Зарево над Волгой

Генерал поспешно поднялся с места.

— Мой фюрер, — заговорил он слегка писклявым голосом, — что я хочу вам сказать! При планировании операций на летнее время мы не учли важный момент — силу русских. Они очень упорно обороняются, и лишь поэтому наши войска в боях понесли большие потери. В дивизиях осталась половина солдат и офицеров, а восполнять наши потери нечем. У меня стало вдвое меньше танков, да и те использовали максимум своих ресурсов, часть их надо уже теперь ремонтировать. — Он сделал паузу. — Да, танки — вот что мне нужно в первую очередь. Русские боятся наших танков, хотя и пожгли их немало, разумеется от отчаяния что не могут нас одолеть.

— А где нам взять танки, если вы их так легко и быстро теряете? — бросил реплику Кейтель и перевел взгляд на Гитлера: — Мой фюрер, у русских танков совсем мало, но они настойчиво обороняются, хуже того, нередко сами контратакуют. Фон Вейхс по телефону мне сам об этом говорил… Значит, не все дело в танках, надо лучше воевать, а не бежать с поля боя, едва русские «катюши» дадут залп.

— Вильгельм, ты выразил мои мысли, — повеселел Гитлер. — У нас есть люди, которые переходят на сторону русских, боятся потерять в бою свою шкуру. Таким солдатам и Германия не родина, им только бы жить в свое удовольствие. Есть, наверное, такие вояки и в 6-й армии Паулюса. Я считаю, что тянуть со взятием Сталинграда — значит вредить себе, дать возможность противнику принести войскам вермахта серьезные потери, чего допустить мы никак не можем, если хотим победить большевиков. Я считаю, что десять суток хватит, чтобы покончить со Сталинградом. — Фюрер подошел ближе к Паулюсу. — Я слушаю вас, Фридрих!

— Мой фюрер, — заговорил Паулюс слегка дрогнувшим голосом, — немецкий фронт под Сталинградом значительно ослаб после понесенных потерь. Война есть война, и обе стороны — мы и противник — несут потери. Я не знаю, какие точно потери у русских, но у нас они огромные. Раньше я не имел таких в боях. Наибольшая опасность сейчас возникла на левом фланге 6-й армии. Вы же знаете, что там находятся итальянские войска, войска других наших союзников, и сражаются они весьма слабо. К ним нужно послать немецкие войска, тогда пользы от наших союзников будет больше. Но у меня нет таких войск, я сам нуждаюсь в подкреплении.

— О том, что наши союзники не научились воевать, я и сам знаю, — сдержанно заявил Гитлер, что-то отмечая в своем рабочем блокноте. — Но теперь иного выхода у нас нет. На эту тему можно говорить долго и правдиво, но я желал бы знать, когда вы наконец возьмете Сталинград? Для меня, для всей Германии важно, чтобы это произошло как можно скорее.

Паулюс какое-то время молчал, словно подсчитывал в уме, сколько еще пройдет дней, пока его войска не покорят весь город. Гитлер терпеливо ждал, то и дело бросая косые взгляды на своего любимца. Правый глаз у него дергался, огоньки в глазах угасли, они помутнели, словно их накрыла пелена тумана. Во взгляде фюрера виделся такой укор, что Паулюс невольно отвел свои глаза в сторону. Он очень уважал Гитлера, преклонялся перед ним, считал его великим стратегом, как не раз говорил об этом своим коллегам. Однако все это его ничуть не смущало, и он прямо и открыто заявил:

— Мой фюрер, войска донельзя измотаны боями, они понесли тяжелые потери, каких раньше у нас не было. И что удивительно, русские не ослабили свои атаки, они наращивают их, и нам с трудом дается каждый метр русской земли. Сейчас в основном идут уличные бои, и русские сражаются до последнего. Если раньше их солдаты сдавались в плен, то теперь это редкое явление.

— Чем вы это объясните? — сухо спросил Гитлер.

— Наверное, они чувствуют свою силу, надеются, что Красная армия одержит над нами верх.

— Я так и не услышал от вас, когда возьмете Сталинград, — грубо прервал его Гитлер. — А то, как упорно сажаются русские, мне знать неинтересно. — И уже мягче добавил: — Если вы не уверены в победе на Волге, так и скажите, и мы решим вашу судьбу. Кстати, сколько вам надо дивизий, чтобы смять оборону русских в городе?

Лицо у Паулюса посветлело.

— Хотя бы три боеспособных дивизии, мой фюpep, — повеселевшим голосом ответил генерал.

