Череп колдуна

– Но ведь ты осознаешь, что необычен. Ты уже достаточно знаешь человечество и понимаешь, что основная масса людей ничем не отличается от скота. И что плохого в том, что человек питается существами, которые ниже, чем ему подобные? Они ведь все равно смертны… почему бы вриколам не питаться ими? Они убивают друг друга из-за гораздо более ничтожных причин: из-за клочка земли, за неосторожное слово, из-за женщины…

– Если ты пытаешься убедить меня, что большая часть человечества глупа, то зря тратишь свой пыл, ибо тут я с тобой согласен, – отвечал Оуэн. Он на мгновение остановился, глядя в конец петляющей дорожки. – Я думаю, это твой дом, а?

– Я все равно выйду победителем, – зашипел Мирдин. – Я возьму верх, и тогда… ты пожалеешь, – ты, который отказался стать живым божеством.

– Твои вриколы вымирают, чародей, – отозвался Оуэн, нюхая воздух. – Ничего себе божества. Сколько же их еще осталось у тебя на службе?

– Немного, – ответил Мирдин. – Но достаточно. А ты, глупец, рассчитываешь пережить мою смерть? Я буду отомщен…

– Об этом я и говорю тебе все время, – сказал Оуэн. – У меня нет выбора, колдун.

– Оуэн!

Это была Ринель. Она стояла на пороге дома из белого камня, который Оуэн тут же узнал. Она, улыбаясь, прислонилась к дверному косяку, и прекрасные волосы ее все так же развевались от невидимого ветра.

– Сверни с дороги, Оуэн, – лепетала она, – только на минуточку… а потом пойдешь дальше. Никого не осталось, Оуэн… все или мертвы, или улетели наверх, чтобы не умереть… я одна. Мне одиноко… Оуэн…

Он смотрел на нее, потирая бороду тыльной стороной ладони.

– Ты и вправду была очень красивой женщиной, Ринель, – наконец сказал он ровным голосом.

– Я во всех отношениях лучше тех, кого ты найдешь наверху, – с улыбкой ответила она.

– А как далеко от своего обиталища ты можешь теперь отойти, Ринель? – спросил он. – Твоя сила почти на исходе, верно?

– Оуэн… – произнесла она, и голос ее зазвучал призывно. Он покачал головой.

– Я думаю, стоит мне подойти ближе, и ты накинешься, чтобы высосать из меня жизнь, несмотря ни на какие охраняющие меня законы, – ответил он и вгляделся в нее пристальнее. – Ведь твое настоящее тело теперь лежит там, в твоем доме из белого камня, и разлагается, потому что ему не хватает того, что ты сейчас ищешь… и уже скоро начнутся твои вечные муки в объятиях смерти. Я мог бы только пожалеть тебя, Ринель, если бы ты знала, что означает это слово.

Ткани ее лица на глазах потемнели, сливаясь в маску тления, а затем стали распадаться… он поспешно отвернулся. Но голос все еще звал его.

Вскоре призывы сменил бессловесный мучительный вой, который постепенно стихал, и наконец наступила гробовая тишина. Дорога под ногами Оуэна повернула, и теперь перед ним был дом Мирдина.

Вдруг на дорожке появился Кайтай, а рядом с ним – Зельза. Оуэн встал как вкопанный, удивленно глядя на них.

– Оуэн, – начал Кайтай, тонко улыбнувшись. – Подожди.

– Ведь мы с Кайтаем тоже помогали тебе служить Мирдину Велису, – заговорила Зельза, радостно улыбаясь. – То, за чем ты сюда шел, уже никому не нужно. Все кончено.

– Волшебник уничтожил всех призраков, которых призвали против него, – продолжал Кайтай, – так что считай, нам повезло… он простил нас, потому что мы служили ему. Пойдем отсюда, нам пора в обратный путь.

Оуэн долго вглядывался в лицо Кайтая, затем взгляд его упал на лицо Зельзы и остановился на нем. Оуэн улыбнулся и кивнул.

– Боги, укрепите мне руку! – воскликнул он, замахнувшись топором. Кайтай вскинул руки с диким криком, но лезвие прошло насквозь, и кровь хлынула фонтаном.

Пока Оуэн расправлялся с Кайтаем, Зельза кинулась на него с маленьким кинжалом, но он увернулся и размахнулся снова. Топор почти перерубил ей шею, и она упала с тяжелым стуком.

Он зажал себе кулаком рот и отступил. Холодный ужас сжал его сердце, когда он вновь взглянул на тела, распростертые на дорожке.

Это была одна из ловушек Мирдина. Во всяком случае, должна была быть.

