Страница 60 из 69
Я взял Элен за руку. Но она тотчас ее отдернула. Сказала:
— С тобой жить невозможно! — И я не узнал голоса жены.
В одно мгновение мы стали чужими друг другу. Я испугался. Ибо не ожидал, что все так получится. Пусть кричала бы, ругала, все, что угодно, только не это…
— Давай есть, — проговорила она, утерев слезы. — Так будет лучше.
И наступила тишина. Со вчерашнего вечера я исчез для Элен. Она не затевает ссор. (Я тоже.) А просто–напросто не замечает меня. Будто я прозрачный. Теперь вам все известно. Можно на этом и остановиться. Если в ваших церковных книгах сыщется хоть какая–нибудь молитва о привидениях, прочтите ее, думая обо мне.
Ваш друг
Жан Мари».
* * *
Последняя стычка перед дверью.
— Ты не хочешь, чтобы я тебя проводила?
— Нет и нет. Я себя отлично чувствую.
— Я буду волноваться. Ты хорохоришься, а потом…
— Если через час меня не будет, зови полицию, — отвечает Ронан. — Они с превеликим удовольствием скрутят меня.
Он на улице. Наконец–то один! Ноги еще не совсем окрепли. Болезнь постепенно, с упорными боями, покидает тело. Но дойти до редакции газеты «Уэст–Франс» не такое уж геройство. Тут и километра не наберется. Главное — это первый настоящий миг свободы. Более десяти лет он жил под пристальным оком, сверлящим спину, когда каждый шаг под наблюдением. После тюрьмы мать, сиделка.
А теперь он невидим. Никто на него не смотрит, не узнает. Он сам себе хозяин. Захочет — остановится, захочет — куда–нибудь пойдет. Можно побродить по улицам. Время перестало быть тусклой чередой однообразных до головокружения секунд и превратилось в разноцветный поток мгновений, движение которых влечет то туда, то сюда, в зависимости от твоей воли. Витрины притягивают взгляд, пробуждая желание что–нибудь купить, так похожее на любовное томление.
Ронан смотрит на выставленные товары. И когда видит свое отражение в стеклах и зеркалах, невольно ищет рядом силуэт Катрин. Они так часто прогуливались здесь вдвоем. «Посмотри, какое кресло! — восклицала Катрин. — Вот бы нам такое!» Шли не спеша. И со смехом представляли, как обставят свою будущую квартиру. Это было… Это было пылкое, яркое время. И что от него осталось — лишь скрытое от всех свечение ненависти. Ронан медленно идет мимо лавок и магазинов… Солнце лежит на его плече, словно рука друга. Надо расслабиться и хотя бы час радоваться жизни. Ведь ты сам ведешь эту игру, говорит он себе, так что торопиться не стоит.
Желая растянуть удовольствие от прогулки, Ронан подолгу разглядывает выставленные на витринах книги, останавливается перед оружейным магазинчиком Перрена. Рядом с ним расположился торговец рыболовными снастями. Это уже что–то новенькое! И вообще город изменился. Он сделался более шумным. И менее бретонским. Раньше на улицах встречались женщины в чепцах, небольших, типично морбианских чепцах в форме крыш или кружевных замков Финистера. Пора сдавать в музей мой родной край, думает Ронан. Или прятать в холодильник! А вот и здание газеты, новое, современное, ничего лишнего. Никто не обращает на Ронана никакого внимания. Ему нужно пролистать подшивку.
Второй этаж направо, в конце коридора. Навстречу то и дело попадаются спешащие секретарши. Отовсюду доносится треск пишущих машинок. Разве хоть кто–нибудь вспомнит, что когда–то он был главным героем рубрики происшествий и точно так же бегали секретарши и стрекотали машинки. И уж тем более кто заподозрит, что через несколько недель его фотография вновь появится на первой странице? И шапка, набранная крупным шрифтом: НОВАЯ ЖЕРТВА УБИЙЦЫ КОМИССАРА БАРБЬЕ. А по соседству с его фотографией физиономия Кере…
Ронан входит в просторную комнату. Служащий в сером халате идет к нему навстречу и смотрит на него сквозь очки.
— Первый квартал шестьдесят восьмого года?.. Присаживайтесь, мсье… Наверно, для дипломной работы? К нам много студентов заходит.
