Страница 22 из 74
Могу поклясться, он приревновал меня к Филиппу, но если ему было не всё равно, так чего же он сам не пришёл за мной?
Как бы то ни было, испортить этот вечер я ему не позволю. Я уже тут, на традиционном русском застолье, пью водку с обширным отцовским... кланом. Я нахожусь на родине, в бывшей царской резиденции.
Я посмотрела наверх, любуясь фресками на потолке. Комната совершенно соответствовала представлению о царской столовой. Я поняла, что никогда раньше настолько не ощущала дух истории. И это немного умерило моё раздражение после исключения из универа.
Сегодня моё хорошее настроение было непробиваемым.
Последовал новый тост:
Za vas, Natalya Kovaleva! - На этот раз моя рюмка опустилась на стол одновременно с другими. Я наслаждалась огнем, приятно согреваясь.
Когда подали zakusku, Филипп наклонился ко мне:
Это называется za-kus-ka.
Вмешался Севастьян:
Натали учила русский - уверен, она знает, что это.
Я бросила на него благодарный взгляд. Если мне станут объяснять каждое блюдо - это будет чрезвычайно утомительно.
Дружелюбное выражение лица не изменило Филиппу, даже когда он произнёс:
Это всего лишь дань этикету, Севастьян. Быть вежливым с гостьей - проводить её от комнаты и всё такое.
Спасибо за напоминание.
Эти двое сверлили друг друга взглядами. Установившееся напряжение было прервано подачей очередного блюда: устриц, украшенных щедрой порцией чёрной икры с дельты Волги. Следом подали рыбу.
Я попробовала восхитительно запечённого палтуса, издав восторженный звук; Севастьян не сводил с меня глаз.
Я опрокинула очередную рюмку; он опять пялится.
Я прислушивалась к истории, которую Филипп, похоже, намеревался мне исключительно шептать; около своей тарелки Севастьян сжал руку в кулак.
Поступки кричат громче слов, Сибиряк. И его сконцентрированное на мне внимание согревало лучше водки.
Когда официанты подали очередное блюдо, Ковалёв объявил:
В честь родной для Натали Небраски.
Это было кукурузное суфле! Я улыбнулась:
Обожаю его! - язык у меня начал заплетаться.
Я снова почувствовала на себе тёмный взгляд Севастьяна. Вспомнил ли он о кукурузном поле? Как прижимал меня там, в грязи? Встретившись с ним глазами, я осушила очередную рюмку.
Ковалёв повернулся к Севастьяну.
Ты ничего не ешь, Алексей?
Он выпрямился.
Наверное, сказывается разница во времени.
Или возраст, - сострил Филипп.
Со спокойной уверенностью Севастьян парировал:
Я справляюсь.
Ковалёв весело произнёс:
Ну, будет, ребята. - Потом повернулся ко мне. - Думаю, наш остроумный Филипп порой забывает, что Алексей много лет подряд принимал участие в боях без правил.
Я подняла брови. Увидев Севастьяна впервые, я подумала, что он боксёр. Это объясняло шрамы на пальцах и сломанный нос. Я вспомнила, сколько раз я видела, как он сжимал кулаки. Для боксёра это было, наверное, привычкой.
Я размышляла о тех, кто бил по этой благородной морде, и мне хотелось дотронуться до него, провести пальцами по коже. Пока я пыталась представить его на ринге, превозмогающего боль, успели подать очередное блюдо.
Десерт. Печеные яблоки, фруктовая пастила - русская разновидность турецких сладостей - и sirniki, творожные блинчики с медом в качестве сиропа. Едва первый кусочек пастилы попал на язык, мои глаза закатились от удовольствия.
После десерта преобладали напитки и громогласный смех. Считалось невежливым оставлять початую бутылку водки, так что все почтительно наполняли рюмку за рюмкой - ну, все, кроме Севастьяна. После тостов его рюмка оставалась сухой.
Пахан рассказывал смешные истории о своих попытках ничегонеделания. Мореплавание? Промах. Яхта теперь представляет собой изысканный риф. Разведение лошадей? Не успел, обнаружил, что осеменитель сбежал из конюшни.
Я смеялась до слёз, признавшись, что думала найти здесь белых тигров и медведя - и инкрустированный бриллиантами унитаз, отчего Ковалёва пополам согнуло.
