Желябов

- Маковский шел в суд, преисполненный чувством негодования против "злодеев" и, конечно, весь на стороне "благородных" судей. А на бумаге получилось совсем иное: беспощадное изображение старых отживших сановников, хищный прокурор, неумолимый жандарм, красавец со стеклянными глазами, с одной стороны, и простой, русский человек - с другой.

Особенно захватил его Желябов - и не столько внешним обликом, сколько сложной своей психикой. Маковский говорил о нем, старался понять его и не мог стряхнуть с себя его обаяния. На словах он называл его "злодеем", считая, что он был главным руководителем события первого марта, а на рисунках у не го Желябов не злодей, а герой. Из нескольких набросков видно, как мучило его это лицо, как он чего то искал в нем. Он рисовал его и в профиль, и en face, проходил дома пером; все время возвращался к нему. И рядом с этим портреты сановников (все хорошие знакомые Маковского) вышли у него до жути символичны. Никакой преднамеренности тут заподозрить нельзя… 1.

1 "Былое" 1924 г. № 25, Е к. Л. "К. Маковский на процессе 1 марта".

Вера Николаевна Фигнер находит, что Желябов изображен Маковским превосходно, но в момент страданья; во всяком случае, рассчитывать на портретную точность эти наброски не могут. Другой рисунок, помещенный в журнале "Былое" за 1906 г., 3, сделан защитником Спасовичем, Корба-Прибылева и Фигнер утверждают, что рисунок не дает никакого представления о Желябове. Как бы то ни было, фотографического снимка Желябова времен народовольчества у нас нет. В свое время нелегально распространялся карандашный рисунок, написанный по личным воспоминаниям Андржиковичем, лишь отдаленно напоминающий Желябова.

Каким представляется Андрей Иванович по отзывам и по описаниям его современников? О нем писали многие: Фигнер, Корба-Прибылева, Якимова, Фроленко, Дейч, Плеханов, Попов, Любатович, Ошанина, Семенюта, Белоконский, Ивановская, Тихомиров, Тырков, Иванов, Дмитриева, фон-Пфайль, барон Фукс, генерал Шебеко, лейбгвардеец Плансон, Окладский.

Одни считали Желябова по наружности привлекательным, другие-'Симпатичным, третьи - красивым, даже необычайно красивым, прекрасным.

Андрей Иванович был высокого роста, сильного телосложения, широкий в плечах. Во всем его облике было много крестьянского. Он обладал большой головой, черты его крупного, несколько скуластого лица отличались пропорциональностью, темнорусый шатен, он носил большую, окладистую, курчавую бороду; небольшие усы опускались концами вниз. Лоб имел белый, высокий, чистый, брови четкие, темноватые; к переносью они твердо сходились, Нос короткий, прямой. На щеках играл смуглый, здоровый румянец. Руки - крепкие, небольшие, изящные. О физической силе Андрея Ивановича, помимо случая с быком, Фроленко рассказывает: будучи в Липецке, участники съезда однажды перебрались через реку и направились в лес. Дорогой Желябов поспорил, что сможет поднять пролетку за заднюю ось. Тут же он подбежал к экипажу и приподнял его сзади с седоком.- Ну и сильный,- вырвалось невольно у одного извозчика… При разговоре, при смехе у Андрея Ивановича влажно и весело сверкали два ряда сильных и ровных зубов. Лицо и вся фигура Желябова носили отпечаток повелительности, силы, упорства, умеряемых, впрочем, открытой жизнерадостностью, ощущением избытка сил, чувствами содружества и самого неподдельного расположения к своим единомышленникам. Это же отражали и его прекрасные, небольшие серые глаза, иногда казавшиеся темными, очевидно, от окраски волос. Голову он держал несколько откинутой назад и приподнятой. Ходил Андрей Иванович по улице быстрой походкой, задумавшись, стискивая зубы, с силой сжимая руки, грудь держал широко распахнутой и выдвинутой вперед, как бы готовый к прямым и боевым встречам с врагом. Зимой носил длинное пальто и шапку, в них походил порою на купца. Недаром он так хорошо изображал в Александровске Черемисова. Андрей Иванович любил повеселиться, побалагурить, подурачиться, заразительно смеялся, пел заволжские и украинские песни; обладал даром превосходного рассказчика. С большой охотой повествовал он о своих студенческих похождениях, о схватках с полицией, с уличными забияками… Он обладал могучей натурой, в которой было много крови, физической силы, мускулов, просвечивающих сквозь кожу, плоти, земной, жадной до жизни, до всего, что она дарует. Но все это сочеталось у него с возвышенным духом, с мудрым самообладанием, с непреклонной волей и самоотверженностью. Впечатление от Желябова, точно от картин Рубенса, и бесспорно, рука великого художника невольно потянулась бы к кисти, если бы привелось ему увидеть необыкновенного террориста. В жизни, во всей фигуре его, как у Рубенса - преобладание алого цвета, свежести, лучистости, свободных, широких мазков, трепета, изобилия жизни, порой бурной страсти, порой неистовых жестов, сверкания, густоты, необычайного великолепия, звучности и яркости, однако, не нагроможденных, легких, соразмерных, тонких, одухотворенных, даже романтических, строгих, подчиненных высшему вдохновенному идеалу…

