кристиана Касанову. Члены редакции, обладавшие незапятнанным пролетарским происхождением, иногда называли Эдуардо и Кристиана — шутливо, без злобы — словечком «pije», означающим нечто среднее между маменькиным сынком, задавакой и пижоном. Пекчио относился к таким подковыркам хладнокровно, словно это чилийское словечко к нему — венесуэльцу — не могло иметь никакого отношения. А Касанова свирепел от ярости, лез с кулаками на обидчика, старался доказать, что он никакой не «pije». К слову сказать, не избежал этого определения и Сальвадор Альенде, о котором многие мемуаристы писали — «он был типичный “pije”». Так что, может быть, зря возмущался Кристиан: быть в одной компании с Альенде…
Пекчио знал несколько языков. Подкупали его аристократические манеры. Там, в Лиссабоне, вдали от южноамериканских берегов, никто бы не заподозрил в нем «красного агента». В предварительной беседе о возможности такой «заброски в тыл врага» Эдуардо сказал «Педро»: «Если требуется для общего дела, еду». После бесчисленных чашек кофе и выкуренных сигарет Леопольдо, наконец-то, признался, что является представителем Коминтерна в Чили. Для Пекчио это было откровением. «Педро» — эмиссар Коминтерна! А Коминтерн — это Советский Союз!
Впервые о Советской России Эдуардо услышал в Венесуэле из уст единственного русского, который тогда проживал в стране. Это был художник Николай Фердинандов, воплощавший в себе много других ипостасей: путешественник, авантюрист, коммерсант, искатель жемчуга, неисправимый романтик и фантазер, мечтавший построить «Плавучую академию», что-то вроде Ноева ковчега для художников всех стран и народов, чтобы бороздить океаны и своим творчеством проповедовать идеи мира и братства. Эдуардо было 15 лет, когда он познакомился с Фердинандовым. Случилось это в Торговой палате Каракаса, куда подросток нередко заглядывал, чтобы поговорить по душам с ее секретарем и своим приятелем — Хулио Планчартом.
В тот день у Хулио были гости — его брат Энрике, поэт и литературный критик, и светловолосый голубоглазый иностранец, — об этом можно было догадаться по акценту, — в улыбке которого легко прочитывались открытость и дружелюбие. Хулио представил Фердинандова Эдуардо, сказав при этом: «Ты расспрашивал меня о русской революции, теперь можешь задавать вопросы ему — он русский». Николас, в котором было много озорного, актерского, с деланой озабоченностью профессионального конспиратора спросил: «А можно ли доверять этому молодому человеку?» «Можно, — заверил Хулио. — Тайны хранить умеет».
Годы спустя, вспоминая о беседах с Николасом в его мастерской на площади Лопес, Эдуардо ясно представлял, что «Эль Русо», как его звали венесуэльские друзья-художники, никогда не был революционером и тем более — коммунистом. Но знаниями он обладал обширными, был свидетелем событий первой русской революции 1905 года, читал «запрещенную» литературу и мог на многое открыть глаза любознательному юноше, который критиковал всемогущего «хозяина» Венесуэлы Хуана Гомеса и восхищался героями вооруженных заговоров, которые пытались свергнуть ненавистного диктатора. «То, что произошло в России, — говорил Фердинандов, — обязательно будет повторено в других странах, таков закон исторического прогресса. Капитализм себя изжил, угнетение человека человеком — атавизм. Свободный раскованный труд — вот к чему, рано или поздно, придет человечество». А потом Фердинандов исчез, и через два года Эдуардо узнал от Хулио Планчарта печальную новость: Николас умер на Кюрасао от скоротечной чахотки, так и не успев осуществить главный проект своей жизни — «Плавучую академию»…
Перспектива командировки в Португалию воодушевляла Пекчио, хотя из бесед с «Педро» не слишком ясно представлял себе, чем конкретно придется там заниматься. На наводящие вопросы «Педро» отвечал уклончиво, что еще больше возбуждало любопытство Пекчио, которому хотелось по-настоящему прикоснуться к опасностям, риску и тайнам разведки.
