Король абордажа

Дель Кампо нервно облизал губы кончиком языка.

— Хотя это и кажется совершенно невероятным, потому что проход между Паломой и Вигильей очень узок и труден для лоцмана, пираты при свете луны неожиданно подняли паруса и, смеясь над теми несколькими выстрелами, которые мы смогли сделать, исчезли в море.

— Но… но как же люди на берегу, — воскликнул де Гарро. — Даже самый последний мерзавец не оставит большинство солдат в тылу.

Генерал горько рассмеялся.

— Этот проклятый выходец с Ямайки тоже их не бросил. На самом деле его лодки не высадили ни одного человека. Когда шлюпки плыли к берегу, пираты сидели, но, возвращаясь обратно к кораблям, ложились ничком, так что их не было видно.

Потерпевший поражение генерал вздохнул и сел на место.

— Вот и все. Дель Кампо не привыкли оправдываться; я всегда сражался так, как мог, я чист перед лицом Господа, Богоматери и своего короля. Со смирением я готов принять любую участь, которая ждет меня в Мадриде.

Губернатор и главнокомандующий Панамы и провинции Верагуа оторвал взгляд от позолоченной чернильницы, стоявшей перед ним, и положил руки на стол.

— Сначала Сантьяго-де-Эспаньола, потом Рио-Гарта и Гранада, Пуэрто-дель-Принсипе и Порто-Бельо. А теперь во второй раз Маракайбо! По-моему, кабальеро, настало время что-нибудь предпринять. Здесь, в Кастильо-дель-Оро, мы должны собрать существенные военные силы, вместе с вице-королевствами Мексика и Санто-Доминго, и под корень уничтожить эту угрозу. Вы согласны, что нам следует вновь захватить Ямайку?

— Да! — раздался хор голосов.

— Ваше превосходительство. — У стола неслышно, словно серое привидение, возник брат Иеронимо. — Вы можете начать священный поход против демонов, исправив одну серьезную ошибку.

— Ошибку? — изумился де Гусман.

Серые глаза брата Иеронимо блеснули, когда он обвиняюще указал пальцем на фигуру в зелено-оранжевом костюме.

— Дон Хуан де Гусман, я обвиняю вас в том, что здесь, в Панаме, городе его католического величества, вы пригрели лютеранского шпиона, дали свободу последователю того самого злодея, который только что добавил Маракайбо к списку своих длинных преступлений. — Все громче и громче звучал голос монаха. — Я требую немедленно передать некоего Дэвида Армитеджа священной инквизиции для допроса.

В Панаме хорошо знали о храбрости дона Андреаса де Амилеты, и сейчас он действительно доказал это.

— То, чего вы требуете, брат Иеронимо, невозможно как по закону, так и в нравственном отношении. Дону Давидо были публично и официально прощены все его грехи. Я думаю, вы не будете отрицать, что здесь, в Панаме, он не сделал ничего, кроме добра.

Архиепископ нахмурился и взялся за тяжелый золотой, украшенный изумрудами крест, висящий у него на груди Он знал, как ему следует вести себя в этой ситуации, и боялся этого, но судьба какого-то еретика не стоила неприятностей с инквизицией и возможного лишения сана.

— Дон Андреас, несколько раз мы замечали, что вы небрежны в исполнении католических обязанностей, поэтому смиритесь и подчинитесь. Я приказываю вам передать этого английского еретика инквизиции и примириться с Господом. Дон Перес де Гусман, спустя всего лишь несколько месяцев вам потребуется благословение Божье. Заслуживаете ли вы его?

— Нет, ваша светлость, нет! — крикнул дон Андреас. -Клянусь честью, вы не можете этого сделать! — Он вскочил, теперь они с доминиканцем смотрели прямо друг на друга.

— Берегись гнева святой церкви, — воззвал брат Иеронимо к сидящему во главе стола человеку. — Берегись вечного пламени!

Перес де Гусман заколебался, но страх и привычка одержали верх, и он подозвал секретаря.

— Эрнесто, подготовь и опубликуй аннулирование помилования и приказ схватить лютеранина и отправить его в темницу рядом с кафедральным собором.