— Хорошо, я решу вашу проблему, — сказал Гитлер.

В разговор вмешался Франц Гальдер, у которого в 1940 году Паулюс был заместителем начальника Генштаба и которого он ценил. Сейчас ему хотелось хоть как-то помочь молодому и талантливому военачальнику, и он заявил, что эти три дивизии нелегко изыскать, но, будь они в резерве, быстро перебросить их в район Сталинграда нечем.

— Мой фюрер, у меня есть другое предложение…

Гальдер подошел к карте, висевшей на стене.

— Южнее Сталинграда, вот здесь, — он ткнул карандашом в точку на карте, — расположена 4-я немецкая армия Гота, ее вполне можно отдать в распоряжение Паулюса.

— Это было бы для меня хорошим подспорьем, — улыбнулся Паулюс, устремив взгляд на фюрера.

Гитлер, однако, почему-то промолчал.

Еще накануне совещания начальник Генштаба сухопутных войск генерал Гальдер сделал в своем дневнике такую запись: «У Сталинграда отрадные успехи в наступлении на северном участке — успешное отражение атак противника». А после совещания он коротко записал: «Доклады у фюрера прошли в ледяной атмосфере». Но Паулюс все еще надеялся, что фюрер поможет ему с резервами. Наверное, об этом он сообщит ему завтра, решил генерал.

На другой день с утра совещание было продолжено. Разговор снова коснулся положения немецких войск в районе Сталинграда. Но теперь Гитлер напомнил генералам и об Астрахани.

— Я хочу предупредить вас, что удар на Астрахань не отменяется, — заявил он. — Мы начинаем его готовить. Тем не менее меня насторожил левый фланг 6-й армии. Надо не допустить, чтобы русские нанесли по нему удар, для чего уже сейчас важно срочно оборудовать оборонительные позиции на Дону западнее южнее Воронежа. Промедление в этом деле может сыграть с нами злую шутку.

Фон Вейхс и генерал Паулюс согласились с ним. В развитие этого вопроса оба предложили не пытаться полностью захватить Сталинград до берега Волги, но разрушить его так, чтобы он потерял себя как центр военной промышленности и узел коммуникаций. А разрушить город до основания нетрудно с помощью авиации и обстрела из орудий. Гитлер не выразил свою поддержку их предложения, но подписал директиву, в которой приказывал группе армий «Б» подготовить «среднее решение» вопроса о начертании линии фронта, куда непременно войдет и Сталинград.

Ранее, 3 июля, Гитлер со своей свитой уже прилетал в Полтаву. Здесь его ожидал генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, с которым фюрер часто консультировался по военным вопросам. У фон Бока был весьма богатый опыт в проведении операций на фронтах. Он участник Первой мировой войны, с 1935 года командовал корпусами и армией, во время Второй мировой войны — группой армий «Север» в польской кампании и группой армий «Б» во французской кампании. С первых дней нападения фашистской Германии на Советский Союз фон Бок был на фронте. Вначале он командовал группой армий «Центр», с января 1942 года — группой армий «Ю» и «Б». Он был одним из тех, кто вел себя с Гитлером просто, не ел фюрера глазами, не угодничал перед ним, потому что знал себе цену. Над генералом Паулюсом он шефствовал, однако раньше других заметил его талант видеть в любой проводимой им операции главное, за что и ценил младшего коллегу.

Выйдя из самолета, Гитлер пожал фон Боку руку и спросил:

— Какова обстановка на юге?

Генерал-фельдмаршал четко и коротко доложил фюреру о действиях подчиненных ему войск, заметив что лично он ходом событий пока доволен, хотя и есть в этом деле неудачные моменты, но они настолько незначительны, что не могут затмить главное: его армии храбро сражаются на фронте, несут гораздо меньше потерь, чем войска Красной армии. У Гитлера было хорошее настроение, и слова фон Бока были для него едва ли не музыкой. А порадовал фюрера Манштейн, который наконец захватил Севастополь — главную базу русских на Черном море и в Крыму. Гитлер щедро отблагодарил своего выдвиженца за его большой вклад в битву за Крым, присвоив ему звание фельдмаршала. Теперь же Гитлер прибыл в Полтаву, чтобы поговорить с ним о дальнейшем продвижении войск вермахта на Кавказ, и, когда выслушал его доклад о сложившейся обстановке в донской излучине к юго-востоку от Воронежа, откуда русские войска способны ускользнуть, выразил свое беспокойство.