Страница 5 из 51
Голову будто тряпками стянуло, дико хотелось спать и на воздух – подальше от газовой духоты. Перед глазами плавала фарфоровая баночка в переплетении цветов и иероглифов. Галка столовой ложкой черпала из неё что-то зелёное, перекладывая в склянку из-под питания, после чего банка перекочевала в бомжпакет, где упокоилась на горке памперсов. Несла при этом Галка такое, что Лена сочла за благо отключить мозг. Когда Галка принялась мазать себе этой штукой глаза, Лена сбежала.
***
– Что ж ты ребёночка не уймёшь? – дёрнула Лену за рукав тётка. – Мамаша тоже!
За спиной болтался рюкзак, плечо оттягивал бомжпакет, а затёкшие ладони сжимали ручку коляски, в которой хныкала Нюся.
Ой, чуть свою остановку не проехала!
Коляску помог выгрузить сострадательный подросток.
– Нарожают, а заботиться не умеют! – бурчала вдогонку тётка.
***
Александра Порфировна поставила недопитую чашку. Эти с картошкой с ума посходили, в такую рань звонить. Картошка у них дрянь, Зинаида покупала – за неделю сгнила. Настырные! Выдвинула грузное тело из-за стола, набросила платок. Поползла по бесконечному коридору гостиничного типа, споткнувшись впотьмах об Валькины санки, лампочки опять покрали, нету на них управы. Добралась до двери.
– Кто там?
– Александра Порфировна, я Лена, помните? Из сорок седьмой квартиры.
– Лена? Это что ж, Галинина дочка с тобой?
Ида воскресшая, не знала б с пелёнок, поверила бы, что такие из гробов заново выходят. Александра Порфировна скрутила дулю в кармане от греха.
– Галина вчера ещё укатилась. Ты ушла, она следом укатилась. И дверь заперла. Она не запирала, девчонка сутками одна сидела, Валя ходила кормить, Галина и не запирала. А вчера заперла, я ж за стенкой, на слух не жалуюсь.
Александра Порфировна съёжилась под Лениным взглядом, как в детстве, когда мать бранила её за съеденные сливки.
– Нет, Леночка, откуда мне её мобильный знать! Только у Гальки не то, что мобильного, у ней телефон и всё другое за неуплату отключено. Свихнулась совсем твоя Галька! Не знаю, что она у себя творила, но, пока электричество ей не отключили, то и дело весь подъезд без свету оставляла.
Лена задумалась. Александра Порфировна тихо замерла перед ней, косясь на раскосое личико Нюси в бывшей Валькиной коляске. Бедная девочка, матери не нужна, отца ищи-свищи…. Соседи всё собирались милиции сообщить.
– Сдала б ты её, Леночка, куда следует? – решилась Порфировна. – В детдоме сыта-одета будет. Загнётся с такой мамашей, давно бы загнулась, если б не Валя. Она бы насовсем взяла, муж против: своих деток двое.
Лена затребовала ручку с бумагой, Порфировна истомилась, ковыляя до квартиры и обратно. Тем же чёрным глазом сверлила её Ида много лет назад, когда потерялся Васька. Все знали, что Натальина Ида отговаривает,живых и мёртвых тоже. У Васильевны внук в армии пропал, Ида сказала, скоро письмо придёт. Месяц спустя пришло: жив, из плена высвободили. Мальчишка с шестнадцатого дома потерялся, в колодце на стройке тело сыскали, как Ида указала. Ида была тихая, к Наталье когда ни заглянешь, над бумагами корпит, чертит. Бабы предупреждали, что не любит Ида, когда к ней за этимходят. Неделю кота по дворам звала, да и пошла к Иде. Дождалась, как Наталья в булочную уйдёт, и пошла. Хороший был кот Васька. Смирная Ида так-то взглядом огорошила – Порфировна и разревись, десятирублёвку в пальцах замяла, дура старая. Ида оторвала с клубка серую нитку, к стене отворотилась, постояла так, да говорит: «Иди, ни с кем не встречайся, ни с кем не разговаривай, дома нитку привяжи к спинке кровати, завтра придёт». «Заберите ваши деньги, Александра Порфировна!». Чуть свет Василий орал под дверью, грязный, ухо драное, на трёх лапах вбежал да к миске.
Бумажку с Ленкиным телефоном Александра Порфировна заложила под хлебницу. Объявится Галька, держи карман! Что ж это будет с девочкой? Всё ж в милицию сказать? К Ленке такие таскались – страх! Не лучше она Гальки. А ну их, не Порфировны это дело на старости лет. Позвонить позвонит, коли Галька вернётся, чего ж не позвонить, себе дороже.
Нацедила валерьянки, от сердца отлегло. На кровати красовалась вышитая ещё Натальей салфеточка. Хорошая была женщина, с дочерьми не повезло, а уж внучка…. Ой-ёй-ёшеньки! Сама-то что? Растила сыночку, работала, всё отдавала, замуж в другой раз не шла, хотя звали. Не звонит сынок, не ходит. И жизнь прошла.
***
После беседы с Порфировной Лена отправилась добывать Галкины контакты на рынок. Везти туда Нюсю было бы затеей странной и небезопасной, учитывая, что коляска развалилась при попытке засунуть её в лифт. Дивясь, что она не сделала этого раньше, Лена зашвырнула адскую машину в помойку и отправилась на поклон к Нине Павловне (соседке справа, с которой Лена как раз находилась в состоянии перемирия).
Свидание с рынком выдалось ностальгически приятным, хотя вряд ли можно назвать увлекательным период торговли китайским барахлом на свежем, в основном морозном, воздухе. Рынок основательно шагнул в цивилизацию – вместо завешанных тряпьём прилавков тёплые павильоны с почти сухими полами. Дело зашло настолько далеко, что Лена приметила несколько туалетных кабинок. Николай с Эдиком выползли из обновлённых закромов, улыбаясь Лене мелко и заискивающе – не вернулась ли к ним работать. И Николай, и Эдик – мирские прозвания, истинное же имя Эдика звучало как Ци Эрчжи, «грибок долголетия», у Николая попроще – Чжан Чжэнхун, «красная политика». Галку китайцы два года как выгнали: «Уходила – товар бросала, людей пугала, розетку вырвала и рукой за провод, на рынке свет сгорел, а сама целая курица осталась».
Галкиных контактов ни у кого не случилось, но все, кто её застал, в один голос уверяли, что Галка рассорилась с головой. Всё же одна продавщица недавно встретила Галку у Вани – китайца, работавшего охранником и дворником в китайском же хозмаге (торговавшем, по слухам, не только шнурками и средствами от тараканов, но и дурью). Галина-де там в подсобке чаи распивала.
Насколько помнилось Лене, в вопросах расширения сознания Галка довольствовалась пивом. Дурь разом объясняла как странности в поведении, так и Нюсину национальность (прежняя Галка по китайцам не прикалывалась, предпочитая брутальных мачо солидных размеров). И всё же… это что надо употреблять, чтобы обходиться ладно без еды, но без питья… да ещё руками за провода! Такое даже в Китае вряд ли производят. Про отсутствующий запах Лена старалась не думать (почему-то это пугало сильнее всего).
***
– Ты хоть понимаешь, во что вляпалась? – процедил Дима, хрустнул лужей, оступился и ещё сильней возмутился Лениной наивности. – Конкретно так, выше крыши. Ребёнок без документов, имени нормального, и то не знаешь, куда мамаша делась – без понятия, не говоря уж, когда вернётся. Да она натурально не вернётся, что к лучшему. Там не в дури дело, там крышу сорвало по полной программе, это не лечится!
– Всё я понимаю, – устало ответила Лена. – Если хочешь знать, я словно её шизой заразилась, говорят, бывает. В тот момент всё казалось очень логичным, утром я поняла, что наделала, рванула к Галке, ну и вот.
– Да ты после разговора с бабкой должна была к участковому бежать!
Собаки мирно паслись в подтаявшем снегу. Чувствуя, что хозяйке не до неё, Фанта залегла грызть огромную дубину (строжайше запрещалось после того, как Лене пришлось лично извлекать из глотки ротвейлера вставшую поперёк корягу). В отдалении пробирались дамы с собачками, бросая на Фанту трусливые взгляды.
– Слушай, не собираюсь я ни в какую милицию, понятно?! – нахмурилась Лена. – Галка выздоровеет, вернётся, а я ей: «Извини, но я твою дочку в детдом сдала, так получилось». Круто будет.
Дима швырнул окурок в сугроб.
– Ну, допустим, вернётся – хотя я в это не верю. Но даже вернётся и захочет забрать – а ты вот так на голубом глазу вернёшь ей ребёнка? После всего того, что ты сама видела, и что тебе нарассказали?