Освобождение

Всё происходило у Фёдора на глазах. Он стоял у боковой стены, входная дверь была справа от него, и через неё лился свет прямо на лежавшего ногами к двери Чжан Вэя. В головах у него, у низенькой печурки, стоял японский офицер и плашмя держал меч на лбу Чжана, упираясь скошенным концом лезвия в переносицу китайца.

«Понятно, – подумал Фёдор, – почему первым они взялись за него, он сильнее ранен и быстрее истечёт кровью, и офицер, видать, говорит по-евонному, а по-русски – не очень».

Офицер ещё раз повторил вопрос, Чжан снова отрицательно покачал головой, и тогда офицер коротко ткнул мечом вперёд и срезал кожу с переносицы китайца. Чжан резко дёрнулся и со свистом выдохнул воздух. Офицер, не сходя с места, вытянул меч и, как ладонь об штаны, вытер кончик клинка с обеих сторон о кожу на животе Чжана. Потом он на своих коротеньких кривых ногах молча прошёл между Фёдором и Чжаном, привалился к низкому дверному косяку и почти перегородил свет. Он крикнул что-то наружу и через несколько секунд пропустил мимо себя двух солдат, которые внесли накрытый большой крышкой чёрный чугунный котелок. Дальше всё произошло очень быстро. Солдаты подошли к Чжану с боков, опрокинули котелок ему на живот, потом выдернули крышку и всё это придавили к животу китайца как раз там, где японец вытер клинок.

На секунду все замерли.

Через мгновение внутри котелка что-то заскреблось. Фёдор увидел, как тело Чжана сначала вздрогнуло, потом попыталось согнуться и как бы втянуть в себя живот, а потом разогнуться и скинуть с себя котелок. Но китаец был крепко привязан верёвками к орешине, и только его глаза выкатывались из орбит. Натянулись жилы от скул к ключицам, и рядом с верёвкой на шее остро выпер кадык. Внутри котелка всё так же что-то скреблось, потом стало чавкать, и тут Фёдор услышал писк.

«Крыса! – пронзило Фёдора. – Голодная крыса!»

Солдаты молча прижимали котелок к животу китайца. Офицер встал сбоку от Чжана, напротив Фёдора, и прислонился спиной к стене.

«Это то, что будет потом со мной», – невольно подумал Фёдор.

Все молчали, только Чжан с выпученными глазами дёргался и бился плечами и пятками об пол. Он открыл рот, и кровь тонкой плёнкой натянулась у него на губах и сразу ушла в горло, как в воронку. Лоб Чжана напрягся, побагровел, и он выдохнул всей грудью яркий кровавый фонтан брызг, которые сверкнули рубинами в косом солнечном луче. Офицер тихо крякнул, отступил в сторону, вытащил из кармана галифе белый платок и стал промокать попавшие на них красные, ещё не впитавшиеся капли.

Фёдор перевёл глаза на Чжана. Тот был жив, он клокотал и горлом и грудью, из его открытого рта вываливались куски мяса вперемежку с чем-то блестящим и белым. Фёдор понял, что это был откушенный им язык и раскрошенные зубы.

Японцы сняли котелок и выбросили его в дверной проём.

Все смотрели на дёргающееся тело китайца. Фёдор тоже смотрел, и то, что он видел, заставило его забыть о своей боли.

Живот Чжана ходил ходуном, как мешок, в котором бьётся поросенок или пойманный заяц. Иногда кожа выпирала изнутри чем-то острым, наверное, это крыса тыкалась оттуда носом. Ей уже не хватало воздуха, она захлёбывалась во внутренностях, пыталась прокусить кожу и выскочить наружу, тогда офицер бил по животу Чжана мечом плашмя, а солдаты били прикладами.

Так продолжалось несколько минут.

Потом Чжан затих, а ещё через минуту почти затих и живот. Он ещё шевелился и вздрагивал, но уже вяло.

Офицер скомандовал солдатам, и те вынесли Чжана из зимовья. Офицер какое-то время стоял опираясь на меч, потом машинально провёл по лицу не просохшим ещё платком и оставил на лбу и щеке красные полосы.

Фёдор увидел, что японец тронулся в его сторону, перешагнул через то место, где только что лежал Чжан, снизу вверх двумя руками поднял меч до уровня глаз и несильно ткнул им Фёдора в ноздрю. Встав к нему почти вплотную и держа Фёдора на острие клинка, японец тихо по-русски спросил:

– Где остальные?

