Страница 18 из 20
Хартманн без труда выиграл вопрос о Калифорнийском представительстве. Сквозь дверь номера стали доноситься торжествующие вопли. Джек открыл дверь Логана, повесил на нее табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и вышел в коридор.
– Джек! – Эми Соренсон с развевающимися каштановыми волосами бежала к нему через одуревшую от радости толпу. – Ты был там? Это вы с Логаном придумали?
Джек поцеловал ее, совершенно не заботясь о том, видит ли их ее муж.
– Пиццы не осталось? – спросил он. – Я проголодался!
20.00
Группа людей у главного входа в «Мариотт» испуганно прянула в стороны от приземлившегося на тротуар Черепахи. Сползая вниз, Блез пробарабанил пятками по панцирю. Тахион ласково похлопал по панцирю, а потом спустился.
– Черепаха, спасибо тебе за чудесный вечер. При взгляде сверху этот город очень элегантен.
– Всегда пожалуйста, Тахи. – Панцирь поплыл прочь.
– Доктор Тахион!
Инопланетянин обернулся к обладателю этого певучего хорошо поставленного голоса с сильным южным выговором.
– Преподобный Барнет.
Они никогда не встречались, однако узнавание было мгновенным. Они стояли на ступеньках «Мариотта», пожирая друг друга глазами, пытаясь найти ключ друг к другу. Лео Барнет был молодым мужчиной среднего роста, со светлыми волосами, голубыми глазами и ямочкой на подбородке. Лицо было славным, и секунду Тахион не мог отождествить ненавистный образ из своих кошмаров с этим вежливым человеком. А потом он вспомнил безупречные лица своих родных и близких – поголовно бывших безжалостными убийцами – и мимолетное смятение миновало.
– Доктор, вам никто не говорил, что есть вещи, которых на улицах мы не делаем, потому что это тревожит детей и пугает лошадей?
Эти слова были полны шутливости, и приготовившийся к конфронтации Тахион расслабился:
– Преподобный, я нахожусь на Земле дольше, чем вы живете на свете, но, кажется, такого выражения не слышал.
Из окружения Барнета вышла какая-то женщина:
– Обычно это говорят по поводу секса, а уж о нем-то вы все знаете.
Длинные черные волосы, падающие ей на грудь, длинные темные ресницы, трепещущие у алебастровых щек… А под ресницами оказываются глаза – синие, как вечернее небо…
«Нет, карие!»
Реальность сдвинулась, словно кабинка фуникулера, сдернутого с рельса. Дыхание у Таха застряло где-то между диафрагмой и горлом. Он пошатнулся, пытаясь ухватиться за плечо Блеза, а Лео Барнет рванулся, чтобы подхватить его с другой стороны.
– Доктор, что с вами?
– Я увидел призрака, – хрипло пробормотал Тах.
Приступ дурноты прошел, и он посмотрел женщине в глаза.
– Руководитель моей избирательной кампании, Флер ван Ренссэйлер, – сказал Лео, бросая на женщину неуверенный взгляд.
– Знаю, – отозвался Тахион.
– А вы быстро соображаете, доктор.
Если ее первые слова были агрессивными, то теперь в каждом слоге слышался горький сарказм.
– У вас лицо вашей матери… – Пылающий в ее карих глазах гнев заставил его уточнить: – Но у нее глаза были синие.
– Какая у вас необычайная память!
– Я помню каждую черточку лица вашей матери.
– Меня это должно радовать?
– Надеюсь. Я невероятно рад вас видеть. Почти два года мы каждую неделю играли. – Он мягко засмеялся. – Я припоминаю, что вы ужасно любили те ужасные леденцы. У меня потом несколько дней карманы были липкие.
– Вы никогда не были у нас дома! Мой отец этого не допустил бы.
Тах почувствовал, как у него отвисла челюсть.
– Но я же мысленно управлял слугами! Вашей матери так отчаянно хотелось вас видеть…
– Моя мать была проклятой шлюхой. Она бросила мужа и детей ради вас.
– Нет, это неправда. Ваш отец выгнал ее из дома.
– Потому что она прелюбодействовала с вами!
Флер вскинула руку – и от ее пощечины у него мотнулась голова. Он осторожно прикоснулся к пылающей щеке и двинулся было к ней:
– Нет…
Барнет положил руку Тахиону на плечо.
