Ноздря в ноздрю

— Но еда не готовилась на моей кухне, а продукты не находились здесь ни минуты.

— Да, я знаю.

— Тогда, пожалуйста, пришлите кого-нибудь, чтобы они сняли замки.

— Сначала на кухне должен побывать инспектор.

— Отлично. На этой кухне можно есть на полу, такая она чистая. Пришлите ваших инспекторов сегодня, чтобы я мог начать работу. Мне не хочется даже думать о том, какой ущерб для репутации ресторана нанесли расклеенные вокруг плакаты «ЗАКРЫТО НА ОБЕЗЗАРАЖИВАНИЕ».

— Я постараюсь что-нибудь сделать.

— Хорошо. Иначе мне придется предъявлять претензии к врачу, который не может отличить пищевое отравление от перитонита.

— Я думаю, такие претензии уже предъявлены семьей покойного.

Я в этом не сомневался.

— После инспекции вопрос будет закрыт?

— Не совсем. С моей точки зрения, как представителя департамента охраны здоровья и окружающей среды Кембриджшира, у меня не будет возражений против открытия вашей кухни, если инспекция не выявит никаких нарушений. Но расследование о причинах массового отравления в пятницу, в результате которого люди попали в больницу, будет продолжаться.

— Но кухни, где я готовил в пятницу, и остатков еды нет. Как же вы будете проводить расследование? — спросил я. Решил не говорить ей, что только двое из моих сотрудников не пострадали после пятничного обеда, и только потому, что ели вегетарианскую пищу. Не то чтобы я хотел мешать расследованию. Просто предпочел бы, чтобы оно не начиналось.

— У поступивших в больницу взяли образцы рвотных масс и кала. Анализы покажут, чем вызвано отравление.

«До чего интересная работа, — подумал я, — копаться в блевотине и поносе. Хорошо хоть, что это делает кто-то другой, а не я».

— И когда я смогу ознакомиться с результатами анализов? — спросил я.

— Результаты пришлют мне, а не вам, — голосом директрисы ответствовала Анджела Милн.

— Но вы меня с ними ознакомите, не так ли?

— Возможно. — В голосе прозвучали веселые нотки. — Если они не станут основанием для обвинения. Тогда вас ознакомит с ними полиция, после того, как арестует.

— Ну, спасибо.

На том мы и расстались. Учитывая характер моего бизнеса, мне следовало дружить с Анджелой Милн, а не враждовать.

Карл отвез меня на ипподром, чтобы я смог забрать свой автомобиль. На стоянке для сотрудников мой «Гольф» не стоял в гордом одиночестве. Компанию ему составлял потрепанный, старый зеленый «Мини». Машина Луизы.

— Господи, — выдохнул Карл. — И что нам с этим делать?

— Я сообщу в полицию. Они разберутся.

— Дельная мысль. — Карла порадовало, что заyиматься этим придется не ему.

Какое-то время мы посидели, глядя на маленький «Мини». По какой-то причине этот автомобиль напомнил мне о катастрофе пригородной электрички в западной части Лондона, когда обугленные останки некоторых жертв удалось определить по номерным знакам автомобилей на стоянке у станции «Ридинг», которые остались там в конце дня.

Я вышел из машины.

— После обеда я вернусь в ресторан, чтобы поработать над новым меню. Увидимся утром.

— Я, может, тоже подъеду. Делать-то все равно нечего.

— Хорошо, значит, увидимся еще и сегодня. Но сначала мне нужно вернуться домой.

— Как скажешь. — Я захлопнул дверцу, и он уехал.

Я постоял, глядя поверх зеленой изгороди на главную трибуну. Все было как всегда, за исключением полисмена и бело-синей ленты, натянутой вдоль заднего фасада трибуны с тем, чтобы к ней не подходили люди и не затаптывали место преступления. Я подозревал, что внутри ведется куда более активная работа: эксперты-криминалисты наверняка продолжали поиск фрагментов бомбы.

Дохромав до полицейского, я показал ему на зеленый автомобильчик на стоянке и сказал, что принадлежит он одной из жертв, Луизе Уитворт.

— Благодарю вас, сэр, — ответил коп и пообещал, что сообщит об этом кому следует, чтобы автомобиль вернули семье. Хотя я подозревал, что у них и без этого хватало забот.

Подумал, не спросить ли, есть какие-то новости или нет, но полицейский, скорее всего, ничего не знал, а если бы и знал, то не сказал бы. Я попрощался с ним, вернулся к моему автомобилю и уехал. На автостоянке остался только маленький зеленый «Мини».

Вернувшись домой, я проглотил пару таблеток обезболивающего, чтобы заглушить тупую боль в колене. Слишком долго ходил и стоял, вот оно и запротестовало. Какое-то время полежал на диване, дожидаясь, когда подействуют таблетки, потом поехал на автозаправочную станцию, чтобы залить в бак бензин и купить местную газету. Улицы практически пустовали, и Барбара, кассирша средних лет, прогнав мою кредитную карточку через считывающее устройство, заверила меня, что весь город в шоке. Сказала, что заходила в городской супермаркет и никогда не видела его таким пустым. А люди, которые там были, разговаривали шепотом, словно боялись потревожить мертвых громкими голосами.

В автомобиле я сел и прочитал в «Кембридж ивнинг ньюс» статью о взрыве. Первую полосу занимала фотография синего полотнища, закрывающего две ложи, и заголовок: «УБИЙСТВО НА СКАЧКАХ». И хотя главный констебль назвал фамилии только четырнадцати из восемнадцати погибших, газета перечислила всех, а также имена тех, кто получил серьезные ранения. Вероятно, у газеты были хорошие связи с местными больницами и полицией.

Я просмотрел список. Погибли восемь американцев «Делафилд индастрис», включая Мэри-Лy Фордэм. Помимо Элизабет Дженнингс и Луизы, смерть унесла жизни еще четырех местных жителей, двое из которых постоянно бывали в «Торбе». Из оставшихся троих я знал: тренера скаковых лошадей и его жену, которые жили в Лэмбурне, и удачливого ирландского бизнесмена, вкладывающего немалую часть своих прибылей в чистопородных скакунов. Среди получивших серьезные ранения значились и Ролф Шуман, президент «Делафилд индастрис», и полдюжины людей, которых я знал по миру скачек. Помимо фамилий, газета поместила фотографии нескольких убитых и раненых, которые имели непосредственное отношение к ипподрому и скачкам.

«Какая бессмысленная потеря, — подумал я. — Все эти люди много работали и не заслуживали того, чтобы их убил и покалечил какой-то бомбист, по причинам, не имевшим никакого отношения к сообществу, увлеченному королевским спортом. Конечно, соперничество в скаковом мире присутствовало. Иногда это соперничество и стремление победить любой ценой выливались в нарушение правил и даже закона, но убивали и калечили невинных людей где угодно, только не в нашем уютном суффолкском городке в день самой важной скачки года».

Я просмотрел всю газету, чтобы не пропустить какой-нибудь важной информации. И на пятой странице наткнулся еще на один заголовок, набранный большими буквами: «ЦВЕТ СКАКОВОГО МИРА ОТРАВЛЕН „ТОРБОЙ“ — ОДИН ЧЕЛОВЕК УМЕР».

Черт!

Заметке недоставало точности, и в ней было слишком много догадок, но хватало и фактов, которые могли нанести существенный урон моей репутации. Как следовало из заметки, двести пятьдесят известных представителей скакового мира, собравшихся на банкет на ипподроме, были отравлены Максом Мортоном, знаменитым шеф-поваром «Торбы». Далее указывалось, что один человек умер, а пятнадцать попали в больницу. «Торбу» закрыли на обеззараживание. Заметку сопровождала фотография наклейки с надписями «ЗАКРЫТО НА ОБЕЗЗАРАЖИВАНИЕ» и «НЕ ПОДХОДИТЬ» на воротах. На заднем плане виднелось название ресторана, чуть расплывчатое, не в фокусе, но разобрать его не составляло труда: «ТОРБА».

«Черт, — вновь подумал я, — не лучшая реклама для бизнеса».

Глава 5

Верная своему слову, Анджела Милн свернула горы, и инспектор прибыл на мою кухню во второй половине понедельника. Невысокий мужчина, с очками в темной роговой оправе, появился у нас без четверти пять. На несколько минут задержался на автомобильной стоянке, надевая белые халат и шапочку.

— Добрый день, — поздоровался он со мной, когда я вышел из ресторана, чтобы встретить его. — Уард. Джеймс Уард, — протянул руку, которую я пожал. Ожидал, что он проинспектирует ладонь, дабы убедиться, что на ней не осталось грязи, но Уард делать этого не стал.