Фёдор расслышал вопрос, но не услышал, что в это время за дверью зимовья что-то два раза сильно хряпнуло. Он только увидел, как в луче света чёрная фигура проскочила внутрь и оказалась с боку около офицера. Фёдор не слышал выстрела, но почувствовал, как содрогнулся воздух внутри зимовья, и увидел, как офицер вздрогнул, остановившимися глазами глянул на Фёдора, обмяк и повалился на спину, сгибая колени.

В глазах все поплыло, Фёдор повис на верёвках, которые две тёмные фигуры со смуглыми раскосыми лицами резали измазанными кровью японских солдат ножами.

Он очнулся от дуновения свежего воздуха. Солнце садилось в тайгу, и появилась прохлада. Развязанный, он лежал на небольшой поляне перед зимовьем, рана в боку уже так не саднила, Фёдор провел по ней рукой и нащупал сухую повязку.

Когда он зашевелился, к нему тут же подбежал совсем молодой китаец с кружкой в руке. В кружке оказался пахучий отвар, уже остывающий, и Фёдор, держа кружку двумя руками, стал пить.

Китайцев было трое, они были заросшие, с повязками на голове и в лохмотьях. Японскими штыками они ловко рыли землю, вырыли уже много, и раздетые японцы, все трое – два солдата с проломленными черепами и офицер, лежали рядом.

Фёдор повёл взглядом и увидел Чжана. Он все ещё лежал, привязанный верёвками к орешине. Китаец, давший Фёдору кружку, перехватил его взгляд, коротко кивнул в сторону Чжана и неожиданно по-русски сказал:

– Братка!

Мысли в оглушённой голове ворочались медленно, лес перед глазами ещё плыл, но уже начали возвращаться запахи и звуки, и Фёдор услышал, как японские штыки скреблись об землю и звякали по камням, и запах из кружки показался ему знакомым – это был землистый запах женьшеня.

«Женьшень! Этим китайцы меня быстро на ноги поставят», – сообразил он и снова перевёл взгляд на Чжана. Он сначала подумал, что бредит, но, ощутив в руке тёплую кружку, понял, что то, что он сейчас видит, происходит наяву. Чжан лежал лицом вверх. Он был то ли синий, то ли чёрный в лучах заходящего солнца и – шевелился. Фёдор тряхнул головой, но Чжан действительно шевелился. Дрогнула нога, дрогнул живот, он как-то стал мелко подрагивать весь, как будто его кто-то толкал изнутри.

«Крыса, она ещё живая!»

Крыса толкалась острым носом и лапками изнутри, пытаясь прогрызть кожу и выбраться из живота. Он увидел, как из ранки, как иголкой, сначала проткнулся коготок, потом появилась лапка, и тут же рядом показался нос и вылезла голова. Чёрная, зализанная, мокрая и липкая, крыса высунула голову только на мгновение и сразу пискнула, почуяв свободу. Ещё миг, и она бы соскользнула с мёртвого тела и заострённой тенью исчезла в траве. Фёдор только охнул, не отрывая взгляда от мёртвого Чжана и крысы, китаец, который сказал «Братка», увидел его взгляд и крысу, рванул из-за пояса маузер и не целясь выстрелил.

На месте крысиной головы брызнула клякса в красных лучах, и крысы не стало.

– Зывой, сука его люди, долга зывой – крыс японыск. Весь братка кусал, – сказал китаец, обернулся к Фёдору и добавил: – Моя – Чжан еси, Антошка, так моя русски люди зовут. – Потом кивнул в сторону Чжана и ещё раз повторил: – Братка! Пей цяй, сила многа!

До темноты китайцы зарыли японские тела, похоронили Чжана, сделали Фёдору подпорки-костыли и пошли с ним в сторону Гродекова.

Шли медленно, давая возможность ему отдыхать. От китайских растёртых порошков под повязкой и отвара женьшеня у него прибавилось сил и бок почти не болел. По дороге китаец Антошка по-русски рассказал, что он младший брат Чжан Вэя. Год назад, когда японцы заживо сожгли их деревню, брат ушёл к партизанам, а он – его «братка» – прибился к контрабандистам и, как мог, мстил японцам.

Эти воспоминания о Чжан Вэе и его брате Чжан Сяосуне, у которого было русское имя Антошка, никогда не оставляли Фёдора. Он глянул на мальчишек, вышел из задумчивости, погладил по голове уплетавшего блины Саньгэ и подумал про себя: «Вот такие они китайцы, хоросы люди».

Стёпка снова оторвался от блинов, глянул на отца и обиделся.