Парень по имени Глеб научил меня русской поговорке. Все смеялись над моими неловкими попытками, но я умела держать лицо, так что изобразила быстрый реверанс. Я заметила, что даже обычная гримаса Севастьяна сменилась на что-то, напоминающее любование, словно я была существом, которое он никогда раньше не встречал в живой природе.
Каждый раз, как я почти убеждалась, что не смогу вновь пробиться сквозь его ледяную сдержанность, он демонстрировал человечность, скрытую за внешним фасадом боевика...
Я бы хотела уметь останавливать время - не помню, когда у меня последний раз был такой веселый вечер - но прежде чем я это поняла, дедушкины часы пробили полночь.
Пахан поднялся.
Что ж, мои друзья и моя семья... - он улыбнулся мне и Севастьяну, - ...вам придётся меня извинить.
Раздался хор голосов "ещё один тост".
Он покачал головой.
Сжальтесь над стариком! И продолжайте без меня - это приказ. - Мы с Севастьяном встали одновременно, оба намереваясь проводить Пахана.
Сидите-сидите, вы двое. Веселитесь. Увидимся завтра.
Наблюдая, как Пахан уходит, я боялась потерять его из виду. У меня было такое чувство, что он мог исчезнуть. Но Севастьян ободряюще на меня посмотрел, словно знал, что я чувствую. Это помогло.
После этого все продолжили пить. Было уже очень поздно, но это меня не заботило, ведь завтра мне не нужно будет на работу, и не нужно будет разбираться с первокурсниками, сочиняющими сказки о том, почему их работы сданы с опозданием.
Единственный недостаток? Я хотела, чтобы Севастьян говорил со мной, флиртовал со мной. Касался меня. Я жаждала большего из того, что он показал прошлой ночью.
Я мечтала о сексе с ним.
Просто с ума сходила.
Мне напомнили, какой я могла быть настойчивой, может, стоит настойчивее его преследовать?
Справа от меня Филипп с кем-то горячо обсуждал самые быстрые спорткары - что дало мне возможность пошалить. Я уже достаточно опьянела, так что идея подразнить Севастьяна казалась блестящей.
Хоть он и предупреждал, что не любит сюрпризы, я скинула туфлю и вытянула затянутую в чулок ногу в его направлении. Я дотронулась до внутренней стороны его бедра, прямо над коленом. Он напрягся, но не оттолкнул, кинув на меня угрожающий взгляд.
Играть с боевиком было хорошей идеей? Водка подбадривала "чёрт возьми, да! потрогай его значок!" Я потянулась выше. Чем ближе я подбиралась к члену, тем сильнее учащалось его дыхание. Он резко покачал головой.
С ленивой усмешкой я окунула палец в бочонок с медом и облизнула его языком, выражение моего лица говорило "ну и что будешь делать, Сибиряк?"
Его рот открылся. Вспомнил, как я ему сосала вчера?
Выше, ещё выше...
Контакт.
Боже, твёрдый, словно камень, он просто горел. Севастьян резко наклонил голову, его ноздри раздувались. Какое-то время его грудь не двигалась вовсе.
Мои веки отяжелели, носком ноги я потёрла его мошонку и продвинулась вдоль члена, который дернулся в ответ, и меня это обрадовало. Я тут же стала влажной, намочив чёрные шёлковые стринги, которые надела для него. Соски торчали сквозь открытые чашки моего бюстгальтера.
Я погладила его от основания до головки, он бросил на меня очередной угрожающий взгляд - несмотря на то, что его глаза сверкали от возбуждения. Это была битва воли, игра на слабо. Я сделала очередное движение ножкой. Он отказывался реагировать; я не собиралась сдаваться. Новое движение. Кто первым моргнёт?
Гадая, получится ли таким образом заставить его кончить, я чуть больше надавила. Его мускулы на плечах и руках начали вздуваться. Боевик, должно быть, сжимал под столом кулаки.
Его взгляд обещал горячую месть.
Мой взгляд, наверное, молил об этом.
Если я пойду в свою комнату, последует ли он за мной? Очевидно, первой моргнула я. Убрав ногу, я надела туфлю. Как только разговоры о спорткарах начали утихать, я притворно зевнула и встала.