Затем приносит тяжелую пачку. Ронан принимается листать пожелтевшие газеты, пахнущие лежалой бумагой и типографской краской… Он ведь прекрасно помнит, что международный слет скаутов проходил в Кимпере в пасхальные дни… Так какого же черта… Ах, вот! Конец марта. Статья за статьей. Конгресс скаутов–католиков в Кимпере наделал изрядно шума. И внезапно он находит то, что искал. Фотография группы скаутов и Кере посредине. Не ошибешься!
Служащий как раз стоит к нему спиной. Ронан достает из кармана ножницы для ногтей, быстро вырезает фотографию и захлопывает пачку подшитых газет. Никто и не заметит, что страница изуродована. Спрятав фотографию в бумажник, Ронан облегченно вздыхает, да, страшновато было, но зато он сполна вознагражден. Теперь Кере не ускользнуть! Можно вытянуть ноги и хоть немного насладиться покоем. Здорово, ничего не скажешь! Превосходный план, и пока все идет как по маслу. Кере остался без работы. Вскоре потеряет жену, а затем и жизнь. Око за око, старина! За что боролся, на то и напоролся.
Будь у него хоть малейшая охота, мог бы сейчас перечитать историю своего преступления от и до. Достаточно лишь попросить газеты за второй квартал того же года. И можно увидеть нарисованный мелом на тротуаре контур тела Барбье. А чуть позже собственное несчастное лицо, искаженное вспышками фотоаппаратов. И заголовки: «Признание Ронана Гера»… «Поступок политического экстремиста». А несколько дней спустя: «Невеста убийцы кончает жизнь самоубийством». Но нет нужды листать газеты. Все это и так намертво засело в его голове. Задумавшись, Ронан неподвижно сидит, положив ладони на стол. К нему подходит служащий.
— Вы уже закончили, мсье?
Ронан вздрагивает.
— Да… Да… Конечно. Можете унести.
И выходит из комнаты. От волнения в животе спазмы. А что, если выпить чашечку кофе? Ронан переходит улицу. Немного пошатываясь. Похоже на раненых киношных гангстеров. Бар совсем рядом, в двух шагах. Ронан тяжело опускается на стул.
— Кофе покрепче.
Ему нельзя. Опасно. Но запретное и опасное уже давно стали для него нормой! А сейчас ему необходим сильный толчок, чтобы вырваться из нахлынувших воспоминаний. Кофе прекрасен. Прошлое постепенно уходит. «Господи! — просит Ронан. — Дай мне покоя!»
* * *
«Мой дорогой друг!
Я искренне благодарен вам за добрые советы. Разумеется, вы правы. Действительно, все происходящее со мной и есть я, судьба исходит от моего характера, как шелковая нить из живота паука. «Человеческое «я“ является первопричиной страдания, — пишете вы, — а свобода остается даром Всевышнего“. Увы, разум мой больше не способен к философствованию. Я болен. Скажем так: странным образом раздвоился. Один лежит в постели, не слушает, что ему говорят, отказывается от пищи, охваченный подспудными страхами, а другой млеет от удовольствия, наслаждаясь своего рода нирваной. Который из нас двоих настоящий? Не знаю. Доктор произнес великолепные слова: «Ему нужен покой“. А разве я не являлся и прежде воплощением безделья?
Но я увлек вас сразу в середину повествования. Позвольте мне продолжить роман об этом диковинном персонаже, каковым является Жан Мари Кере. В прошлый раз мы остановились на том, что жена перестала со мной разговаривать. Ну так вот, бойкот закончился. В один прекрасный день к нам заявился тот парень, ниспосланный мне самим Небом, — Эрве, и от его букета, шикарных роз, вся наша гостиная озарилась праздничным светом, а Элен вновь обрела дар речи.
— Посмотри, что принес нам господин Ле Дюнф.
Она впервые обратилась ко мне после… очень долгого времени, как мне кажется. Я был в пижаме. Дошел до двери спальни, чтобы поблагодарить нашего гостя, а затем вернулся обратно в постель. Розы… Эрве… Надо же! Из соседней комнаты доносилась их беседа — забавное ощущение, будто в театре находишься, — они говорили обо мне.
Элен: Это уже целую неделю как длится. К нему обращаешься, а он молчит. (Неправда. Она первая начала.)
Эрве: А что говорит доктор?
Элен: Да ничего особенного. Он считает, что это небольшая депрессия. Но дело в том, что она никак не пройдет. Не пойму: то ли депрессия заставила его бросить работу, то ли, наоборот, он так утомился, что началась депрессия. Я просто схожу с ума. А каким он был в те времена, когда вы с ним познакомились?