Полюби меня снова

– Брось, Брюс, ты совсем не старик…

– Спасибо, моя красавица! – Он одарил ее той самой улыбкой, какой хотят дать понять собеседнику, что не верят ни единому его слову. – Лесть распахивает все двери. Будет лучше, если мы сменим пластинку. Видишь то огромное пространство на противоположной стороне Пятьдесят девятой улицы? Вон там, за транспортной развязкой?

– Вижу. И что?

– Именно на том месте я собираюсь начать строительство по проекту с условным пока названием «Башни-близнецы Хэррола». Наконец-то мы добились промежуточного финансирования строительства, которое, надо полагать, не грозит разорением. Так что теперь ты не часто будешь видеть меня в бассейне – во всяком случае, пока проект не начнут претворять в жизнь. Ты даже представить себе не можешь, какие заковыристые нюансы могут возникнуть, какие головоломки придется решать в таком деле, как это.

– А я считала, что ты собираешься несколько замедлить темп своей жизни.

– Собираюсь. Когда-нибудь… Ну что, уходим? – Брюс поморщился. – Вряд ли я смогу вытерпеть хотя бы минуту этой… этого веселья.

– Да, конечно! – согласилась с ним Дайана, радуясь, что и Брюсу не терпится поскорее уйти.

Когда он открыл дверь, ему пришлось напрячь голос до крика, чтобы она его расслышала:

– Слушай, сейчас в городе несколько инвесторов проекта Хэррола. Дуг приволок их сюда. Я бы хотел представить тебя им.

– Брюс, не стоит!..

– Умоляю, не лишай меня удовольствия произвести впечатление своей спутницей. Хочу показать им, какая у меня есть красавица.

– Во-первых, я не твоя, а во-вторых, давай лучше уйдем, – попробовала она еще раз отказаться в шутливой форме, но настойчиво, хотя его взгляд, выражающий восхищение ее внешностью, ей польстил.

– Ну чего ты, в самом деле! Ты же прекрасно знаешь, что я в курсе твоего ко мне отношения, усмехнулся он. Во-первых, элегантная женщина – вывеска в делах мужчины, во-вторых, почему я должен щадить самолюбие моих закадычных дряхлых ревнивцев, если при них нет такой красавицы, заставляющей забыть о собственном возрасте? Я хочу, чтобы они изнывали от зависти.

– Не будь мы с тобой добрыми друзьями, я бы решила, что ты пройдоха, – поддела его Дайана, почувствовав облегчение оттого, что, когда перешагнула порог и вошла внутрь, присутствия Росса не обнаружила. Вероятно, он ушел сразу же, как только увидел ее. Однако арабская экзотика – покрывала, пологи, тяжелые складки – лишала ее абсолютной уверенности: он вполне мог сидеть в каком-нибудь шатре.

– А ведь так оно и есть, моя красавица! Я именно такой, – согласился Брюс с легкостью и, кажется, не испытывая при этом никаких угрызений совести.

Возражать не имело смысла: когда он принимал решение, это было бесполезно. Он любил соленое словцо, обожал грубоватую шутку. Она понимала, что уж если Брюс задумал представить ее своим приятелям, то, стало быть, не собирался мешать им составить о ней собственное мнение, зная наперед, какого сорта оно будет. Еще одна красотка выискалась, просто умирает от желания прибрать к рукам денежки мужчины гораздо старше ее… Словом, все непременно решат, что она точная копия его второй жены.

Брюс подвел ее к огромному столу, едва различимому в потемках под тяжелым пологом шатра. Когда глаза привыкли к полумраку, она немедленно отметила, что мужчины, сидящие за низким круглым столом, вне всякого сомнения, бизнесмены, как и Брюс, состоятельные, но постарше его. Они встретили ее тепло, с улыбками; знакомясь с ней, явно испытывали удовольствие, будто она солнечный луч, озаривший все вокруг в пасмурный, непогожий день.

Ее ответная улыбка застыла, а сама она замерла, когда вдруг увидела Росса. Он сидел откинувшись на спинку стула. У нее пересохло в горле, и она с трудом смогла вымолвить какие-то приличествующие случаю слова. Дайана мгновенно почувствовала, что ее появление сковало и его.

Однако его попытка скрыть смятение оказалась более удачной, чем ее. Довольно непринужденно он протянул руку и взял сигарету из серебряного портсигара своего соседа. Щелкнул зажигалкой. Вспыхнувшее золотистое пламя осветило его лицо. Она смотрела на него как завороженная и не отводила глаз, пока он подносил сигарету к плотно сжатым губам и закуривал. Росс курил редко. В основном когда был чем-либо встревожен. Сделав всего одну затяжку, он затушил сигарету в пепельнице, словно догадавшись, что она помнит эту его особенность.

