Враг

— Тебе бы в иезуиты податься, — ответила Мэри-Дедра. Потом, обратившись к монаху, добавила: — А ты, брат Анатолий, лучше бы помолился за нас, а не проповедовал, не читал нам мораль. Если, конечно, действительно желаешь помочь.

Малыш, напуганный ее громким голосом, опять начал плакать.

Анатолий Горчаков героическим усилием сдержал рвущийся из груди достойный ответ.

— Боже милосердный, — успокоившись, зашептал он, — не поскупись на милость Твою, одари ею несчастную мать и страждущее дитя, облегчи их страдания. Да не введи нас во искушение, отврати от лукавого.

— Поискал бы, брат, молитву подейственней, — неожиданно вмешалась Элизабет. Она подошла к монаху сзади, голос ее был неприятно холоден. — Припозднился ты с просьбами о милости как по отношению к Дедре, так и ко мне.

Монах отпрянул от нее, а Элизабет уже мысленно обратилась к Минанану:

«И может, поздно для всей Многоцветной Земли».

Минанан: «Что предвещают твои слова?»

Элизабет: «Я только что беседовала с Бэзилом и королем, потом пришлось мысленно поискать доказательства их искренности. Все сходится. Эйкен и молодые североамериканцы договорились вместе работать над тем, чтобы открыть „врата времени“ со стороны плиоцена. Марк Ремилард со своими соратниками направился в Европу, пытаясь любым способом сорвать их планы».

«Великая Тана! Это может привести к падению в Абсолютный Мрак», — ужаснулся Минанан.

Между тем старый монах-францисканец во все глаза глядел на Элизабет. У него перехватило дыхание — женщина казалась необыкновенно красивой и недосягаемой, словно явилась сама Афина Паллада. Ее платье из черного шелка, украшенное крупными рубинами, с широким воротником и алыми лентами, длинные, свободно ниспадающие на плечи волосы, на которых сверкали капельки росы, придавали ей неземной вид.

— Ступай, брат, и помолись за нас, — с улыбкой произнесла она. — Прямо сейчас. Подай пример веры в Божье милосердие, а мы займемся своими делами.

У этой суки холодное сердце, подумал монах. Теперь понятно, почему бедная Амери отказалась от нее…

Он уже было совсем собрался оставить их — пусть беспрепятственно занимаются недоступными человеческому разумению манипуляциями. Что ему до них, лишенных сердца, а может, и души. В этот момент ласковое, успокаивающее дуновение мысли коснулось его разума. Никогда не носивший торквеса, он тем не менее знал, что Минанан способен проникнуть в святая святых любого человека — в его мысли. У него достаточно для этого сил. И словно горный поток — присмиревший, прохладный, целительный — затопил его разум. Не переживай, братец, мы с тобой одной беды дети. Обоим, видно, суждено быть всегда рядом с этой ужасной женщиной. Таков наш удел. Будь что будет. Не трусь, Анатолий Северинович!

Он потоптался у порога, повздыхал, потом повернулся.

— В воскресном служебнике есть молитва, которая больше других пришлась мне по душе, — промолвил монах. — Она как будто создана для нас, очутившихся в плиоцене.

Царю небесный, отче наш, иже везде сый и все исполняй, яко Твое есть царство, и сила, и слава. Да будет воля Твоя, открой нам истину, ибо то Душа Твоя. Пришел час узреть красоту Твою вечную, и мощь, и милосердие.

Сыне Божий, завершение всего, переступивший время, спаси нас, грешных, яви чадам Твоим мудрость Господню, открой нам очи правде, пребудь с нами в красоте своей. Аминь.

— Теперь можно и уходить. — Он несколько раз перекрестился. — Вы же займитесь, чем собирались, а я, пока совсем не стемнело, пойду грибков пособираю. Сентябрь скоро — уже должны грибки пойти. Деньки стоят теплые. Я большой охотник до них, еще с Сибири.

Он приблизился и несколько раз перекрестил ребенка.

— Брат, можно я пойду с тобой? — обратилась к нему Мэри-Дедра.

— Конечно, родная, только собирай сама, делиться с тобой я не буду.

Элизабет и Минанан, объединившись, оказались как бы подвешенными в огромном сверкающем каркасе спутанных подвижных световых нитей, окружающих и пронизывающих их. Это был психокинетический аналог разума ребенка, развернутого во многих невидимых измерениях, — сюрреалистически подсвеченный и в то же время излучающий свет. Кое-где сияние насыщалось багровыми, лиловато-отечными тонами — эти области и обследовали великие целители. Весь остов казался живым существом, разряды пробегали вдоль световых нитей, ветвились, гасли, неожиданно вновь вспыхивали в нервных узлах. В излучающем свет пространстве стремительно, словно метеоры, проносились искры, рассыпаясь дождем.

«Прижми ЗДЕСЬ, — Элизабет указала Минанану на нервное окончание, — теперь ТАМ. Хорошо! Приготовься — как только я открою проход, на который воздействую, постарайся сдержать волну возбуждения. Нельзя допустить эпилептического припадка, который может нарушить функцию некоторых нейронов…»

Так работали два кудесника — расширяли каналы, убирали заторы, восстанавливали свободное перемещение энергии, создавали новые нервные узлы. Одним словом, пытались гармонизировать метапсихические способности ребенка, усиленные золотым торквесом, с остальными характеристиками его разумной деятельности.

«Сильнее! Еще сильнее!! Вот так. Кажется, мы добились успеха».

Когда Элизабет пыталась работать с Дионкетом или Крейном, тоже искусными целителями, она постоянно сталкивалась с внутренним сопротивлением, неподатливостью — может даже враждебностью! — детского разума. Ребенок как бы отвергал пытливую чужую мысль, а ведь только в ней было его спасение. Его молодой мозг наглухо закрывался от инородного вторжения. Теперь все было по-другому — вот тоже загадка, но решать ее не было времени. Элизабет, по-прежнему уверенная в собственной правоте, стремилась внедрить, закрепить в нервных узлах целебную для Брендана программу, которая должна будет функционировать. Только бы удалось ввести ее! Так Элизабет и действовала — последовательно, терпеливо, создавая в мозгу мальчика новую структуру, которая включала бы центры метапсихической силы. Этим занимался Минанан, жертвуя изяществом схемы, лишь бы новая нервная структура органически слилась с нейронами.

Они слаженно переливали энергии, осушали отдельные участки мозга, сращивали и удаляли лишнее. Буквально на глазах внедренная программа начала действовать, погнала возбуждение по нервным цепям… как долго они мучились над ней, и сколько еще предстоит сделать.

Элизабет мысленно объявила перерыв — потом можно будет приступить к окончательному вживлению отдела переработки поступающей информации во внутренний церебральный код с нейронными цепями, соединяющими левое и правое полушария. Она подозревала, что именно здесь скрывался источник болезни. Если удастся обеспечить органичное функционирование внедренной программы с обоими полушариями, синхронизировать их работу, то главная трудность будет преодолена.

Они по-прежнему словно парили в светящемся коконе, пронизанном разноцветными нитями, волокнами, бегающими всполохами разрядов. Элизабет, заканчивая работу, падая с ног от усталости, указывала Минанану точки и участки, которые ему следовало удерживать в определенном положении. Потом можно испытать новые цепи, соединения и каналы передачи информации. Посылая по ним импульсы, Элизабет попеременно выключала те или иные участки коры головного мозга.

Неожиданно общая ментально-голографическая проекция разума ребенка, многопространственная решетка вспухла и исторгла мощный когерентный луч света. На какое-то мгновение ребенок очнулся… Еще раз ударил свет, потом все возвратилось в начальное положение.

Элизабет отшатнулась, увлекая за собой Минанана.

— Смотри! — выдохнула она.

— Всемогущая Тана, что это было? — Рыцарь тану, не в силах оставаться на ногах, прилег на кушетку, приставленную к кроватке Брендана. Потом с трудом поднялся и сел. Пот ручьями стекал по его лицу, капал на мантию.

— Моя программа сработала, — прошептала Элизабет. Она взяла ребенка на руки — тот сразу захныкал во сне и подергал распухшими пальчиками свой торквес. Вдруг он сладко зевнул, притих, дыхание его стало ровным, пропали хрипы.