Сердце

— Нет, нет! Черт побери! Кто это смеет говорить? — закричали все вместе и застучали кулаками по столу.

— Наш земляк!

— Подойди-ка, малыш!

— Ты увидишь, каковы мы, эмигранты!

— Посмотрите-ка на этого плутишку!

— Выкладывайте-ка гроши, товарищи!

— Молодец! Один приехал в Америку! Это смело!

— Хлебни-ка глоток, маленький земляк!

— Мы отправим тебя к твоей матери, не сомневайся!

При этом один ласково ущипнул его за щеку, другой похлопал по плечу, третий взял у него из рук мешок.

Другие земляки, сидевшие за соседними столами, встали и подошли поближе.

Рассказ о приключениях Марко быстро облетел весь кабачок. Из соседней комнаты прибежали трое аргентинцев, и меньше чем в десять минут старый ломбардец, который протягивал шапку, собрал сорок две лиры.

— Вот видишь, — обернулся он к мальчику, — как быстро делаются у нас дела.

— Пей! — крикнул ему один из земляков, протягивая стакан вина. — За здоровье твоей матери! — и все подняли свои стаканы.

— За здоровье моей… — хотел повторить Марко, но счастливые рыдания сжали ему горло и, поставив стакан на стол, он бросился в объятия своего престарелого друга.

На рассвете следующего дня Марко уже ехал в Кордову смелый и веселый, полный счастливых предчувствий. Но бод рое настроение скоро исчезло под мрачным влиянием окружавшей его природы. Погода была пасмурная, небо — серое. Поезд, почти пустой, шел по бесконечной равнине, лишенной каких-либо признаков жилья. Марко был один в длиннейшем вагоне, похожем на фургон для раненых.

Марко смотрел направо, смотрел налево — и видел только бесконечное ровное пространство, усеянное невысокими уродливыми деревцами, с искривленными стволами и ветвями, очертания которых, никогда раньше им не виденные, казалось, выражали не то гнев, не то отчаяние. Скудная, низкая и уныла растительность придавала равнине вид огромного кладбища Марко подремал с полчасика, потом снова обернулся к окнам вид оставался всё тем же. Железнодорожные станции стоял одиноко, как хижины отшельников, и когда поезд останавливался, не было слышно ни слова. Марко чудилось, что он один во всем поезде, покинутый посреди пустыни. Ему казалось, что каждая станция — последняя и что сейчас поезд углубится в таинственную и страшную область, населенную дикарями.

Ледяной ветер бил ему в лицо. Когда он садился на пароход в Генуе, в конце апреля, никто не подумал, что в Америку он приедет зимой, и он был одет по-летнему. После нескольких часов пути Марко начал страдать от холода, и вместе с холодом дала себя знать и усталость предыдущих дней, полных бурных переживаний И бессонных, проведенных в пути ночей.

Марко заснул, спал долго и проснулся совсем окоченевший, чувствуя себя очень плохо. Тогда его охватил неясный страх: вдруг он заболеет и умрет в пути, и его бросят здесь, на этой унылой равнине, где собаки и хищные птицы растерзают его тело.

В таком тревожном и болезненном состоянии, среди мрачного молчания природы, воображение его разыгралось, и всё представилось ему в черном цвете: уверен ли он, что действительно найдет свою мать в Кордове? А если ее там нет? Что если синьор с улицы Лос-Артес ошибся? А вдруг она умерла? С такими мыслями он снова заснул, и ему приснилось, что ночью он приехал в Кордову и что из всех дверей, из всех окон ему кричат: «Здесь ее нет! Здесь ее нет! Здесь ее нет!»

Вздрогнув, он в ужасе проснулся и увидел в другом конце вагона трех бородатых мужчин, закутанных в разноцветные платки, которые смотрели на него, вполголоса переговариваясь друг с другом; в уме Марко сверкнуло подозрение, что, может быть, это разбойники, которые хотят его убить, чтобы украсть его мешок. К холоду, к недомоганию прибавился еще и страх, и мысли его, и так уже смутные, совсем смешались.

Трое мужчин продолжали пристально разглядывать Марко, и один из них даже сделал шаг в его сторону; тогда мальчик совсем потерял рассудок, бросился к ним, раскрыв руки, и закричал:

— У меня ничего нет! Я бедный мальчик. Я приехал из Италии, чтобы найти здесь свою мать, я совсем один, не убивайте меня!

