Страница 22 из 71
— Наказываю виновных, — бесстрастно ответил он. — Восстанавливаю порядок.
Примарх Имперских Кулаков замотал головой:
— Это не порядок, Курц, а геноцид. Прикажи своим воинам очистить позицию. Имперские Кулаки берут этот сектор под контроль.
— Очистить позицию? — переспросил Курц. — Разве они — не враги?
— Уже нет, — сказал Дорн. — Сейчас они военнопленные, но вскоре станут мирным населением и гражданами Империума. Разве ты забыл, ради чего Император начал Великий Крестовый Поход?
— Ради завоеваний, — ответил примарх Повелителей Ночи.
— Нет, — возразил Дорн, положив руку в золотой перчатке на наплечник Курца. — Мы — освободители, а не разрушители, брат. Мы несем свет истины, а не смерть. Для того чтобы эти люди признали наше право вершить судьбу Галактики, мы должны проявлять великодушие.
От прикосновения брата Курц брезгливо передернулся: ему противна была эта претензия на дружбу. В душе примарха Повелителей Ночи закипал гнев, но если Дорн и заметил что-то, то не подал виду.
— Эти люди восстали против нас и должны заплатить за свое преступление, — процедил Курц. — Империуму подчиняются из страха перед наказанием, и ты знаешь это не хуже других. Покарай бунтовщиков, и остальные усвоят, что противостоять нам — значит умереть.
Дорн покачал головой и взял Курца под локоть, чтобы увести подальше от любопытных взглядов.
— Ты не прав, но нам следует обсудить это наедине.
— Нет, — ответил Курц, сердито вырывая руку. — Ты полагаешь, что эти люди смиренно склонятся перед нами после того, как мы проявим сострадание? Милосердие придумано для слабаков и глупцов. Оно приведет лишь к развращению нравов и, раньше или позже, предательству. Держать эту планету под контролем поможет страх перед репрессиями, а не твое великодушие.
Дорн вздохнул:
— А ненависть, доставшаяся выжившим, будет переходить из поколения в поколение — и так до тех пор, пока планету не охватит война, причину которой не будет знать ни один из сражающихся. Это никогда не кончится, неужели ты не понимаешь? Ненависть порождает лишь ненависть. Невозможно построить Империум на фундаменте, пропитанном кровью.
— Все империи строились на крови, — усмехнулся Курц. — Утверждать обратное — наивно. Верховенство закона не сохранишь слепой верой в человеческую добродетель. Разве мы не достаточно повидали, чтобы понять: мир человечеству можно навязать лишь силой оружия?
— Не верю своим ушам, — пробормотал Дорн. — Курц, что на тебя нашло?
— Ничего такого, чего во мне не было прежде, — ответил Курц.
Отвернувшись от исполинской золотой фигуры, он направился к одному из немногих оставшихся пленников. Ухватив человека за лацканы куртки, Конрад Курц вздернул его на ноги. Затем примарх подобрал валявшийся на земле болтер и сунул в дрожащие руки пленного. Склонившись над человеком, Курц сказал:
— Давай. Убей меня.
Перепуганный пленник замотал головой. Тяжелое оружие прыгало у него в руках, словно несчастного одолели судороги.
— Нет? — спросил Курц. — Почему нет?
Человек попытался заговорить, но от близости примарха его обуял такой ужас, что невозможно было разобрать ни слова.
— Ты боишься, что тебя убьют?
Пленник кивнул, и Курц обратился к своим воинам:
— Никто не притронется к этому человеку. Не важно, что произойдет, — он не должен понести наказания.
Сказав это, Курц развел руки в стороны, оставляя спину открытой, и пошел обратно к Дорну.
Не успел он сделать и трех шагов, как пленник вскинул болтер и воздух разорвало звуком выстрела. Разрывной снаряд высек искры, срикошетив от силовой брони Курца, — а примарх, крутанувшись на месте, одним прыжком подскочил к человеку и ударом кулака снес ему голову.
Секунду обезглавленное тело неуверенно пошатывалось, а затем медленно опустилось на колени и повалилось на землю.
— Вот видишь, — сказал Курц, стряхивая с пальцев кровь и обломки кости.
