Зарево над Волгой

— Как вы могли позволить противнику выйти к Волге в районе завода «Баррикады»? — жестко спросил он.

Андрея Ивановича вопрос «в лоб» смутил, он растерялся и не сразу нашелся что ответить Верховному. А тот нажимал:

— Я вас не понимаю, товарищ Еременко. — Голос у вождя глуховатый, с надрывом — таким он был всегда, если верховный высказывал свое недовольство. — Обещали, что разделаетесь с врагом, а на деле получается совсем другое? Вам не кажется это странным?

«Опять, наверное, вспомнил про Брянский фронт и Гудериана», — пронеслось в мыслях Андрея Ивановича. А случилось это в 1941 году, когда Еременко назначили командующим Брянским фронтом и в беседе со Сталиным он заверил его в том, что в ближайшие же дни, безусловно, разгромит армию Гудериана. Но, к сожалению, действия войск Брянского фронта оказались малоэффективными. Сам же командующий фронтом генерал Еременко получил ранение и попал в госпиталь. Сталин был зол на Андрея Ивановича и все же посетил госпиталь, где он лежал. Приход вождя так обрадовал Еременко, что у него повлажнели глаза, но ему было не по себе от мысли, что свое обещание, данное верховному, он так и не выполнил.

— Я не мог разбить Гудериана, товарищ Сталин, а тут еще меня пуля прошила… — начал было оправдываться Андрей Иванович, но Иосиф Виссарионович прервал его.

— Не волнуйтесь, товарищ Еременко, у нас есть другие генералы, которые смогут разбить Гудериана, — добродушно сказал он. — Вы лечитесь и ни о чем не думайте. Отправим вас в Куйбышев, подальше от фронта, чтобы были тишина и покой. А когда поправите здоровье, мы дадим вам новый фронт…

И дали фронт — Сталинградский…

— Я слушаю вас, товарищ Еременко, — вновь раздался в телефонной трубке голос вождя.

Минутная растерянность у Андрея Ивановича прошла, и он заговорил твердым, уверенным голосом. Положение 62-й армии, подчеркнул командующий, усугубилось тем, что на Волге начался ледостав и перебросить Чуйкову подкрепление через реку не удавалось в течение двух-трех дней, а те войска, которые у него есть, очень ослабли в боях и не смогли сдержать натиск врага.

— Но я уже принял меры, товарищ Сталин, и через день-два Чуйков вышибет фашистов с занятых рубежей, — заверил верховного Андрей Иванович.

— Скажите, противник еще очень силен? — спросил Сталин.

Еременко заявил, что немцы уже не так сильны, какими были еще два месяца назад, и, хотя генерал Паулюс регулярно получает подкрепления, особенно танками, его 6-я армия выдохлась и уже не в состоянии организовать мощный удар, как это было в октябре.

— Я уверен, что это последняя попытка врага захватить Сталинград. — Андрей Иванович облегченно перевел дух. — Конечно, Паулюс будет еще наступать, но его уколы нам уже не страшны. Для нас сейчас важно другое — возобновить подвоз боеприпасов и продовольствия, а также вывезти всех раненых. Перебои не должны повториться и не повторятся.

— Вот это уже другой разговор, товарищ Еременко, — усмехнулся в трубку верховный. — У меня даже на душе потеплело. В будущем, однако, прошу не допускать промахов, которые играют на руку врагу, а мы несем лишние потери. Руководство обороной города на вашей совести.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — повеселевшим голосом произнес Андрей Иванович.

Переговорив по ВЧ, Еременко почувствовал, как вспотело лицо. Он достал платок и вытер его. Приоткрыв дверь комнаты, он позвал адъютанта.

— Пошлите ко мне начальника штаба генерала Варенникова, — сказал Андрей Иванович.

(Генерал-майор И.С. Варенников был назначен начальником штаба Сталинградского фронта вместо генерала Г.Ф. Захарова, ставшего заместителем командующего фронтом. — А.З.)

После разговора с командующим фронтом Еременко Сталин насторожился: все ли делается в армиях Сталинградского фронта для подготовки к контрнаступлению? На днях туда улетел его заместитель генерал армии Жуков, чтобы проверить готовность войск, у него глаз наметан. Но от Жукова пока вестей нет. Верховный вызвал Поскребышева. Тот незамедлительно явился.