Люди сразу поняли его, пожалели, приласкали и успокоили, говоря ему много слов на языке, которого он не понимал. Видя, что у него стучат зубы от холода, они накинули на него один из своих платков и снова усадили его на место. Марко заснул с наступлением сумерек, а когда его разбудили, он был уже в Кордове.

Ах, с какой радостью и нетерпением бросился он из вагона! У железнодорожного служащего он спросил, где находится дом инженера Мекинес, и тот назвал ему одну из церквей, — дом находился рядом с церковью. Мальчик побежал туда. Была уже ночь. Марко вошел в город, и когда он увидел те же прямые улицы с теми же беленькими домиками, пересекаемые такими же прямыми и длинными улицами, ему показалось, что он опять попал в Розарию. Но прохожих было мало, и при свете редких фонарей Марко видел странные лица, невиданного им раньше цвета, смугловато-бледные, а поднимая время от времени голову, он различал церкви причудливой архитектуры, которые огромными черными силуэтами вырисовывались на фоне неба.

В городе было темно и тихо, но после той пустыни, которую пришлось пересечь мальчику, город казался ему оживленным. Марко спросил дорогу у встретившегося священника, быстро нашел указанную церковь и дом, одной рукой потянул за звонок, а другую прижал к груди, чтобы сдержать удары своего сердца, готового выскочить.

Дверь открыла старая женщина со свечой в руке. Мальчик сначала не мог вымолвить ни слова.

— Кого тебе надо? — спросила старуха по-испански.

— Инженера Мекинеса, — сказал Марко.

Женщина скрестила руки на груди и ответила, качая головой:

— Так тебе тоже нужен инженер Мекинес! А мне кажется, что пора было бы уж покончить с этим. Вот уже три месяца, как ко мне пристают по этому поводу. Мало того, что об этом было объявлено в газетах, нужно, очевидно, написать еще на всех углах, что синьор Мекинес уехал в Тукуман.

У мальчика вырвался жест отчаянья. Потом он закричал:

— Да это какое-то проклятье! Я в конце концов умру на улице, так и не найдя своей матери! Боже мой! Я сойду с ума!

А как же называется та страна, куда уехала моя мать, где она находится? Далеко ли отсюда?

— О бедный мальчик, — отвечала служанка, — далеко ли? Да совершенные пустяки, всего каких-нибудь четыреста пятьдесят миль, если не больше.

Марко закрыл себе лицо руками, потом, с рыданиями в голосе, спросил:

— А теперь… что же мне теперь делать?

— Что же я могу тебе сказать, сынок, — ответила женщина, — я не знаю.

Но вдруг ее озарила какая-то мысль, и она поспешно прибавила:

— Слушай, вот что я думаю. Сделай так: поверни направо по этой улице и отсчитай третью дверь от угла. Это будет двор Капатаса, торговца, который отправляется завтра утром в Тукуман со своими повозками и быками. Предложи ему свои услуги, не возьмет ли он тебя с собой. Может быть, тебе найдется место на одной из его повозок. Но иди к нему сейчас же.

Марко схватил свой мешок, поблагодарил женщину, побежал, и через две минуты уже стоял на широком дворе, освещенном фонарями, где разного вида люди укладывали мешки с пшеницей на большие повозки, похожие на фургоны фокусников, с огромными колесами и закругленным верхом. Высокий усатый мужчина, в странной, в черную и белую клетку, накидке и огромных сапогах, распоряжался погрузкой. Мальчик подошел к нему и робко обратился с просьбой помочь ему, объяснив, что он приехал из Италии и ищет свою мать.

Капатас, что означает капитан каравана повозок, осмотрел его с ног до головы и сухо ответил, что у него нет места.

— У меня есть пятнадцать лир, — умоляющим голосом продолжал Марко, — я дам вам эти пятнадцать лир. А в пути я буду работать. Я могу носить воду и давать корм скотине, я готов делать всё, что вы прикажете. Мне довольно будет одного хлеба. Дайте мне маленькое местечко на ваших повозках, синьор!

Капатас обернулся, чтобы посмотреть на Марко, и отвечал ему уже более добродушным тоном: