Ристалища Хаббы

– А! – Сайг снова бросил взгляд на окно. – Теперь я понимаю, к чему ты завел разговор про Шем, Туран и стигийского змея, который облизывается… Вы, киммерийцы, большие хитрецы, очень бо-олыпие! Ты мог бы сказать проще, воронья башка: давай, Сайг, перепилим решетку и удерем! Только-то и делов!

Давай, Сайг, перепилим решетку и удерем, – скрипнув зубами, повторил Конан. – Удерем в степь, а там, если хочешь, сведем счеты.

Брови асира полили вверх, потом зубы его блеснули в усмешке. Несколько мгновений он всматривался в лицо киммерийца и вдруг произнес то, чего Конан никак не ожидал:

– А какие между нами счеты, парень? Чего мы не поделили? Пирогов, которые хаббатейские свиньи швыряют нам? Так забери себе их все! Мне не жалко!

– При чем тут пироги? Ты оскорблял Крома и киммерийцев!

– А ты – Игга и Имира! И весь Асгард!

– Врешь, рыжий! – Конан гневно вскинул кулак с зажатым в нем напильником. – Я говорил худые слова не про весь Асгард, а про кое-каких хвастунов, что живут там! А Асгард… что Асгард… страна как страна! У меня там и побратимы есть, знатные воины, не тебе чета!

– Это кто же? – с вызовом прищурился Сигвар.

– Ньорд и Хорса! Слышал о таких?

Асир кивнул и в тягостном раздумьи уставился на носки своих сапог. Казалось, в душе его здравый смысл борется с тщеславием и самомнением, разум сражается с упрямством, надежда обрести свободу бьется с гордыней. Губы его подрагивали; не то он шептал про себя проклятья, не то прикидывал все преимущества и потери от союза с киммерийцем.

Наконец Сайг пришел к какому-то решению; лицо его посветлело, морщины на лбу разгладились. Прочистив горло, он сказал:

– Пожалуй, твой Кром не такой уж плохой бог. Хоть у него и нет потомства…

– Считай, что я – его сын! – рявкнул киммериец.

– Ну, если ты так говоришь… – Сигвар погладил бороду. Несколько мгновений они глядели друг на друга, и внезапно Конан почувствовал, что асир готов уступить. Напильник и желанная свобода были слишком весомыми аргументами, чтобы продолжать ссору из-за такой мелочи, как боги. Тем более, что ни Кром, ни Имир и Игг со всеми их дочерьми и сыновьями, не собирались вытаскивать пленников из хаббатейского узилища. Эти божества обитали на севере, в горах Киммерии, на снежных равнинах Асгарда и Банахейма; здесь же, в Хаббе, властвовал шестирукий трехголовый Трот. И ни один из его ликов не сулил киммерийцу и асу ничего хорошего.

– Значит, ты предлагаешь перепилить решетку и удрать, – буркнул Сигвар. – Что ж, неплохая мысль… Еще день-другой, и моя нога будет в порядке… Я тебя не задержу.

– Значит, договорились, рыжий кабан?

– Договорились, медвежье брюхо!

На этот раз ругательства прозвучали без злобы: так, дань привычке и гордыне. Затем Сайг повернулся к своему лежаку и сказал:

– Буду спать. Во сне раны заживают быстрее.

– Эй, постой! – Конан тряхнул решетку. – Скажи-ка, а тот поход в Киммерию, о котором ты болтал – это было на самом деле?

– Было, да… года три назад.

– Ну, и чем все кончилось? Раздобыли вы шкуры? Сайг внезапно ухмыльнулся и, потянувшись к кувшину с брандом, отхлебнул добрый глоток.

– Нет, не раздобыли. Сказать по правде, мы чуть не расстались с собственными, угодив в засаду… – Он помолчал и добавил: – Ну, было же сказано мной – вы, киммерийцы, хитрый народ!

С тем, что не под силу одному, справятся двое: на следующий день они разогнули прутья в решетке, разгораживавшей камеру, и Сигвар проник на половину Конана. Он двигался уже совсем уверенно; рана на бедре затянулась, подернулась нежной кожицей и не требовала ежедневных промываний жгучим брандом. Теперь асир пользовал напиток лишь по прямому назначению – лил в глотку.

