Грамши

Работа идет очень беспорядочно и неорганизованно. Это отражается на моем душевном состоянии, и без того достаточно неспокойном. Трудности возрастают — теперь у нас имеется закон об организациях (то есть против них), прелюдия планомерной полицейской деятельности, направленной к уничтожению нашей партии. Этому закону был посвящен мой дебют в парламенте. Фашисты обошлись со мной милостиво на этот раз, следовательно, с революционной точки зрения, я начал неудачно. Они собрались вокруг меня и дали мне сказать то, что я хотел. Правда, они непрестанно прерывали меня, но лишь для того, чтобы увести от темы выступления, а не с целью сорвать его. Я развлекался, слушая то, что они говорили, но не сумел удержаться, чтобы не отвечать на их реплики, а это было им на руку, потому что я устал и не мог больше продолжать в том плане, который первоначально наметил…

Внешне моя жизнь протекает спокойно, то есть незаметно никаких крупных, драматических перемен. Однако события развиваются неумолимо, и надо сосредоточить все внимание, чтобы следить за ними, понимать их и пытаться руководить ими. Реально значимые социальные силы все больше группируются либо вокруг фашистов, либо вокруг нас, промежуточные партии медленно умирают. Кризис захватывает всех. В некоторых кругах интеллигенции, куда, казалось, мы никак не могли проникнуть, начинают раздаваться голоса, требующие единого фронта с революционными рабочими. Наши успехи в организации рабочего класса все более очевидны. Поэтому все яснее определяются некоторые основные моменты ситуации.

1. Реформисты (которые хотят лишить нас возможности доказать публично, что мы являемся самой сильной рабочей партией) грозят нам расколом в профсоюзах;

2. Фашисты по той же причине грозят переломать нам ребра;

3. Крайние левые ведут внутри партий подрывную работу, добиваясь создания фракций.

Мы слишком сильны, чтобы не брать на себя инициативу в отдельных столкновениях, но слишком слабы, чтобы идти на открытую, решающую схватку.

Поэтому кажущееся спокойствие насыщено постоянной тревогой и напряжением…

Стараюсь убегать из этой политической пустыни, часто навещая Татьяну[35], которая напоминает мне тебя.

…я был далеко от Рима и упустил две возможности написать тебе. Я путешествовал: ездил в Венецию и в Триест, чтобы обсудить с тамошними товарищами внутреннее положение в партии, которое оказалось очень хорошим, несравненно лучше, чем я думал. На съезде мы получили подавляющее большинство: партия оказалась более большевистской, чем можно было предполагать, и очень энергично реагировала на фракционизм бордигианских экстремистов. Наша политическая линия уже одержала победу внутри партии, поскольку экстремистское течение раскололось и большинство ответственных его участников примкнуло к платформе Интернационала, а также среди трудящихся масс, поскольку наша партия завоевала большое влияние и руководит извне массой членов других партий.

Депутат парламента, коммунист Руджеро Гриеко рассказывает:

«Я приведу только два эпизода, хотя подобных им было много. Первый из них произошел во время торжественного заседания, состоявшегося в июне 1925 года… по случаю двадцатипятилетия правления короля Виктора-Эммануила III… Мы решили принять участие в этом заседании и выступить на нем с антимонархическим заявлением. Эта задача была возложена на товарища Эджидио Дженнари… Фашистские депутаты хотели по обыкновению наброситься на нас, но „торжественный“ характер заседания помешал их обычным хулиганским выходкам… Второй эпизод произошел в ноябре того же года, когда возобновились заседания Палаты депутатов после покушения Дзанибони на Муссолини… Когда началось обсуждение протокола предшествующего заседания, слово взял Фабрицио Маффи, который заявил, что имевшее место накануне восхваление дуче в Палате депутатов и проведение молебнов по случаю его избавления от опасности, не соответствует чувствам итальянского народа… Тут началось светопреставление… На нас накинулась толпа одержимых; хватая за волосы, они избивали нас кулаками… На следующий день мы явились на очередное заседание…»

21 января 1926 года за пределами Италии, в Лионе, открылся третий съезд Коммунистической партии Италии. Грамши выступил с докладом об общей политике партии. Тезисы, выдвинутые Грамши, были приняты большинством в 90,8 процента голосов.