Он охотно вступал в спор, но спорил обычно скорее благодушно, внимательно выслушивая противника.

Дейч пишет:

- В спорах Желябов никогда не прибегал к резкостям и не становился на личную почву. Несомненно, он был искренне убежденным человеком, не боявшимся нареканий в отступлении от социализма. В то время нужно было обладать значительнешей долей смелости, чтобы проповедывать необходимость борьбы за политическую свободу. Если в течение всего нескольких месяцев довольно резко изменились взгляды значительной части тогдашней революционной молодежи, то в этом, (кроме внешних условий, главную роль сыграл, несомненно, Желябов 1.

1 Дело 1 марта. Со статьей и примечаниями Дейча.

Иногда он отвечал, впрочем, с иронией, даже с раздражением, хотя вообще превосходно владел собой и в обращении был мягок и покладист.

Когда Андрей Иванович выступал оратором, брови его приподнимались, слова были звучны, выразительны и энергичны. Его баритон раздавался уверенно. В биографии, изданной Исполнительным комитетом, сообщается:

- Желябов говорил, действительно, хорошо. У него, собственно, была не совсем хорошая манера, какая-то книжная, профессорская. Отчеканивая ясно и раздельно слова, стараясь, чтобы всякое окончание, все падежи были сказаны самым отчетливым образом, Желябов не пропускал ни одной запятой, ни одного двоеточия и часто употреблял причастия и деепричастия. В частном разговоре эта манера производила нехорошее впечатление, но в большой аудитории оказывалась очень выгодной. Сверх того книжность оборотов речи совершенно стушевывалась и исчезала, когда Желябов воодушевлялся. Он обладал также хорошим, звучным, ясным голосом и неутомимой грудью. Несомненно, что при нужде он сумел бы говорить целый день. Мысль у него развивалась чрезвычайно логически, в возражениях он был очень находчив, подчас крайне ядовит и остроумен.

Он был народным трибуном. Он говорил о себе: - Я рожден демагогом. Мое настоящее место на улице, в толпе рабочих.

Присутствие большой аудитории зажигало его, он тогда чувствовал себя в родной стихии. Он охотно посещал кружки, выступал "а собраниях.

Некоторые из его современников отмечают у Желябова некоторую театральность, эффектность. Другие наличие этих черт в нем отрицают. Во всяком случае, в разговорах, в поступках, в обращениях с людьми, судя по воспоминаниям, Желябов обычно прост, радушен. Его поведение на суде, речь его лишены всякой наигранности. Впечатления от первых встреч с ним тоже не свидетельствуют, что он был склонен к внешним эффектам, а ведь именно при этих встречах прежде всего обнаруживаются подобные свойства, если они имеются.

То, что считают у Желябова театральностью, было, невидимому, выражением его страстности, его наклонностей трибуна, которому нужны были многолюдные собрания. В обычной обстановке, среди товарищей и друзей, Желябов держался непринужденно, но его силы перехлестывали в нем. Следует отметить характеристику, данную генералом Шебеко в его официальном отчете: