Страница 21 из 103
— Драпают фрицы! — усмехнулся Чуйков. — Наверное, сейчас они перестроят свои ряды, получат подкрепление и снова пойдут на наших бойцов…
В этом жарком бою отличился 101-й гвардейский стрелковый полк 35-й гвардейской дивизии. Один из храбрецов — командир взвода Кириченко. Когда враг снова пошел на наши огневые позиции, он подпустил их поближе и громко скомандовал:
— Огонь! — И еще громче добавил: — Бей их, гадов, покрепче!..
На поле боя запылало еще пять фашистских танков.
Генерал Чуйков был доволен тем, как сражались наши бойцы, особенно взвод смельчаков Кириченко. Он поздравил его с победой.
— А ты герой, братец! — Генералу пришелся по душе этот коренастый чернобровый парень. — Скажи, а страха у тебя не было? — Ироническая улыбка тронула его губы.
— Как увидел эти чудовища с черными крестами, по спине пробежал холодок, — признался командир взвода. — А так ничего вроде… У каждого на фронте своя война, — философски добавил он. — На нашу землю пришел лютый враг, и если не ты, то он тебя уничтожит. А я не желаю быть побежденным! За моей спиной — Родина, родной Сталинград. Тут уж бейся за наше святое дело до последней возможности.
— Война-то у каждого своя, но победа на всех одна, — серьезно парировал Чуйков. — А коль так, то каждый из нас должен внести в эту победу свой пай. Ты уничтожил танк, другой сбил вражеский самолет, а третий, сапер, выставил мины на поле, и на них враг подорвался… Словом, каждый боец делает то, что ему надлежит, но делает не абы как, а добротно, на совесть, как велит воинский долг и присяга. Что, разве я не прав?..
Мало кто решался возразить Чуйкову, прошедшему суровой фронтовой дорогой. А брала она начало со времен Гражданской войны, где Чуйков в свои неполные двадцать лет командовал полком. В Финскую войну он уже водил в сражение 9-ю армию, бойцы которой бесстрашно громили финских захватчиков. Война, вероломно начатая Гитлером, обескуражила Чуйкова на какое-то время, но из седла жизни не вышибла. И сейчас, находясь на НП5 армии севернее разъезда Рычковский, он уверенно держал связь с дивизиями, руководил сражением. Уже пятый день подряд танки 51-го вражеского армейского корпуса пытались опрокинуть оборону, но бойцы и командиры 112-й стрелковой дивизии успешно отражали их удары, порой и сами переходили в атаку, имея в своем составе лишь 10 танков против 100 фашистских. На шестой день рано ром полки 112-й и 229-й дивизий при поддержке артогня и авиации ринулись в контратаку и отбросили противника за реку Чир…
«Кажется, комфронт Гордов будет нами доволен, когда доложу ему, — отметил в душе Чуйков. — А то он все косился на меня, когда был командармом…»
Но неожиданно генерал Гордов сам вызвал Чуйкова в штаб. Об этом Василию Ивановичу сообщил по телефону дежурный штаба фронта. «Вам срочно прибыть к командующему», — сипло прозвучал его голос в телефонной трубке.
— Зачем? — невольно сорвалось с губ Чуйкова.
— Вам скажет сам командующий! — гаркнула трубка.
«Наверное, что-то важное, если потребовался так срочно», — решил заместитель командарма.
Оставив вместо себя начальника штаба генерала Ласкина, Чуйков быстро собрался и выехал в Сталинград. Город хотя и был прифронтовым, но паники среди жителей не наблюдалось. Жизнь текла по-деловому и размеренно. Но Чуйков-то знал, что уже скоро здесь развернутся такие события, что в городе не выжить. Часть людей эвакуируют, а остальные будут сражаться с врагом, дышать горьким дымом, если, конечно, останутся в живых. Однако уже сейчас почти каждый день город бомбили вражеские самолеты.
А вот и штаб фронта. Чуйкова встретил дежурный. У него было отчего-то строгое лицо, а в глазах читалась грусть. Но голос его звучал бодро.
— Кому прикажете доложить? — корректно спросил он, вскинув руку к фуражке.
— Скажите, что прибыл заместитель командарма 64-й генерал-лейтенант Чуйков!
— Одну минуту! — Дежурный юркнул в дверь за которой в своем кабинете находился Гордов, и тут же вышел. — Вам велено подождать.
Ждать пришлось долго. В душе Чуйков негодовал, но сделать ничего не мог. «Потом я все ему выскажу, — успокаивал он себя. — Там мои люди сражаются, а я сижу тут без дела. Он, комфронт, что, не знает, какова ситуация на фронте?» — едва не выругался Чуйков вслух.
Командующий фронтом принял его поздно вечером. Чуйков заметил, что Гордов был не в духе, сидел возбужденный, лицо что маска из воска, серо-зеленое, в карих глазах, над которыми топорщились белесые брови, таилась печаль. Он сухо поздоровался с Чуйковым, спросил, чем живет 64-я армия, много ли потерь понесли в боях.
— Потери есть, — подтвердил Чуйков. — Да и как им не быть, коль на фронте такая заваруха? Если говорить как на духу, — продолжал он, — то армией я доволен. Люди сражаются стойко, и вражьи пули их не страшат…
Гордов усмехнулся, лицо его немного посветлело.
— Да ты, Василий Иванович, прямо стихами говоришь!
Чуйков слегка сдвинул брови.
— Стихи тут ни при чем, товарищ командующий, — пылко возразил он. — Что есть, то и говорю. Сил-то у врага втрое больше, потому и тяжело нашему брату в боях.
— И все же нам надо воевать лучше и крепче держать оборону, — жестко сказал Гордов. — Мне перед твоим приходом звонили из Ставки…
— Кто? — слетело с губ Чуйкова.
— Сталин — вот кто! — воскликнул комфронт. — Сыпал в наш адрес язвительные упреки, мне же обидно было, как будто мы тут не сражаемся, а играем в войну. До сих пор в моей душе горечь…
«Так вот почему он так долго меня не приглашал», — догадался Чуйков, и ему сразу полегчало.
— Что хочу сказать вам? — вновь заговорил комфронт, закуривая папиросу и переходя на официальный тон. — Немцы увязли в оборонительных позициях. Теперь их можно уничтожить одни ударом.
Чуйков усмехнулся, ему даже стало весело от слов Гордова.
— Шутите, товарищ командующий. — Он посерьезнел. — Ваш оптимизм разделить не могу.
По губам Гордова скользнула усмешка.
— Я не хуже вас знаю ситуацию на фронте! — оборвал он Чуйкова. — Лучше объясните мне, почему правое крыло 64-й армии отошло за реку Чир?
— Это очень важно?
— Для того и вызвал вас в штаб фронта, — съязвил Гордов.
Чуйков сдержанно объяснил: отход был вынужденным.
— Мы не успели полностью развернуть армию. Та же 229-я стрелковая дивизия, где я находился во время танковой атаки противника, имела в обороне половину своих сил, и, не отведи ее за реку, она понесла бы огромные потери в людях…
Генерал Гордов прервал его:
— Почему об этом мне не доложили?
— Не смог, товарищ командующий. В это время нас бомбили «юнкерсы», а с северной стороны на позиции шли танки. Куда уж тут бежать к телефону, когда надо было отбиваться от нахлынувшего врага!
«Выкрутился, — чертыхнулся в душе Гордов. — Хитрец, однако».
— Представьте мне письменный доклад! Не позже чем завтра к вечеру он должен быть у меня на столе.
Чуйков встал, надел фуражку:
— Разрешите убыть в армию? Там на основе карт и документов я подготовлю вам отчет. — Видя, что комфронт почему-то медлит с ответом, он добавил: — Войска армии сейчас ведут бои, и я не могу долго отсутствовать на КП.
Гордов тоже встал, ладонью пригладил вихор.
— Вопросов у вас нет? — спросил он, заметно успокоившись.
— Есть один, если можно…
— Говорите!
— Когда назначат командарма в 64-ю армию?
— А что, без него тяжело? — усмехнулся Гордов.
— Нелегко, товарищ командующий, — признался Чуйков.
— Скоро будет вам новый командарм, потерпите день-два, — пообещал Гордов. — А теперь можете уезжать.
«Наконец-то я свободен», — легко вздохнул Чуйков. Казалось, он сбросил со своих плеч тяжелый груз.
Повеселевший, он прибыл на свой командный пункт. Начальник штаба генерал Ласкин был чем-то не на шутку встревожен, даже посерел лицом.
— Беда, товарищ замкомандарма, — выпалил он на одном дыхании.
— Что тебя так испугало? — насмешливо спросил Чуйков.