Зарево над Волгой

— Если генерал Паулюс этого не сделает, будет хуже не нам в первую очередь, а его голодным солдатам. — Помолчав, он добавил: — Мне недавно генерал Еременко сообщил, что у Паулюса было несколько сотен лошадей и всех их поели голодные немцы. Гитлер обещал своему выкормышу снабжать армию в кольце всем необходимыми с воздуха, но, когда сюда стали прилетать немецкие транспортные самолеты и сбрасывать в котел продовольствие и боеприпасы, авиация Сталинградского фронта начала беспощадно сбивать их. Теперь же в это место не прорвется ни один транспортный самолет врага. А ведь фюрер кричал на весь мир, что выручит из котла свою лучшую армию и ее «доблестных рыцарей». И что из этого получилось? Пшик! Даже лучший полководец фюрера потерпел поражение, когда вдруг решился выручить из котла своего друга.

— Да, фельдмаршалу Манштейну мы крепко дали по зубам, — улыбнулся Рокоссовский.

Звонок командарма Шумилова, однако, вывел его из равновесия. Теперь в голову лезли всякие мысли, одна острее другой. Удастся ли захватить генерала Паулюса живым? Никто из наших на фронте его не видел, и немцы могут его кем-то подменить — что тогда? Наконец, не попытаются ли немцы выкрасть его из Сталинграда? Пока идут переговоры, верные люди Паулюса упрячут его подальше. История знает такие примеры. «Кажется, и я тут не все сделал, — корил себя Константин Константинович. — Нужно было распорядиться, чтобы генерал Шумилов послал в злосчастный подвал универмага более надежных людей… Хоть бы все прошло, как надо, и Паулюс оказался бы в наших руках. Но Шумилов что- то молчит, значит, генерала еще не взяли».

Рокоссовский то и дело бросал косые взгляды на телефон, стоявший у него на рабочем столе: по нему можно было звонить прямо в штаб 64-й армии, в Бекетовку, где размещался командарм. Генерал Воронов сидел за столом и что-то разглядывал на оперативной карте. Он давно заметил, что командующий фронтом крайне напряжен, задумчив и молчалив. Конечно, представитель Ставки понимал, что Рокоссовскому было о чем задуматься, но не в такой степени. Даже не стал ужинать, бросив адъютанту короткую фразу, «Потом, у меня дела…»

Воронов молчал-молчал и не выдержал.

— Что тебя мучает, Костя? — спросил он с легкой усмешкой на худощавом лице. Брови у генерал дергались, будто и сам он был чем-то встревожен.

— Генерал Паулюс не выходит у меня из головы, — признался Рокоссовский. — Не попадет он в наши руки живым или в него пустит пулю какой-нибудь фашист, которому не по душе плен, — что тогда? Сталин наверняка скажет, мол, растяпы, упустили такую добычу, а мне не хотелось бы это слышать.

— Не хитри, Костя, ты просто боишься его, — не удержался Воронов, пощипывая длинными пальцами подбородок. — Да, порой верховный крут. Правда, от него мне еще не попадало, но полагаю, что и тебе не попадет — верховный тебя уважает, хотя, если вдруг с Паулюсом случится беда, нам обоим достанется под самую завязку. Кстати, ты ждешь звонка от Шумилова?

— Угадал, Николай Николаевич, — усмехнулся Рокоссовский.

— А ты сам позвони ему, узнай, какая там ситуация с капитуляцией Паулюса.

— Пожалуй, я так и сделаю.

Командующий фронтом дал звонок непосредственно генералу Шумилову. Тот был на месте и взял трубку.

— Как дела у генерала Ласкина?

— Пока он на связь не вышел, но мне сообщили, что он прибыл в расположение, — ответил командарм. Видимо, по голосу он определил, что Рокоссовский волнуется, поэтому торопливо добавил: — Я жду от Ласкина доклада. Как только Паулюс капитулирует, тут же дам вам знать.

— Хорошо, Михаил Степанович, я жду!

«Что-то они слишком возятся с этим фрицем», — выругался в душе Рокоссовский.

К нему в комнату вошел адъютант и сообщил, что стол накрыт.

— Николай Николаевич! — окликнул Рокоссовский представителя Ставки. — Вас приглашают на завтрак, а я поем чуть позже.

— Вместе пойдем, я тебя подожду…

Воронов не договорил — на столе у Рокоссовского заворчал телефон. Наконец-то комфронт услышал от генерала Шумилова то, что хотел и так долго ждал:

— Товарищ командующий. Генерал Паулюс сдался!

