Страница 20 из 50
- Каждый солдат должен знать свой маневр, - молвил Сивцов. - Еще Суворов указал.
Он повторил то, что перед тем сказал Игорю, - проверить у всех документы, вести себя так, чтобы успокоить гостя, а затем расположиться в секрете, на высотке. Капитан показал высотку на плане. Застава охватывала кочевку Арсена Давиташвили цепочкой секретов. С наступлением темноты наряды передвинутся ближе к скале…
До ворот заставы оба шли молча. Игорю было неловко перед младшим.
- Не успел я, видишь, - начал он примирительно. - Я думал тебя в курс ввести…
Он пытался обрести обычный тон старшего, покровительственный и чуточку небрежный, но это не удавалось.
Лукавая улыбка мелькнула на лице Баева. «Ничего ты не думал», - означала она. Но Баев не обиделся. Важное задание захватило его, он заговорил с жаром. Лазутчик, верно, испугается при виде пограничников. Главное - держать себя в руках. Обращение должно быть со всеми одинаковое.
- Будто мы первый раз видим всех - и чабана и Гиви. Э, Игорь, - Баев подмигнул, - девушку твою тоже проверим.
- Мою! - буркнул Игорь. - Иди ты!
- Да что ж ты снова побледнела? - продекламировал Баев. - Так, няня, право ничего.
- Чудило ты!
- Евгений Онегин. Роман в стихах.
- Да? Ты один грамотный? Поздравляю! - огрызнулся Игорь. - А насчет Лалико… Заладили вы все, будто я… Ну, знакомы слегка. Ну, танцевали разок. Дев много, брат. Больше, чем требуется.
Последние слова были не его - так выражался один юный прожигатель жизни, которого Игорь знавал в Москве. Несколько раз начинал Игорь письмо к Лалико. И все не то. Или холодно получалось, или жалобно. Нет, унижаться он не станет! Вот поговорить бы с Лалико сегодня! Не при Баеве только, а с глазу на глаз…
Игорь хотел объясниться с Лалико и в то же время робел. Он скрывал эту робость от Баева и даже от себя. И почувствовал облегчение оттого, что не Лалико открыла дверь сакли, а сам хозяин, Арсен.
За столом сидел гость - обросший, грязный. Расстегнутая куртка, мятая, с пятнами смолы, обнажала волосатую грудь и ладанку - кожаный мешочек на бечевке, засаленный дочерна.
- Пограничный наряд, - произнес Игорь, козырнув. - Прошу предъявить документы.
Листая паспорт Арсена, он искоса поглядывал на гостя. Отсветы очага скользили по его лицу. Он сидел в той же позе, катал по столу хлебные шарики и, казалось, не замечал пограничников.
У порога встал с карабином Баев. Окна сакли, прорубленные в толстой бревенчатой кладке, заделаны железными решетками. Не сбежит гость!
Однако он и не думал бежать. Голова его клонилась, он точно дремал. Шевелились только пальцы на столе, немытые, черные. Игорь шагнул к нему. Гость откинулся, схватившись за край стола, уставился на пограничника. Что было в глазах этого человека? Страх? Злоба?
Арсен проговорил что-то по-грузински. Гость ответил. Игорь не понял, но уловил дрожь в голосе, зябкую дрожь испуга. Стало спокойнее.
Паспорт у гостя был совсем как настоящий. Игорь как ни всматривался, не мог найти изъяна.
- Мурадов, - прочел он и протянул паспорт. - Все в порядке, гражданин Мурадов…
Арсен заговорил опять, должно быть, переводил, но гость понял. Он поднялся, жадно схватил паспорт и засунул куда-то очень глубоко в недра своей замызганной куртки. Чуть ли не за спину. Кланяясь, он прикладывал руки к сердцу, - очевидно, благодарил.
- Тьфу! - сплюнул Игорь, когда солдаты вышли. - Гражданином назвал его…
- Я бы и так догадался, что это он… - сказал Баев. - Висюлька-то! Вместо креста, что ли, у них? У того точь-в-точь такая же на шее.
Баев прав - ладанка была и у того, первого нарушителя.
- Слышь! - сказал Баев. - Почему он против нас, а? Из бедных, видать. Тощий, дикий какой-то. Рук не моет… А поклоны отбивал, - Баев засмеялся, - ровно старуха перед иконой.
