Пропавшая кинозвезда

— Да…

— Нет.

— Пока ты не начал злоупотреблять моим гостеприимством! — в отчаянии закричала она. — Не заставляй ненавидеть тебя, Куинн.

Губы его скривились.

— Нет, это не входит в мои намерения. — Он расстегнул еще одну пуговицу. — У меня совершенно другая цель.

— Если ты заставишь меня заниматься с тобой сексом…

Куинн насмешливо смотрел ей в глаза, расстегнув тем временем последнюю пуговицу и уже снимая с нее рубаху.

— Еще вопрос, кто кого насилует. — Тут он разочарованно воскликнул:

— Черт, ты носишь лифчик! Как ты изменилась!

— Пусти меня, Куинн.

— Пожалуйста. — Отведя взгляд от взволнованного лица, он нащупал застежку кружевного изделия и расстегнул ее. — Вот так. Неужели ты не чувствуешь себя лучше?

Она отпрянула, когда его пальцы коснулись кожи, но не могла скрыть свою реакцию на это прикосновение. Ее груди налились, соски стали темнее, чем прежде, заметил Куинн. Но такие же упругие И прекрасные.

Срывая бюстгальтер, пальцы его дрожали. Нужно держать себя в руках, чтобы не поддаться ее чарам. Но искушение прижаться лицом к мягкой коже оказалось сильнее, и он сжал ее в объятиях и нашел губы.

Ее губы…

Позже Куинн винил алкоголь, но, едва коснувшись ее губ, он не помнил себя. Бурный поток подхватил его, и он не собирался отпускать Джулию: что бы там ни было, пусть они захлебнутся в нем вместе.

Она сдавленно кричала, что он не прав, что она не хочет этого, что утром он пожалеет о своих действиях, но ее слова вряд ли доходили до него. Все сомнения, вроде того, что «зачем он здесь, ведь он презирает ее», — все исчезло. Господи, он думал, что не может любить ее. Но он до боли желал ее.

Слова смешались в его голове — обвинения, оскорбления, упреки. Он пытался напомнить себе, что пришел наказать ее, что чудо долго не продлится. Но его мыслям не было опоры. И слова, которые он хотел произнести, таяли, как снежинки на языке. Что было правдой в их отношениях? Она лгала ему с самого начала. И, насколько он знает, лжет до сих пор.

Но ложь и обман ничего не значили в этот момент. Пока его язык исследовал ее губы, стремясь пробиться сквозь них и найти неземную сладость внутри, он был в плену собственной страсти. Одной рукой он сорвал свою рубашку так, что пуговицы разлетелись по комнате, и с невыразимым наслаждением ощутил теплоту и мягкость ее кожи на своей груди.

— Господи, о Господи…

Куинн не знал, с его или с ее губ слетели эти слова. Они были сказаны тихо, едва слышно. Не позволяя ей вырваться, он прижал ее волосы к дивану и навалился на нее всей тяжестью. Неужели же он поступится райским блаженством прижиматься к ее телу, ощущать распирающее его страстное и болезненное желание? Когда она раздвинула ноги и его бедра провалились между них, восставшая плоть начала стучаться в источник своего голода.

— Боже, Джу…

На этот раз именно он выдохнул тихое заклинание. Сомневаться не приходилось: срывающийся и надтреснутый голос красноречиво свидетельствовал о чувствах, которые он не мог больше себе запретить. Никогда не мог себе запретить, беспощадно признал Куинн. Он не мог избавиться от власти, которую Джулия имела над ним, и она, словно ощущая ту же беспомощность, обвила руками его шею.

— Куинн…

Ее голос был такой же хриплый, и, отбросив всякую надежду на спасение, он зарылся лицом между ее грудей.

Ее кожа восхитила его, когда он ощутил шершавой скулой ее мягкость. Не отвлекаясь на красные пятна, оставляемые небритой щекой, он залюбовался затвердевшим соском, а потом жадно приник к нему, пока она не застонала от такого же наслаждения, пока не вцепилась в его волосы, забывшись в сладком исступлении.

Его бедра еще глубже утонули в мягкой расщелине ее разведенных ног, отчего он пришел в полное неистовство и, найдя пояс ее леггинсов, потянул их вниз. Они легко снялись, и кружевные трусики под ними оказались слабой защитой перед его алчным напором. Он сполз вниз и прижался лицом к ее мягкому животу, затем, ухватив зубами трусики, стянул их. Светлая поросль, вьющаяся у слияния ее ног, уже увлажнилась, и запах женского возбуждения довел его до безумия.

