Страница 32 из 70
Сегодня собрались повеселиться, посмеяться, чокнуться чаркой, вспомнить умерших, замученных, казненных товарищей. Андрей Иванович умеет, когда нужно, скинуть бремя забот. Как влажно и свежо блестят ровные, сильные зубы Андрея, как звучен его баритон, как непринужденны и свободны его движения! Есть в нем что-то от древнего витязя: в этой твердой посадке мужественной головы, в густой, темной бороде, во всей мощной его фигуре. А руки у Андрея маленькие, совсем не крестьянские, аристократические. По веселию, по богатейшему запасу сил сравняться с Андреем может только Михайлов. Писал же Михайлов потом, сидя «в каземате и ожидая смертной казни: - "с самых ранних дней моей юности над моей головой блистала счастливая звезда".-Что поделаешь с таким человеком! Впрочем, и среди остальных -• тоже немало здоровяков. Нет, эти люди совсем не похожи на неврастенических "бесов" Достоевского! Дорого дали бы царские слуги, чтобы накрыть такую пирушку. Еще дороже заплатил бы за нее сам царь. Она и впрямь удивительная. Собиралась ли когда-нибудь подобная пирушка? Ведь эти люди "одеты камнем", одеты саваном. Они думают о смерти, они делают смерть. А вот же - находят в себе силы отдаться веселью!…
"На круглом столе посредине комнаты поставили чашу (суповую), наполненную кусками сахара, лимона и специй, облитых -ромом и вином. Когда ром зажгли и потушили свечи, картина получилась волшебная: трепетное пламя, то вспыхивая, то замирая, освещало суровые лица обступивших его мужчин; ближе всех к чаше стояли Колодкевич и Желябов; Морозов вынул свой кинжал, за ним другой, третий; их положили, скрестив, на чашу и без предупреждения по внезапному порыву грянул напев известной гайдамацкой песни:
- Гой, не дивуйтесь, добрые люди,
Що на Украине повстанье.
Когда жженка была готова, зажгли снова свечи и разлили по стаканам горячий напиток. Наступил 1880 год. Что сулил он собравшимся, что сулил он России? Когда пробило 12 часов, стали чокаться; кто жал соседу руку, кто обменивался товарищеским поцелуем; все пили за свободу, за родину, все желали, чтобы эта чаша была последнею чашей неволи… Кто-то предложил попробовать спиритическое гаданье; в одну минуту со смехом и шутками наготовили большой лист бумаги, с четкими буквами, перевернули на нее блюдечко и сели за стол. Первым был вызван дух императора Николая I,. его спросили, какою смертью умрет его сын, Александр II. Блюдечко долго неопределенно блуждало и, наконец, получился странный ответ - от отравы… Этот ответ расхолодил всех, показался лишенным всякого вероятия, так как некоторые из присутствующих знали, что готовится дворцовый взрыв, а всем вообще было известно, что яд не был тем оружием, (которое употребляла бы организация Исполнительного комитета "Народной Воли". Гаданье бросили. Кто-то запел опять малороссийскую песню, другие пробовали напевать революционную молитву польскую, - и, наконец, все вместе - французскую марсельезу. Так прошел вечер… 1".
1 О. С. Л ю б а т о в и ч -Далекое и недавнее. "Былое" 1906 г. № 6
Глубока зимняя, синяя петербургская ночь. Окована гранитом, окована льдами широкая Нева. Мрачно, зловеще вонзается в небо шпиль Петропавловской крепости. Еще мрачнее, зловещей оседают низко в воды бастионы крепости. Сыры казематы Алексеевского равелина, темны… Влажный пол, стены покрыты плесенью… Холод… безнадежность. Узника здесь сторожат: цынга, чахотка, ревматизмы, сума-шествие. Многие не выживают здесь больше двух лет. В казематах сидят не заключенные, не пленники, сидят пытаемые. Сухая гильотина.
Нависли каменные громады дворцов, правительств венных зданий, департаментов, министерств, казарм, тюрем. Звонко цокают копытами откормленных лошадей военные и полицейские дозоры. Серебрится пыль на драгунских, на гусарских шинелях… Бородатые дворники и лакеи низкими поклонами провожают именитых гостей с новогодних встреч… Все прочно, нерушимо… Неужели и в самом деле эти группы отщепенцев серьезно надеются подорвать древний, богом и церковью освященный порядок? Смешные люди! Безумные люди!