– Доктор, этот разговор явно неприятен и для вас, и для мисс ван Ренссэйлер. Думаю, нам лучше разойтись.
Проповедник протянул руку Флер. Ее губы словно обвисли и как-то потяжелели. Ее окружал ореол сексуальности. Барнет усадил ее в такси, словно спеша от нее избавиться.
– Возможно, у нас еще будет возможность поговорить, доктор. Признаюсь, что мне очень любопытно было бы узнать о верованиях вашего мира. – Лео приостановился, держась за дверцу такси. – Вы христианин, доктор?
– Нет.
– Нам стоит поговорить.
Вся свита унеслась. Тах тупо смотрел вслед такси, в котором уехала Флер.
– Идеала ради объясни, что это было такое?
Такисианское выражение, произнесенное Блезом по-английски со свойственным ему сильным акцентом, еще больше усилило растерянность Тахиона.
Тах прижал к губам сложенные лодочкой пальцы обеих рук.
– Ох, предки! – Он крепко обхватил Блеза за плечи. – Тысяча девятьсот сорок седьмой.
– Да неужели? И что это, блин, значит?
– Следи за словами!
Они двинулись к отелю, и Блез спросил:
– К’иджпапа (k’ijdad), кто эта старая фемина?
– Она не старая… Чуть старше, чем была ее мать, когда я ее потерял. И перестань использовать французский и такисианский в одной и той же фразе. Это меня бесит.
– Рассказывай! – потребовал парнишка.
Тахион быстро посмотрел на лифты – а потом в сторону бара.
– Мне надо выпить.
Пианист барабанил игривый вариант «Дым застилает глаза».
– Бренди! – бросил на ходу официантке инопланетянин.
– Пива. – Под суровым взглядом деда подросток скис. – Колы, – поправился он уныло.
Они сидели молча, пока им не принесли заказ. Тахион отхлебнул большой глоток.
– Это случилось через несколько месяцев после начала эпидемии. Блайз заразилась дикой картой и попала в больницу, где я работал. Более прекрасной женщины я в жизни не видел. По-моему, я полюбил ее с первого взгляда. – Блез картинно закатил глаза. – Это правда! – упрямо сказал Тахион.
– И что случилось?
– Способность Блайз заключалась в поглощении разумов. Арчибальд Холмс завербовал ее в антифашистскую организацию, которую называли «Четыре туза». Другими ее членами был Джек, Эрл Сэндерсон и Дэвид Герштейн. Блайз стала хранилищем для разумов Эйнштейна, Оппенгеймера и еще очень многих людей, включая и меня. Тем временем Джек, Эрл и Дэвид мотались по всему миру, свергая диктаторов, захватывая нацистов и так далее. А в сорок восьмом они попытались решить проблему Китая. Дэвид возглавил переговоры, потому что у него была мощная способность выделять феромоны. Если ты находился рядом, он мог заставить тебя согласиться на что угодно. Мао и Гоминьдан поклялись у него в вечной дружбе. А когда он вместе с остальными уехал из Китая, все, естественно, рухнуло.
Тах поднял палец, требуя новую порцию бренди.
– В этот период к тузам относились с нарастающей подозрительностью. Во многом как сейчас. Китай стал необходимым предлогом. Четырех Тузов арестовали и обвинили в том, что они – коммунисты. Но это был просто предлог. На самом деле их вина была в том, что они были другими, не просто людьми. Нас всех вызвали в комитет по расследованию антиамериканской деятельности. У меня требовали имена всех тузов, которых я лечил. Я отказался их назвать, но тогда…
Тах сделал еще глоток бренди. Почему-то рассказывать эту историю всегда было очень трудно – и легче не становилось.
– Ну же! – поторопил Блез. В его темных глазах горело любопытство.
Лишенным всяких эмоций голосом Тах продолжил:
– Джек стал тем, кого называют «свидетель, дающий показания в пользу выставившей стороны». Он сказал комитетчикам, что Блайз поглотила мой разум, мои воспоминания. Ее вызвали в качестве свидетеля и подвергли жесткому допросу. Из-за того, что Блайз поглотила так много разумов, она стала… уязвимой. Она была на грани того, чтобы открыть имена других тузов. Я не мог этого допустить. Я взял ее под контроль и тем самым разрушил ее разум. Она стала безнадежно безумной, и ее муж отправил ее в сумасшедший дом. В пятьдесят четвертом году она умерла в больнице.