– Слушай, колдун, у меня не было выхода, – закричал он в раскрытую дверь дома. – Ловушка это или нет…

Но два поверженных тела не исчезали, и кровь, растекшаяся ручейками, уже начала всасываться в гравий дорожки. У Оуэна закружилась голова, но он пошел прямо в дверь и дальше, к сверкающей колонне из зеленого камня, на которой стоял череп Мирдина Велиса.

Он шел очень долго.

Чем ближе подходил Оуэн, тем сильнее навстречу ему дул ветер – это был ледяной вихрь, и он становился все холоднее. В лицо хлестал снег, и Оуэн начал тонуть в сугробах. Сквозь метель он увидел, как далеко-далеко, на недоступной ледяной горе, сверкнул зеленый камень колонны. Ему подумалось, что если остановиться на мгновение, то можно будет хоть немного согреться… но он не останавливался.

Теперь его жгло солнце, и идти приходилось по раскаленным, излучавшим жар камням; жара и непереносимый солнечный свет слепили его, а позади, он знал, ждал его прохладный колодец.

Пот градом катился с Оуэна, но он сделал еще шаг, который стоил ему таких же усилий, как добрая сотня шагов в обычной обстановке.

– Ну хватит, чародей, – прокричал Оуэн сквозь горячий встречный ветер. – К чему теперь эти игры?

Внезапно наступила полная темнота.

Мимо проплыло лицо, и на него неподвижно смотрели невидящие глаза… он узнал отца. Выплыли и другие лица. Послышались голоса, словно из его памяти, но как-то странно искаженные.

– Умер, пропал навсегда, навсегда… – говорил отец, – лежу под землей, мертвый, забыв все…

– Жизнь угасла, как свеча, а все хорошее ушло навеки… самое ужасное – это умереть…

Но далеко, в непроглядной тьме, снова мелькнула зеленая вспышка.

Оуэн на ощупь нашел основание колонны, и тут же вновь вспыхнул свет.

Комната была полна теней, и в ней застыла мертвая тишина. Все видения исчезли. Остался только череп, который не сводил своих мерцающих драгоценных камней-глаз с Оуэна и безмолвствовал.

Оуэн встал перед ним, примеряясь топором.

– Послушай, Оуэн из Маррдейла, я достаточно трезво оцениваю происходящее, – вдруг тихо сказал череп.

– Неужели? – помолчав, спросил Оуэн.

– Я знал, что это будет, видел в прозрении, – проговорил череп. – В призрачном виде. Мне уже приходилось бывать в подобных ситуациях, и, надо сказать, я всегда побеждал. Поэтому я решил, что есть смысл в том, чтобы сыграть в эту игру и с тобой.

– Я хорошо понимаю тебя, – ответил Оуэн. – Но тогда ты должен будешь признать, что есть смысл и в том, что делаю я.

– Я пытался подкупить тебя, – продолжал череп, – и я дал бы тебе все, что обещал. И ты об этом еще вспомнишь, когда тебе придется пожалеть о своем выборе. Сейчас же я вижу, что ты победил, и нахожу такое положение довольно забавным. Какой-то рыжий варвар уничтожает плод столь длительного труда и идею такой древности.

– Это и впрямь может показаться немного несправедливым, – согласился Оуэн. Он наклонил голову, выбирая угол удара. – Но с другой стороны, тут уж ничего не поделаешь. И я рад, что ты так хорошо это воспринимаешь.

– Ты недооценил мое упорство, – отвечал череп, – осталось последнее… тебе не быть в безмятежности. Вот с чем ты останешься. Настанут дни, когда ты состаришься, и меньше половины из задуманного тобой будет осуществлено…

– Мне не нравится этот новый поворот, – сказал Оуэн и замахнулся топором.

– …У тебя выпадут зубы и волосы, тебя перестанут радовать женщины, а твой единственный сын будет с нетерпением ждать конца, чтобы продать землю, оставленную ему тобой…

– Довольно, – крикнул Оуэн и ударил топором по зеленой колонне. Раздался гром, колонна треснула и мгновенно превратилась в груду сверкающих осколков. Череп покатился и оказался в нескольких шагах от нее.

– …Тебя будут преследовать мысли о могиле, и ты вспомнишь о том, как однажды упустил единственный в жизни случай, когда мог бы стать чем-то большим, чем ты есть. В старости люди меньше заботятся о чести и клятвах: они думают, как бы прожить чуть дольше… И тогда – ты будешь умолять, будешь готов отдать все… за один день юности… А ведь ты мог бы жить вечно молодым…