Они решили пилить оконные прутья во время поединков на ристалище. Ночью и днем, когда праллов выводили на прогулку, это было бы невозможным; как ни остерегайся, как ни осторожничай, а железо будет скрипеть и визжать под напильником, подавая сигнал охране. Но во время схваток, когда звенит оружие, когда вопли разгоряченной толпы наполняют овальную чашу амфитеатра, когда внимание стрелков приковано к арене, когда под ногами сражающихся вихрится песок – в это время удалось бы не только перепилить железные прутья, но и переделать их в ножи, если б у пленников имелись молот и наковальня.

Резать обломком напильника толстые железные прутья – нелегкий труд, но Конан и Сигвар были сильны и работали попеременно. Один пилил, другой развлекал труженика всякими историями; и было в этих рассказах много сходного, много говорившего о том, что оба они – с одного поля ягоды, и неважно, как называется то поле – Киммерией или Асгардом. Постепенно лед недоверия таял, а дело двигалось; перерезанные прутья падали на пол один за другим, а камень под ними покрывался тонким слоем опилок. Так они работали два или три дня, каждый раз тщательно сметая опилки наружу и перемешивая их с песком, до которого удавалось дотянуться сквозь оконце. Выпиленные прутья Конан вставлял назад, укрепляя их хлебным мякишем и бараньим салом, так что заметить ущерб, нанесенный решетке, было бы нелегко.

За эти дни он многое узнал о Сигваре Бешеном – и, прежде всего, о том, как асир очутился на ристалищах Хаббы. По словам Сайга, он с десятком приятелей подрядился охранять заморанских купцов, торговавших тканями и драгоценными резными амулетами из яшмы, малахита и других камней. Каравэн их покинул Шадизар, благополучно (если не считать пары стычек с разбойниками) перевалил через Кезанкийские горы и в назначенное время прибыл в Султанапур, большой и оживленный туранский порт на берегах Вилайета. Здесь купцы зафрахтовали судно, ибо в намерения их входило пропутешествовать на юг вдоль морского берега, посетив по дороге все крупные туранские города – Аграпур, Шангару и Хоарезм.

Но после Аграпура их постигла неудача: во время страшной бури, какие случаются на просторах Вилайета, корабль отнесло к востоку и сильно потрепало. Мачта сломалась и, падая, пришибла нескольких матросов и стражей; Сигвара задело реей по голове, и он провалялся без сознания целых два дня.

За это время корабль успел сменить хозяев. Вилайетские пираты, прятавшиеся в прибрежных бухточках Ксапура и других мелких островков, имели прибыльный обычай прочесывать морские воды после штормов и бурь, собирая богатый урожай на полузатопленных и разбитых купеческих судах. Барк, на котором плыл Сигвар, попал в лапы Кайдура Кривозубого, который обычно не церемонился с пленниками, спуская их за борт. Но на сей раз он явил милость; до Хаббы было недалеко, и Кайдур решил, что глупо топить живой товар, стоивший немалых денег на хаббатейских невольничьих рынках. Так Сигвар Бешеный и очутился на ристалище Митры.

Выслушав эту историю, Конан хмыкнул.

– Ты мог бы договориться с этим Кайдуром, – вымолвил он, продолжая перепиливать прут. – Пираты уважают хороших бойцов, и им всегда нужны люди.

– Нет, не мог, – Сигвар помотал кудлатой головой. – Несговорчивый скот попался, обмочи его брюхатая волчица! Хоть зубы у него были кривые, да башка варила хорошо: сразу понял, что два кусачих пса не уживутся в одной клетке! Оно и верно. Если б Кайдур меня развязал и позволил бы дотянуться до топора, сейчас на свете было бы одним кривозубым меньше. Так что я на него зла не держу, он был в своем праве.

– Не в своем праве, а в своей силе, – уточнил Конан. – Дотянулся бы ты до топора, и право было б на твоей стороне.

– Согласен, – буркнул Сайг, сменяя киммерийца у окна. Он бросил взгляд на ристалище, где два пралла молотили друг друга шипастыми дубинками, и пробормотал: – А этот, слева, неплох! Клянусь имировыми кишками, я не успею допилить прут, как второй парень окажется с разбитой головой!

– Если ты будешь болтать, а не работать, то скоро потеряешь свою. Пили, рыжий ублюдок!

– А ты, воронья башка, рассказывай что-нибудь! – Асир с ожесточением принялся водить напильником.

– то?

– Ну, поведай, как ты сюда угодил. Конан свирепо оскалился.