— Где сейчас находится нарком Малышев? — спросил Сталин, слегка прищурив глаза.

— На Сталинградском фронте у генерала Еременко! Еще вчера я звонил ему, передал, что вы ждете его в Кремле вечером, но он почему-то не прибыл.

— И не звонил?

— Нет.

— А по «бодо» для меня ничего нет?

— Пока нет, товарищ Сталин. Я только что справлялся на узле связи Генштаба. Попробую выяснить сейчас, вылетел ли нарком из Сталинграда.

— Не надо, — резко возразил Сталин.

С видимым усилием он поднялся из-за стола и подошел к огромной оперативной карте. Сталинград… Жуков говорил ему, что немцы сильно разрушили город с воздуха, вдоль когда-то прекрасных зеленых улиц торчат одни печные трубы. И все же город врагу не покорился, по-прежнему могучим утесом стоит он у Волги-матушки. «Скоро, уже скоро, мой друг Царицын, вся фашистская свора будет выметена с твоих улиц железной метлой и ты вздохнешь полной грудью, — мысленно заверил Сталин. — Разве одному мне ты дорог? За тебя пролили кровь тысячи и тысячи преданных тебе сынов и дочерей, для них твоя земля стала родной, и они готовы отдать за тебя свою жизнь. Я будто наяву вижу тебя, мой друг…»

В это время кто-то постучал в дверь.

— Входите! — громко произнес хозяин кабинета.

Это был нарком танковой промышленности генерал Малышев собственной персоной, на его лице играла улыбка.

— Прямо с аэродрома к вам, товарищ Сталин, — сказал он, заметно смутившись, да и голос его прозвучал напряженно: чувствовалось, что он волновался, но старался не подать виду. — В городе остался Воронов, а я вернулся, чтобы переговорить с директорами заводов. Боюсь, как бы не сорвался план выпуска танков.

Сталин подошел к нему, поздоровался за руку.

— Я ждал вас вчера, Вячеслав Александрович, — сухо заметил он. — Что, была веская причина задержаться? Да вы проходите к столу и садитесь.

— Была, Иосиф Виссарионович. — Малышев с натугой опустился в кресло. — В штаб фронта был приглашен командующий Волжской военной флотилией контр-адмирал Рогачев. Речь шла о взаимодействии моряков с армейцами, высадке десантов на правый берег, переброске войск в сражающийся Сталинград. И у меня к нему было важное дело, — продолжал Малышев. — Вы давали мне указание выделить флотилии бронированные башни для катеров — так вот и об этом я беседовал с адмиралом. Засиделся допоздна, а тут над Волгой навис густой туман и летчик попросил перенести вылет в Москву на рассвет, что я и сделал.

— Как с башнями для моряков, дали? — спросил Сталин.

— Дали, Иосиф Виссарионович, но после того, как выполнили план по производству танков. Об этом я сообщил наркому ВМФ адмиралу Кузнецову, и он остался доволен.

— Хорошо, Вячеслав Александрович. — Сталин впервые за все утро улыбнулся в усы. — На этот раз вы дольше обычного находились в Сталинграде, многое там видели, со многими военными встречались, наверное, узнали немало новостей и о замыслах генерала Паулюса. Как вы считаете, есть у него шанс взять город?

Малышев смутился.

— Я же не полководец, Иосиф Виссарионович, — сказал он серьезно. — Мое дело — дать Красной армии как можно больше танков, орудий, минометов, что и стараюсь делать в меру своих сил. Могу лишь сравнить свою первую поездку в город с последней.

— И что же? — поднял брови Сталин и мягкими пальцами пригладил усы.

— Немцы весьма ослабли в боях, они не так уверены в себе и чаще стали ругать Гитлера, попадая к нам в плен. — Малышев облегченно передохнул. — Они вели себя как герои, когда у них была масса танков. Но эти танки наши бойцы жгли бутылками с горючей смесью, уничтожали из орудий. Бои на подступах к Сталинграду и в самом городе дорого обошлись им и кое-чему научили. У врага огромные потери, но он еще силен, и я бы предостерег командующих фронтами от шапкозакидательства.

— Значит, вы считаете, что враг еще силен? — уточнил верховный.

— Уверен в этом, но Сталинграда им не взять.

— Почему? — насупил брови Сталин.