— И что ты этим доказал? — буркнул Дорн. На лице его было написано отвращение.
— То, что, если смертным дать выбор, они всегда выберут неповиновение. Пока этот человек считал, что будет наказан, он не осмеливался выстрелить — но, как только поверил, что убийство обойдется без последствий, тут же нажал на спуск.
— Это был недостойный поступок, — сказал Дорн.
Курц отвернулся прежде, чем тот пустился в дальнейшие объяснения, однако примарх Имперских Кулаков схватил брата за руку:
— Твои воины прекратят бойню и очистят позицию, Курц. Это не просьба, а приказ. Убирайся с этой планеты. Сейчас же.
Взгляд Дорна был тверже гранита. Примарх Повелителей Ночи достаточно хорошо знал своего брата, чтобы понять, что слишком долго испытывал его терпение.
— Когда эта кампания будет выиграна, нам с тобой придется объясниться, Курц. Ты пересек черту, и я не намерен больше терпеть твои варварские методы. Путь, который ты избрал, — это не путь Империума.
— Возможно, ты и прав… — прошептал Курц.
И он увел с поля боя Повелителей Ночи, чья темная броня превращала их в цепочку теней среди развалин.
Курц задался вопросом: чем бы закончился их с братом спор, не подчинись он приказу?
Примарх вздрогнул при мысли о кровавых последствиях, которые сулили подобные рассуждения. Чувствуя себя запертым в клетке зверем, он провел рукой по темным волосам — и тут дверь его комнаты, его узилища, скользнула в сторону. Через порог шагнул воин в сверкающей броне цвета ночи. За дверью Курц заметил фиолетовые доспехи стражников из Гвардии Феникса, личной охраны Фулгрима. Золотые алебарды воинов и их плащи из медных чешуек поблескивали в тусклом свете звезд.
Дорн и Фулгрим изрядно постарались, чтобы не дать ему вырваться из заключения.
Наголо обритая голова вошедшего была шишковатой, с матово-бледной кожей. Полуприкрытые тяжелыми веками черные глаза смотрели из-под выпуклого лба, а челюсть резко выдавалась вперед.
Курц приветственно кивнул своему адъютанту, капитану Шангу, и подозвал его нетерпеливым жестом.
— Есть новости? — бросил Курц в ответ на короткий поклон Шанга.
Тот ответил:
— Повелитель Кулаков выздоравливает, милорд. Не будь он примархом, скончался бы трижды от ран, что вы ему нанесли.
Его командир вновь обратил взгляд к звездам, вращающимся за стенами форта. Курцу не надо было напоминать, насколько тяжелы раны Дорна, — ведь он сам раздирал его тело голыми руками и зубами.
— Теперь, полагаю, я должен дождаться суда своих родственничков?
— Со всем уважением, сэр, но вы действительно пролили кровь брата-примарха.
— И за это они, без сомнения, потребуют заплатить кровью…
Он помнил, как командир Имперских Кулаков ворвался в его покои, кипя негодованием после шератской резни и еще больше взъярившись от слов Фулгрима, который пересказал Дорну то, что Курц поведал ему по секрету несколькими днями ранее. Припадок, скрутивший Курца, когда Феникс заговорил о событиях на Кемоше, бросил примарха Повелителей Ночи на пол и заполнил его разум жуткими картинами грядущей смерти и неотвратимой тьмы.
Тронутый очевидным участием Фулгрима, Курц доверился брату и рассказал о видениях, преследующих его с самого раннего детства на Нострамо.
Галактика, охваченная войной.
Астартес, обратившиеся против Астартес.
Ожидающая его смерть от отцовской руки…
Бледное орлиное лицо Фулгрима не дрогнуло, однако Курц заметил беспокойство, мелькнувшее в глазах брата. Курц понадеялся, что Феникс сохранит его исповедь в тайне, но, когда Дорн возник на пороге, примарх Повелителей Ночи осознал, что его предали.
По правде говоря, он почти не помнил того, что случилось после брошенных Дорном обвинений в оскорблении Императора. Настоящее растаяло, и разум его захлестнуло будущее, в котором Галактика полыхала в бесконечной войне, а ксеносы, мутанты и мятежники обгладывали гниющие кости Империума.