— Пожалуйста… нет…

Ее руки подхватили его за плечи, подтягивая вверх, и он взглянул в ее горящие страстью глаза.

— Да, — уверенно отрезал он, трясущимися руками расстегивая пояс, срывая с себя пиджак и рубашку. — Да, — снова сказал он, видя в ее глазах такую же острую потребность. — Да, — повторил он, вводя свой клинок в ее сладостно тугие ножны.

Время и пространство больше не существовали. Вихрь страсти уносил его дальше и дальше, пока не исчезло все, кроме пульсирующей в его крови жажды. Это рай, и это ад: рай — сознавать, что занимаешься любовью с женщиной, образ которой мучил тебя десять долгих лет, и ад — потому что блаженство не продлится вечно. Он сам ж выдержит вечно. Его тело уже жаждет освободиться, и лишь неимоверным усилием воли он пытается продлить мгновение. Но рано или поздно он сдастся, не может не сдаться и очень боится, что раскрепощенная стихия убьет его.

— Джу, — простонал он, когда подавляемую им потребность подхлестнуло жаркими волнами, охватившими ее тело. Мышцы ее сжались, схватили его, усиливая безотлагательную жажду отдаться ей, и, когда он ощутил охватившую ее страсть, семя горячо брызнуло в женское чрево…

Глава 12

Джулия упаковывала чемодан с тяжелым сердцем. Через двенадцать часов она улетает в Джорджтаун. Это должно наполнять ее восторгом. Еще несколько дней назад так бы и было. Но хотя она соскучилась по сыну, покидать Англию не хочется.

Она должна чувствовать облегчение. Четырехчасовое шоу вчера вечером прошло успешно. Конечно, не обошлось без вопросов об отце Джейка, и справиться с ними было чуть труднее. Но в целом разговор оказался намного легче, чем она ожидала.

В основном люди хотели услышать, чем она занимается, и тот факт, что она сделала новую карьеру, удовлетворил их любопытство. В конце концов, она не первая актриса, бросившая кино, чтобы заняться чем-то другим. А поскольку ее отрекомендовали как Джулию Стюарт, упор на ее прошлое намного уменьшился. Возможно, это не конец. Всегда найдутся дотошные охотники за новостями, которые снова попытаются отыскать ее и раскопать дополнительную информацию. Но начальный импульс потерян. Слава Богу, вокруг много более интересных вещей, чем средних лет писательница — даже обожаемая прежде своими поклонниками.

Но появление Куинна все изменило. Насколько она понимала, он пришел с единственной целью — обидеть ее, но ничего не могла поделать с эмоциями, воспламененными его близостью.

Или «воспламененными» — не то слово, задумалась она. Может быть, чувства, некогда испытанные к нему, лишь временно отошли в тень? Сначала она заботилась о ребенке — серьезный повод для того, чтобы прервать отношения. Но ей не удастся больше прятаться за Джейка. Ему предстоит прожить собственную жизнь.

Жизнь, о которой его отцу пора уже узнать, признала она. Не обещала ли она себе, что однажды расскажет Джейку правду? Но если узнает Джейк, наверняка узнает и Куинн. Так почему же она сама ему не рассказала, когда подвернулся такой шанс?

Потому что испугалась, призналась она, будучи сейчас честнее с собой, чем прежде с отцом Джейка. Она убедила себя, что не может любить Куинна, но так ли? Три дня назад сомнений не было. Но сейчас он, как ни страшно смотреть правде в лицо, переубедил ее.

Это невозможно, внутренне запротестовала она и, бросив неупакованный чемодан, заметалась по комнате. Куинн приходил сюда только для того, чтобы сорвать свою злость. С замиранием сердца она вспомнила тот момент, когда он, казалось бы, вычислил Джейка, но он подхватил ее на руки, и она забылась.

Интересно, собирался ли он соблазнить ее? Может быть, это его кара за прошлое? Однако он не остался, чтобы отпраздновать триумф. Он ушел. Когда она проснулась на диване, его не было.

Может быть, ее разбудила захлопнувшаяся за ним дверь? Вряд ли: она проснулась от холода. Она плохо спала с самого приезда в Лондон, кроме того, ужасно устала. И любовь с Куинном высосала последние силы.