Книга третья

КОРОЛЕВСКИЙ АДМИРАЛ

Глава 1

РЕШЕНИЕ СОВЕТА

Все больше всадников спешивались около разукрашенного и значительно увеличившегося в размерах правительственного здания. Лишь немногие члены совета добрались до Испанского города пешком, еще меньше приехали в экипажах — легких сооружениях на двух огромных колесах, единственном, пожалуй, средстве передвижения, которое могло выдерживать здешние дороги.

У верхнего окна правительственного здания стоял Генри Морган и почесывал колючий подбородок. Он смотрел вниз на подъезд. Из-за его плеча выглядывал его свояк, подполковник Роберт Биндлосс.

— Смотри-ка, Гарри, вот еще один благородный член совета. — Биндлосс ткнул пальцем в крепкого мужчину, который торопливо стягивал перчатки для верховой езды. — Может, Том Гарднер и не умеет красиво говорить, но зато он настоящий военный до мозга костей.

Морган рассеянно кивнул, и его собеседник искоса взглянул на него. Адмирал редко бывал так рассеян. Почему? Может, он опять напился, как это уже случалось? Слишком много жирной пищи и хорошего вина уже давали себя знать. У него явственно наметился двойной подбородок. И в талии он раздался еще дюйма на три за последние полгода. Теперь живые карие глаза адмирала почти всегда были налиты кровью, а очертания рта стали более жесткими.

Может, он был озабочен известием о том, что захват Маракайбо оказался плохо принят испанской партией которая постепенно прибрала к рукам короля в Уайтхолле?

Но Биндлосс ошибался насчет причин задумчивости Моргана. Тот размышлял, и размышлял отнюдь не о делах берегового братства. «Мне бы хотелось, чтобы Карлотта отослала Зулейму — она преданная служанка, но глупа, и ей нельзя доверить такого маленького ребенка».

В углах рта Моргана появилась слабая усмешка. Как чудесно наблюдать затем, когда его сын машет крохотными кулачками и смотрит на него серьезными голубыми глазками. Генри-младшему исполнилось уже шесть недель, он обещал вырасти крепким и уже сейчас обладал удивительно громким голосом для такого маленького создания.

Карлотта была ужасно довольна, что ребенок действительно оказался мальчиком, и при этом просто чудесным; после его рождения ее засыпали драгоценными камнями, деньгами и великолепными тканями.

Именно поэтому Морган проводил невидящим взглядом подполковника Коапа, который шел по залитому солнцем двору перед правительственным зданием. Он думал:

«Как я ошибался тогда, на Тортуге. Тигрица действительно меня любит».

Теперь он мог гордо смотреть в глаза своим капитанам, жителям города, всем, кому угодно, и хранить тайну о том, что под влиянием настойки Зулеймы его род не останется без наследника.

Представить только, что у него есть сын, для которого он будет трудиться, сражаться и добиваться многого, как лояльный и верный гражданин своей страны и короля! Если он сам, Генри Морган из Лланримни, достиг столь многого, то Гарри-младший конечно же достигнет еще большего, как древний король Александр из Македонии намного превзошел своего отца Филиппа.

Морган сцепил руки за спиной. Конечно, ребенок незаконнорожденный, но рано или поздно он сможет уговорить Мэри Элизабет дать ему развод; ее стремление к покупке все больших и больших земель может послужить поводом. Но его мучила совесть, потому что он был все еще привязан к Лиззи и не испытывал ни малейшего сомнения в том, что она все еще любила его. Может, удастся убедить Мэри Элизабет усыновить ребенка, ведь она так рассудительна — такое часто бывало в бездетных семьях.

Он свирепо стиснул пальцы.

— Чума побери проклятый совет! И почему только людям так нравится болтать и напускать на себя столько важности? Ад, чума, потоп или виселица, но завтра я все равно вернусь в Порт-Ройял.

Появились еще всадники, и среди них сэр Джеймс Модифорд, лейтенант-генерал ямайской армии. Он великолепно смотрелся в отороченной золотом пурпурной рубашке и новой шляпе, присланной из Лондона.

Рядом с братом губернатора ехал генерал-майор Томас Модифорд, старший сын его превосходительства. А полковник Джозеф Брэдли, ветеран немецкой войны за веру, уже наслаждался прохладой залы совета.