Он был все таким же красивым, каким она его помнила. Пожалуй, даже красивее, думала она, поедая его глазами, как голодный, которому дали есть. Она уже трепетала всем телом. О Господи! Ну почему, почему она не настояла, чтобы Брюс сразу отвез ее домой?

Каждая черточка лица Росса была ей бесконечно дорога. Копна темных густых волос, такой привычный упрямый вихор, небрежно спадающий на смуглый лоб: сколько ни зачесывай назад – бесполезно. Опушенные длинными загибающимися ресницами золотисто-карие глаза под густыми темными бровями.

Бывало, она поддразнивала его, мол, такие ресницы мужчине не к лицу. А он обычно посмеивался и все допытывался, не хочет ли она тем самым сказать, что он похож на красную девицу. И тогда смеялась она, потому что Росс был воплощением мужественности, а его лицо – конечно, если не обращать внимания на ресницы, добавляющие ненужную красивость к его строгой красоте, – было самое что ни на есть мужское, с таким упрямым подбородком. Когда они жили вместе, ей всегда казалось, что резкая линия его скул – в постоянном напряжении. Росс любил настоять на своем, подумала она с грустью. Крупный и чувственный рот… Вот, пожалуйста, она смотрит на его губы и не может отвести взгляда. Это уж совсем ни к чему!.. И неожиданно для себя самой почти почувствовала, как его губы касаются ее рта, обжигая поцелуем, Сердце вздрогнуло и забилось сильными толчками. Только почему-то не в груди, а в горле… Пальцы сильнее сжали локоть Брюса.

Росс потянулся за стаканом с виски. Он не стал смаковать дорогой, многолетней выдержки напиток, как положено, по глоточку, а выпил содержимое залпом. Темные брови сошлись на переносице – верный признак того, что он был в гневе. Ему захотелось немедленно уйти из бара. Прочь отсюда, прочь от этой женщины, способной одной лишь улыбкой уничтожить его! Но куда там! Пленник он… Пленник в клетке своей идиотской гордыни, не позволяющей спасаться бегством. Не доставит он ей этого удовольствия, нет! Прелестно, просто великолепно… Разве не избегал он ее целых три года? Может быть, сейчас самое время дать ей понять, что он вычеркнул ее из своей жизни раз и навсегда? И все же… Все же он, оказывается, не в восторге – мягко говоря – от того, что она, такая красивая, невозмутимо опирается на руку Брюса Диксона, мужчины, чья деловая хватка восхищает его самого. Сознание, что она с тем, кто намного богаче его и с более прочным положением в обществе, рвало душу. Однако черт с ним, с этим Брюсом Диксоном! Дьявольски стар он для нее. Хотя вряд ли это имеет какое-либо значение. Радоваться нужно, да он, собственно, просто счастлив, что у нее сейчас другой и что она выпала из его жизни. Совершенно очевидно, у нее теперь есть все, что ей хотелось иметь и чего, как ей казалось, не мог дать ей он, – положение в высшем обществе Хьюстона, престиж, блестящая карьера. Оставила, взвалив однажды на него вину… Все, хватит!.. Он приказал себе не думать о ней. Неожиданно почувствовав горький привкус во рту, тут же убедил себя: это оттого, что слишком много курил сегодня, да и выпил порядочно.

Усилием воли он заставил себя взглянуть еще раз на Дайану, хотя кружилась голова: как-никак крепкие напитки давали о себе знать, тем более что за последние полчаса, после того как увидал ее, он опрометчиво налег на виски. Росс прошелся по ней взглядом – сверху вниз. Ее рот… Прелестные губы, отливающие глянцем, как розоватый перламутр, влажные и вкусные. Прошло три года, а он все помнит их теплую сладость. Точеная шея. Кожа цвета меда. Он раздевал ее глазами. И вот уже шелковое черное платье пало к ее ногам, и он как наяву увидел ее упругую грудь, мягкий округлый живот, притаившийся в углублении пупок – сокровенное эрогенное местечко, которое он так любил целовать и ласкать влажным языком, пока по ее телу не пробегала легкой зыбью едва ощутимая дрожь. Он знал ее так же хорошо, как самого себя, каждый ее ответный вздох и слабый стон, и было время, когда она принадлежала ему и только ему, а он не мог даже представить, что наступит день, когда именно он захочет, чтобы она ушла.