Вторжение

Правда ли, что он долгие годы злоупотреблял своими силами, чтобы в обход всех законов сколотить бешеное состояние, что он манипулировал политиками, принудил Баумгартнера баллотироваться, а после, увидев, как марионетка ускользает от него, то от ярости и отчаяния…

НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Правда ли, что О'Коннор оборудовал подпольный центр управления звездным ударом?

… какогоЧЕРТА???

Так ты ничего не знал… Выпрямись, Джерри. Убери руки от лица. Слышишь?

Да.

Я хочу тебя испытать. Прочесть в твоих мыслях всю правду, какой она тебе представляется. Никаких последствий не будет. Когда мы закончим, я сотру в твоем мозгу память о нашей беседе, так что О'Коннор ничего не заподозрит. Мы уличим его с помощью обычного расследования. Он не мог замести все следы своих манипуляций, если они носят такой массированный характер, как утверждает Шэннон. Ты согласен? Как тебе известно, испытание должно быть добровольным.

Я… Я…

О'Коннор что-то сделал с тобой, чтобы обеспечить беспрекословное повиновение. Но я могу разрушить чары. Обещаю быть максимально осторожным.

Я… Я… Дени, я люблю его. Люблю, хотя он грязная свинья и безумец…

Спокойно, Джерри.

Ты и это… можешь стереть?

Попытаюсь. Если он догадается, для тебя это может быть опасно, потому что ты ничего не запомнишь. Но я думаю, что сумею сохранить видимость связи. Надо попробовать.

Спасибо тебе, Дени, спасибо, СДЕЛАЙ ЭТО, Господи, сделай, помоги мне, убери его от меня…

— Откинься на стуле и расслабься. Дыши глубже.

— О'кей.

— Теперь закрой глаза. Можешь внутренним зрением смотреть вот на эти фигуры Зенера. Но больше никуда не смотри и ни о чем не думай.

— Ладно.

Джерри Трамбле закрыл глаза, вызывая в памяти старинные знаки.

И всего лишь мгновение спустя охранник уже вел его обратно в камеру. Может, он лишился рассудка? Убей Бог, если он помнит, зачем его оттуда выводили!

К черту! Какая разница? В пятницу его выпустят, он соберет в кулак расхристанные мозги и начнет новую жизнь.

26

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

По обыкновению, с утра я первым делом пошел на почту. Хановерское отделение связи находилось через улицу от моей лавки; в те дни служба связи была несравненно удобнее и дешевле, чем нынешняя электронная почта.

Это случилось 24 сентября 2012 года, два дня спустя после закрытия конгресса в Осло, обернувшегося страшной катастрофой. Как всегда в понедельник, мой личный ящик был забит до отказа письмами, открытками, мелкими бандеролями. Я обнаружил также три видеограммы и несколько извещений о посылках. Встал в длиннющую очередь к окошку выдачи и принялся сортировать почту, одновременно переговариваясь с Элией Шелби, что стоял передо мной. Он управлял небольшим частным издательством на Ривер-Бриджроуд и покровительствовал моей торговле.

— Да, неладно вышло в Норвегии, — заметил Элия.

— Так им и надо, — отозвался я. — Нечего соваться в политику. За что боролись, на то и напоролись. Я предупреждал Дени: лучше не форсировать эту тему.

— Бьюсь об заклад, твой племянник вернется домой с поджатым хвостом. Журналисты из него отбивную сделают, а?

— Он не трус, — бросил я. — Чтобы иметь принципы, нужна смелость. И вообще, Элия, не надо слепо верить всему, что пишут в газетах.

— Гм!

Я упомянул о великом новшестве в книгоиздании, и кажется, мое сообщение его не слишком обрадовало. Жидкокристаллические компьютерные пластинки уже вынесли смертный приговор журналам и книгам в бумажных обложках, а только что поступившие из Китая крупноформатные диски с улучшенным цветовым изображением больно ударят по традиционным книжным публикациям.

Одна из полученных видеограмм как раз была от фирмы, производящей такие диски. Она агитировала книготорговцев закупать сверхновые компьютеры для записи и просмотра спешим с оптовым заказом. Вместе с прочей рекламной ерундистикой я швырнул дорогостоящее объявление в мусорную корзину.