Смело, друзья, не теряйте Бодрость в неравном бою. Родину-мать вы спасайте,. Честь и свободу свою.
Поют про дикий утес на Волге Степана Тимофеевича, про нищету народную и горе. Вспомянутся эти песни, эти товарищеские пирушки при звоне кандалов, в грязных, вонючих этапках, вспомянутся и в час…предсмертной тоски и томления.
Расходились по одиночке, не сразу. И каждый тщательно следил, не привязался ли к нему агент охраны…
Предатель Меркулов на царском суде в угоду живодерам и вешателям лгал:
- …всеми путями старались привлечь рабочих и простолюдинов к участию в предприятиях партии; с этой целью устраивали пирушки, угощали водкой, давали денег, приглашали женщин…
На это рабочий Тетерка ответил:
- Неправда… Ничего этого не было. Людям, благодаря которым я попал в партию, я, несмотря на грозящую мне ответственность, буду всегда благодарен.
Он не стерпел и ударил Меркулова по щеке.
Прокурор Николай Муравьев, набрасывая своею речью петлю на подсудимых, поднял клевету:
- Пускалось в ход все: и пирушки, и катанья, и всякие угощенья… - Он не постеснялся сказать это, но тут же был вынужден признать:
- Они, надо им отдать справедливость, больше заботятся о будущности своего сообщества, чем о самих себе…
Клевету о попойках, к несчастью, к позору повторили и некоторые наши отечественные писатели высокого художественного ранга (Достоевский, Лесков и др.). Всем им превосходно ответил еще Герцен:
…Наш небольшой кружок собирался часто то у того, то у другого, всего чаще у меня. Рядом с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочитанное и узнанное, споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем. Вот этот характер наших сходок не понимали тупые педанты и тяжелые школяры. Они видели мясы и бутылки, но другого ничего не видали… Мы не были монахи, мы жили во все стороны и, сидя за столом, побольше развились и сделали не меньше, чем эти постные труженики, капающиеся на заднем дворе науки… Ни вас, друзья мои, ни того ясного, славного времени я не дам в обиду; я об нем вспоминаю больше, чем с любовью, - чуть ли не с завистью… 1
1 Герцен - "Былое и думы"
Надо, однако, оговориться: "мясов" и бутылок на пирушках народовольцев было куда меньше, чем на столах Герцена и его друзей.
Есть и еще рассказ о другой народовольческой пирушке:
…Не знаю, кто задумал этот вечер, но Желябов был там главный распорядитель. Приглашенные явились бог знает куда, на край города. Погода стояла убийственная: ветер, метель. Но внутри было шумно. "Господа, сегодня вечер без дел", предупреждали распорядители каждого и, действительно, просто не давали пикнуть о "деле"… Заботливая хозяйка заготовила всякое угощение. Гости тоже приносили - кто бутылку вина, кто пирог, кто еще что-нибудь. Желябов превзошел себя. Ом появлялся во всех комнатах, поддерживал разговор, не допускал оставаться задумчивою ни одной физиономии, угощал, затевал песни, танцы, заставлял каждого развертывать свои таланты.
Памятный вечер. Здесь были, между прочим, и Кибальчич, Н. Саблин, С. Перовская и еще десятка полтора лиц. На всех напало какое-то страшное веселье. Многие знали, что наверное не выйдет уже в жизни такого вечера. Господи, как мы только ни дурачились! Н. Саблин, неподражаемый рассказчик, морил нас со смеху своими анекдотами. Стали петь. Давно уже не певали радикалы! Дружно раздалось:
Звучит труба призывная,
С радостью в бой мы идем…
Пели и без тенденции. Потом стали танцовать, пародируя "настоящий" бал. Желябов торжественно открыл бал и затем не пропустил ни одной дамы. Танцы начались кадрилью и лансье, а закончились ужасающим трепаком. Желябов и Саблин оба замечательно танцевали, так что, несмотря на новый год, несмотря на то, что девять десятых Петербурга было в этот момент пьяно-распьяно, нижние жильцы все-таки пришли узнать, что такое у нас происходит. Веселый ужин с тостами за революцию, за смерть тиранам и т. д. закончил наш вечер и затянулся до белого дня… Никто не веселился в подобных случаях искреннее и беззаветнее Желябова. ("А. И. Желябов").