Съезд знаменовал собой полную победу партии в борьбе с бордигианцами по двум кардинальным вопросам: ленинское учение о партии и анализ движущих сил революции в Италии.

Моя дорогая Юлька, не получал никаких вестей от тебя после 14 сентября, то есть ровно месяц. Поэтому я несколько озабочен и опечален. Последнее время мне удается делать гораздо больше, чем удавалось в прошлом. Я опять стал довольно много писать для наших газет, преодолев некое умственное оцепенение, овладевшее мною с некоторых пор: мне казалось, что я уже не способен написать что-нибудь интересное и литературно сносное, и это ощущение стало прямо-таки болезненным. Я постарался так или иначе перебороть его, хотя убежден, что пройдет немало времени, прежде чем я опять буду в полной форме. Добиться этого мне во многом помогли постоянные, упорные мысли о тебе и наших детях. Знаешь, бывают минуты, когда я буквально места не могу себе найти от беспокойства; когда я думаю о том, что ты до сих пор одна несешь бремя забот о двух детях, не говоря уже о лежащей на тебе всякой другой ответственности, мне обидно и грустно. До тех пор, пока мне не удастся окончательно и прочно изменить теперешнее положение вещей, мне будет казаться — вопреки всему, — что я недостаточно люблю тебя и обоих детей. В отместку за эти черные мысли я яростно обрушиваюсь на наших врагов, которые в газетах изображают нас как набобов, купающихся в золоте. Но не хочу больше говорить тебе об этом, чтобы ты не думала, будто я всегда мрачен и угрюм. Напротив, я чувствую себя довольно хорошо. Я хочу говорить с тобой о чем-нибудь серьезном и в то же время веселом: например, об анкете газеты «Пикколо» на тему о счастливых женах, которую ты, конечно, припомнишь. Премией отмечен ответ, сформулированный примерно так: «Счастлива женщина, вышедшая замуж за человека, с которым охотно изменила бы мужу». Газета решила, что этот ответ — квинтэссенция глубокого проникновения в психологию жен. Мне тоже кажется, что ответ имеет известное психологическое и историческое значение для характеристик нравов и уровня мышления определенного класса в определенную эпоху. Надо было бы сообщить о нем какому-нибудь специалисту по эротическим вопросам (например, Колл.), чтобы об этом было написано произведение животрепещущей актуальности. Удалось ли мне заставить тебя улыбнуться? Тогда я хочу крепко-крепко обнять тебя именно сейчас, пока ты улыбаешься, вместе с обоими нашими детьми (первенцем и вторым сыном, можем мы сказать сейчас весьма торжественно).

Ант.

Только что получил твои письма от 26/9. Очень люблю тебя, обнимаю. А.

…на этой неделе я опять не получил никаких известий от тебя. 30-го, то есть через три дня, я выеду из Рима и попытаюсь выбраться из страны, чтобы попасть на расширенный Пленум ИККИ. Не вполне уверен, удастся ли мне это, но, кажется, есть кое-какие благоприятные возможности. Как только попаду на советскую территорию, протелеграфирую тебе, но, как и в прошлый раз, прошу тебя, приходи на вокзал только в случае хорошей погоды и если будешь абсолютно свободна. Таким образом, для меня наступает период, может быть долгий, когда я ничего о тебе не буду знать и не смогу писать тебе. Но меня несколько утешает надежда увидеть всех вас

Обнимаю тебя и детей. Антонио.

35

Татьяна Аполлоновна Шуухт — сестра жены Антонио Грамши, Юлии, в то время жила в Риме.