Вторая видеограмма, датированная минувшей субботой, была из Осло, от Дени. Он всегда аккуратно посылал мне отчеты о метапсихических конгрессах, хотя большинство докладов и дискуссий слишком уж мудрены для моих мозгов. Я редко утруждал себя их просматриванием, но эту пообещал себе внимательно изучить.

Третья, и последняя поступила из Саппоро от Уме Кимуры; время передачи — 19 часов 15 минут завтра…

Нет!

Обеими руками я стиснул маленький диск в тонком конверте; остальная почта вывалилась у меня из рук. Почему?.. Из-за конгресса?.. Нет, ты не могла! Не могла!

— Роги! — Элия Шелби подбирал мою почту и смотрел на меня снизу вверх. — С тобой все о'кей? У тебя такой вид, как будто ты увидел призрака. Что, плохие новости?

На мгновение в душе мелькнула надежда. Призрак! Призрак! Останови ее, останови, ты ведь можешь!..

Стены провинциального почтового отделения, лица посетителей и служащих, глаза старого доброго приятеля — все излучало острую тревогу. Элия понял: что-то в самом деле случилось, — и не стал расспрашивать. Я вышел на улицу, постоял под утренним солнцем, выкрикивая телепатические мольбы и призывы в мир завтрашней ночи.

Потом побежал через дорогу в лавку, долго возился с ключом, споткнулся о порог и чуть не потерял драгоценный диск. Скорей! Включить плейер?.. Ну нет, было бы святотатством это проигрывать. Опусти видеограмму в прорезь компьютера и садись в расшатанное вертящееся кресло. Продолжай умолять уже не Призрака, а Иисуса с добрыми глазами и обнаженным сердцем, что висел на стене в спальне тети Лорен. Останови! Не дай ему свершиться! Не дай! Хотя я знал, что все уже свершилось.

Одетая в простое кимоно, она улыбалась мне, сидя перед ширмой из цветной бумаги во внутреннем дворике, под навесом. Позади виднелось маленькое кленовое деревце с листьями в коричневых прожилках и слышался звон падающей воды. Приветственно наклонив голову, Уме заговорила чересчур официальным тоном:

— Дорогой мой друг Роже… Я только что вернулась с конгресса из Осло. Теперь ты уже знаешь, что на нем произошел серьезный раскол в оперантном руководстве, спровоцированный нашим отчаянием по поводу непрекращающегося насилия в мире. Мечта о том, что мы способны привести мир к вечному миру, превратилась в наивную и самодовольную претензию. Как мы смели думать, что именно оперантам суждено преуспеть, когда на протяжении всей истории самые благие намерения снова и снова терпели неудачу?

Мы пытались дать человечеству братство ума, новое общество, где расцветет мир, где подозрения и злоба будут изгнаны с политической арены. А вместо этого еще больше углубили пропасть между оперантами и неоперантами. Никакого братства, только зависть и страх. Никакого мира, только вечная война.

Тебе известно, что предыдущие конгрессы единодушно утверждали этику любви и непротивления злу, воплощенную в светлом образе мученика Ургиена Бхотиа. Эта философия вместе с тезисом о том, что оперант обязан бескорыстно любить умы, стоящие на ступеньку ниже по эволюционной лестнице, никогда не оспаривалась за все двадцать лет — вплоть до нынешнего конгресса. О друг мой! Теперь вызов брошен.

Вначале никого не насторожило то, что дискуссия о политической деятельности оперантов зашла в тупик. С одной стороны, Дени, Джеймс и Вигдис, как всегда, проповедовали неагрессивность, а с другой, в полном убеждении, что операнты должны уметь защитить себя и свой народ как физической, так и умственной силой, выступили Тамара, Женя и — о стыд! — Хироси, мой соотечественник! А Тамара, наша общая мать!.. Душа моя оледенела, когда они трое открыли нам свои умы и показали логику, побуждающую их предать забвению драгоценное наследие Ургиена.

Да… эту логику можно понять. Советские операнты выстрадали больше всех остальных. Теперь, когда диктатор умер и Политбюро просит их вернуться для объединения распадающейся нации, разве могут они отказаться? Им предложили огромную политическую власть. Один раз их предали, но они верят, что больше это не повторится… да, их логику можно понять!