— Кого еще взяли из больших чинов? — спросил Рокоссовский.

— Начальника штаба генерала Шмидта и адъютанта Паулюса полковника Вильгельма Адама, — громко звучал в трубке голос командарма Шумилова. — Одну минуту, товарищ командующий фронтом, мне снова звонит генерал Ласкин по другому телефону…

«Что там у него случилось, не убежал ли генерал Паулюс?» — усмехнулся в душе Рокоссовский. Но он вновь услышал голос Шумилова.

— Что у тебя, Михаил Степанович? Есть хорошая новость? Ну-ну, скажи!.. Гитлер присвоил Паулюсу звание фельдмаршала? Да неужто! — воскликнул Рокоссовский. — Ну и птица к нам в руки попала! Такого чина русская армия в плен еще не брала за всю свою историю. Давай их сюда на КП! Что?.. Понял: прежде дашь им выпить чаю, а уж потом пошлешь ко мне. Ну что ж, не возражаю, не то еще там подсунут не Паулюса, а какого-нибудь генерала-замухрышку.

Положив трубку, Рокоссовский взглянул на генерала Воронова:

— Сегодня, 31 января 1943 года, Адольф Гитлер присвоил Паулюсу звание фельдмаршала! Побитый генерал-полковник вдруг становится фельдмаршалом — невероятно, но факт, а?!

— Наверное, фюрер решил поддержать своего полководца в роковую для него минуту, — промолвил Воронов. — Но я думаю, что мы с тобой, Костя, возражать не будем.

Рокоссовский засмеялся. Шутка представителя Ставки пришлась ему по душе.

(Адъютант Гитлера полковник Вильгельм Адам в своей книге «Катастрофа на Волге» так описал этот волнующий для Паулюса эпизод: «31 января 1943 года, 7 часов утра. Медленно наступил тусклый рассвет. Паулюс проснулся. Вошел начальник штаба (генерал Шмидт). Он подал генерал-полковнику лист бумаги и сказал:

— Поздравляю вас с производством в фельдмаршалы. Это последняя радиограмма, она пришла рано утром.

— Должно быть, это приглашение к самоубийству. Но я не доставлю им этого удовольствия, — сказал Паулюс, прочитав бумагу». — А.З.)

Как же пленили фельдмаршала Паулюса? До прибытия генерала Ласкина никто из наших людей, пришедших в подвал универмага, к Паулюсу допущен не был. Наконец генерал Ласкин прибыл, о чем было доложено начальнику штаба генералу Шмидту. Тот приказал, чтобы Ласкина пропустили в комнату, где находились немцы, на плечах многих из них блестели офицерские погоны. «Всмотревшись в глубину комнаты, — вспоминал генерал Ласкин, — мы увидели человек пятнадцать гитлеровских солдат, сидевших на полу вдоль стен с телефонными аппаратами. Некоторые из них вели негромко телефонные переговоры. На полу вразброс лежали чемоданы, котелки и каски.

Поняв, что мы вошли в комнату какого-то большого начальника, я подошел поближе к столу и подал команду:

— Встать, руки вверх!

Находившиеся у стола офицеры встали и застыли. Но руки подняли лишь некоторые из них. Изможденные лица, напряженно выжидающие глаза. А большинство гитлеровцев, находившихся в глубине комнаты, команду вовсе не выполнили. Видимо, не слышали или не поняли ее. Поэтому я вторично скомандовал, но уже в более резкой форме. Так как справа и слева от меня на гитлеровцев были направлены стволы автоматов двух наших адъютантов, они поняли, с кем имеют дело, и все быстро вскочили с мест, замерли, подняв руки. Стоявший за столом немецкий генерал щелкнул каблуками и, приложив руку к козырьку, представился:

— Генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии.

— Генерал-майор Ласкин, официальный ответственный представитель советского командования, — назвал я себя. — Уполномочен принять капитуляцию немецких войск… Где сейчас находится господин Паулюс? — спросил я Шмидта.

— Паулюс находился в другой комнате этого подвала, — ответил Шмидт и сказал, что ему присвоен чин фельдмаршала и что в данное время состояние его здоровья неважное…»

Как ни мудрил генерал Шмидт, он был вынужден доложить фельдмаршалу Паулюсу о прибытии генерала Ласкина с целью принять капитуляцию 6-й армии, что и было сделано. Наши бойцы и командиры стали разоружать немецкие войска, брать их в плен, а фельдмаршалу Паулюсу, генерал-лейтенанту Шмидту и адъютанту полковнику Адаму генерал Ласкин предложил следовать за ним в штаб 64-й арии.