Во время своего первого пребывания в Сантьяго, «Артур» привлек к работе по иностранным общинам в Чили француза Клемента Дюро Бутри, немца Герхарда Фишера и итальянца Мануэля Солимано. «Артур» называл их в своей переписке с «Алексом» «мушкетерами». Информация, поступавшая от них, позволяла судить не только о степени проникновения нацистской агентуры во французскую, немецкую и итальянскую общины, но и проявляемом к ним интересе со стороны чилийской тайной полиции, английской и американской разведок.
Имя Дюро было хорошо известно в испанской колонии. Он работал под руководством Андрэ Марти в Интернациональных бригадах. Был участником операций по переброске военного снаряжения в Испанию на французских пароходах. Участвовал в ряде кровопролитных сражений с франкистами бригады «Марсельеза». В апреле 1937 года «пираты Франко» захватили его вместе с группой французских моряков в плен. Скоротечный военный трибунал приговорил Дюро к смерти. Два года ожидания расправы! В марте 1939 года под давлением правительства Франции Клемент был освобожден и выслан из Испании. Он помогал Пабло Неруде, специальному уполномоченному чилийского правительства, в организации вывоза в Чили трех тысяч испанских республиканцев, узников лагерей во Франции, на «пароходе спасения» «Виннипег». Если бы эта миссия провалилась, то заключенные были бы захвачены наступавшей гитлеровской армией и выданы Франко. Спасаться на пароходе пришлось и самому Дюро: франкистская охранка продолжала охотиться за ним. В Чили Дюро вступил в местную компартию, стал членом Комитета Свободная Франция. Он нашел общий язык с президентом Комитета — Андре Пиро, который был приверженцем генерала Шарля де Голля и контролировал многие французские организации в стране. Через Дюро «Алекс» получал информацию о дипломатах, представлявших в Чили коллаборационистское «правительство Виши». Впрочем, «вишисты» понимали эфимерность режима, сотрудничающего с Германией Гитлера, и на деле только имитировали работу в интересах стран «оси». Многие сотрудники «посольства Виши» тайно помогали делу союзников, обеспечивая себе индульгенции на послевоенный период. Постоянная работа велась резидентурой среди добровольцев, которых Комитет отправлял в Англию для вступления в части, организуемые де Голлем. Не всем удалось добраться до места назначения: немецкие подлодки не снижали интенсивности своих атак в Северной Атлантике. Об этих потерях резидент «Артур» сообщал в Центр коротко: имя агента, примерная дата гибели, на каком судне…
Герхард Фишер оказывал большую помощь в работе по немецкой колонии. Он вступил в компартию Германии в 17 лет. По ее заданию поддерживал контакт с советским представителем, работавшим под крышей берлинского представительства ТАСС. В марте 1933 года Фишер бежал из Германии в Швецию, поскольку его разыскивали молодчики Геринга. Советское посольство в Стокгольме выдало Герхарду въездную визу, и он три года провел в Москве, работая в одной из химических лабораторий.
В 1936 году по предложению Коминтерна Фишер поехал в Испанию. Он работал переводчиком в группе советских специалистов ПВО, которые монтировали звукоуловители и прожектора под Мадридом, Барселоной и Валенсией. Герхард покинул Испанию с последними частями республиканской армии. Прибыл в Чили в конце 1939 года и устроился фотографом в газету «Эль Сигло». С учетом знаний Герхарда в радиоделе планировалось привлечь его к постройке радиопередатчика для установления связи с Москвой. «Алекс» подолгу проверялся, отправляясь на встречи с немцем. Прошлое Фишера было таким пестрым, что за ним не могло не быть плотной слежки со стороны полиции, конкурирующих спецслужб и, конечно, нацистской агентуры.