А на кочевке жизнь шла своим чередом. Лалико нарвала телятам сладкой травы, попрощалась с ними, потрепав каждого по теплой, ласковой мордочке, и спустилась к жилью. Она разожгла заглохший в очаге огонь, вынесла собакам кости - остатки вчерашнего обеда, вымыла котел, принялась за стряпню. Гость, явившийся к отцу рано утром, спал на топчане, храпел.
К обеду сошлись все обитатели кочевки: тетя Этери, сестра отца, перебиравшая шерсть, тетя Мелания, сестра матери, принимавшая от доярок молоко, все пять доярок во главе с красавицей Кулико, заработавшей в прошлом месяце тысячу рублей, больше всех. Шумная компания стесняла гостя; он смотрел в миску, отвечал на расспросы односложно, иногда перебрасывался с отцом Лалико двумя-тремя словами на турецком языке.
Никто этого языка не понимал, кроме отца. Когда-то он и Мурадов были соседями и вместе батрачили у богача. Это было очень давно. Батраков и богачей Лалико знала только по книгам.
Весь день отец, против обыкновения, провел дома, беседовал с гостем. Мурадов часто переходил на свой язык, но отец отвечал по-грузински. По-турецки он говорил плохо, запинался и начинал сердиться. Как не надоело им болтать часами! Мурадов передохнуть не давал отцу, - все-то ему нужно знать! И какой доход семьи, и сколько голов скота в колхозе, почем в сельмаге сахар, соль, спички.
- В Средней Азии цены разве другие? - спросила Лалико отца. - Он словно с луны свалился.
- Другие, дочка, наверно другие, - сказал отец нехотя.
Гиви сообщил ей, что на кочевке были пограничники, проверили у Мурадова документы. Старший сказал: «Все в порядке». Кстати, дядя знает этого старшего, да и Лалико знакома с ним как будто. Это Игорь.
- Жалко, ты не Тамара, - засмеялся Гиви.
Русский князь был мужем царицы Тамары. Гиви любил историю, получал за нее пятерки в школе и не упускал случая блеснуть.
Лалико свела брови и отошла.
- Ага! - бросил вдогонку Гиви. - Забилось сердце!
Девушка не ответила. Глупый мальчишка Гиви! Нет, право, мужчины умнеют лишь тогда, когда седина тронет виски. Она вспомнила нелепое письмо Игоря. Обидел ее и отца и даже не догадался извиниться…
Под вечер звякнул за окном звонок велосипеда - дядя Тициан привез почту. Лалико кинулась разбирать; она еще надеялась, что Игорь напишет. Нет! Вот Кулико - та счастливица: жених шлет ей письма из Сакуртало каждый день.
Вчерашние газеты из Тбилиси. На первой странице - портрет пожилого иностранца. Лалико вздрогнула - Мурадов, мирно сидевший у погасшего очага, вдруг потянулся, жадно схватил газету. Зачем она ему?
- Арсен! - позвал он. Но отца в сакле не было. Мурадов смотрел на портрет, смотрел не отрываясь, комкая края газеты своими черными пальцами.
Лалико приросла к месту. Мурадов бормотал что-то. Странно, что ему до этого джентльмена, собирающегося навестить Тбилиси!
Газет не видал, что ли! Дикий он, совсем дикий! Но гостя не на шутку заинтересовал портрет.
- Читать умеешь? Читай мне! - он провел ногтем под портретом.
«Соммерсет Брайт. Выдающийся политический деятель и писатель». Она произнесла это раздельно, как читают детям, но Мурадов не понял. Политический деятель? Таких грузинских слов он не знал.
- Знаменитый человек, - пояснила Лалико. - Ну, известный. Всем известный.
Теперь Мурадов понял, но лицо его выражало растерянность. Он словно ожидал чего-то другого.
- Когда? - спросил он. - Когда приедет?
- Двадцать седьмого, - Лалико загнула палец, другой. - Через два дня.
Мурадов кивнул. Он положил газету, вернулся к очагу. Это все, что ему надо было? Странно, очень странно…
Отец был на дворе, надевал собакам на ночь ошейники с шипами, чтобы не заел волк. Выслушал Лалико внимательно, потом скривил губы:
- Э, чепуха. Убогий он, Лало, ты же видишь. Воробей выклевал разум.
Отец всегда был откровенен с ней. Но сейчас она почуяла неискренность в его тоне. Или ей показалось? Что ж, очень может быть. Мурадов в самом деле убогий. Мало ли что взбредет в его голову, исклеванную воробьями!
Настал вечер. Женщины пели песни во дворе. Гиви ускакал на пастбище. Лалико стало грустно. Игорь был на кочевке и не спросил о ней. Сердится? Видеть не хочет больше?