Страница 15 из 62
Курлов также предложил, чтобы офицеры-жандармы «могли бы быть в отделении лишь вспомогательной силой и вести контрразведку по указаниям стоящего во главе отделения офицера Генерального штаба». Члены комиссии, как отмечалось в протоколе комиссии, «всецело присоединились к мнению генерал-лейтенанта Курлова и полковник Монкевиц обязался представить доклад военному министру о результатах совещания…»
Уже на следующий день после второго (и последнего) заседания, состоявшегося 5 августа 1910 года, Курлов направляет письмо Сухомлинову об организации, построении и финансировании контрразведывательных отделений. Из текста письма следует, что предварительно Сухомлинов дал свое принципиальное согласие «на допущение сверх комплекта офицеров в корпусе жандармов», т. е. изначально он был готов к тому, что на его ведомство будет возложена новая функция.
Интересно отметить, что Курлов, отказавшись от идеи создания спецподразделения тайной полиции по шпионажу, в то же время в письме к Сухомлинову так определял круг обязанностей и полномочий командируемых «знающих дело розыска» жандармских офицеров: «… для технической работы и производства необходимых следственных действий» (курсив — авт.). Таким образом, даже передавая контрразведывательную функцию военным, руководство тайной полиции понимало, что разрывать оперативно-розыскную деятельность и следствие в интересах дела не целесообразно.
Решив проблему финансирования, почти через год 8 июня 1911 года, военный министр Сухомлинов утвердил разработанное Генштабом Положение о контрразведывательных отделениях. Открывалась новая страница в деятельности отечественных спецслужб. В противоборство с разведками иностранных государств вступала молодая русская военная контрразведка. К небольшому оперативному подразделению ГУГШ существовавшему с 1903 года в Петербурге, добавилось одиннадцать отделений при штабах военных округов, а в отделе генерал-квартирмейстера Генерального штаба начинает действовать при Особом делопроизводстве «центральный регистрационный орган», в котором сосредоточивались материалы по вопросам борьбы с военным шпионажем.
Первая мировая война поставила перед отечественными секретными службами новые масштабные задачи. В условиях затяжного вооруженного конфликта многократно возросло значение тайного противоборства. Война требовала новых подходов в системе организации, нестандартных форм и методов работы спецслужб и прежде всего объединения в борьбе с врагом усилий розыскных органов МВД и военной контрразведки. Однако допущенное запаздывание в переводе последних на «военные рельсы», общее игнорирование командованием русской армии в первой фазе войны проблем безопасности войск и тыла наглядно показало, что высший генералитет своевременно не сумел освоить новую для себя сферу деятельности.
Наглядно это проявилось уже в первые месяцы войны во время приграничных сражений в Польше и Восточной Пруссии, когда командование русских армий не учло опасности перехвата и расшифровки своих штабных радиограмм станциями германской радиотелеграфной разведки. В итоге — тяжелые и невосполнимые потери на полях сражений. Ярким примером беспечности может служить и тот факт, что в самой Ставке Верховного командования в плоть до конца 1915 года не было соответствующего контрразведывательного подразделения.
Война высветила многие, ранее не столь очевидные дефекты в системе организации контршпионажа, в том числе проблемы подготовки и комплектования органов военной контрразведки, недостаточную квалификацию их руководящих кадров. Подавляющее большинство штабных генералов, призванных давать «руководящие указания» начальникам контрразведывательных отделений, были загружены своей непосредственной работой, и не могли уделять должного внимания данной, как им казалось, «второстепенной» областью деятельности. К тому же для компетентного руководства контрразведкой необходимы были и соответствующие практические знания и глубокое понимание проблем розыска.
После горького опыта поражений весны-лета 1915 года, по инициативе великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего русской армией для выработки нового положения о контрразведке была образована очередная комиссия под председательством действительного статского советника Р.Г.Моллова, прокурора Одесской судебной палаты. Поскольку вскоре великий князь был отстранен от командования и убыл на Кавказ дело не получило своего логического завершения.
Однако к поставленной задаче Моллов не охладел и продолжил изучать проблему уже с позиций Директора Департамента полиции, на должность которого он был назначен при новом управляющем МВД князе Н.Б.Щербатове. Осенью 1915 года с вступлением в войну Болгарии на стороне держав Тройственного согласия Русчу Георгиевич, болгарин по национальности, был освобожден от должности. Однако сменивший его на посту руководителя русской тайной полиции товарищ министра внутренних дел, тайный советник Степан Петрович Белецкий продолжил начатое своим предшественником.
Изучение вопроса выявило явную несогласованность действий начальников разведывательного и контрразведывательного отделений военных штабов, которые, казалось, должны были работать в тесном контакте и взаимодействии (тем более, что по существующему положению первый являлся старшим начальником второго). Но на практике, как отмечал в итоговой записке комиссии Моллов, эти подразделения были совершенно самостоятельны и не знали, что каждое из них делает, а когда вопросы розыска и разведки пересекались, то начиналась бюрократическая переписка и розыск двигался «черепашьим шагом».
Положение усугублялось, как писал в своем обзорном документе член комиссии жандармский подполковник П.П.Кашинцев, и обстоятельством чисто профессионального плана: начальники разведотделений в вопросах борьбы со шпионажем, часто обнаруживали полную некомпетентность, в том числе в понимании самих «приемов, терминов и понятий, которые для опытного розыскного офицера являются самыми обычными».
Существенной ошибкой Военного ведомства в деле организации борьбы со шпионажем по мнению комиссии, являлся секретный характер самих контрразведывательных отделений (КРО). Как писал Моллов, они не могли «рассчитывать на весьма необходимые в их делах поддержку и содействие правительственных учреждений, а тем более общества». «Между тем, — указывал он, — борьбу со шпионажем нужно сделать открытой, популяризовать ее, придать патриотический характер и тогда к ней примкнут силы народные, национальные» (курсив — авт.).
В числе других причин, мешающих работе, отмечались не только малочисленность аппарата, но и отсутствие реальной исполнительной власти у начальников КРО как жандармских офицеров, ибо санкцию на оперативные действия, они должны были получать у чинов генерального штаба, состоящих при соответствующих генерал-квартирмейстерах, или у самих генерал-квартирмейстеров в случае необходимости наблюдения за офицерами. Начальнику КРО, как правило младшему офицеру «добраться» до генерала, загруженного текущей штабной работой было не просто.
Возникали и проблемы взаимодействия с представителями ГЖУ, которые должны были проводить необходимые следственные действия по представлению КРО. К этому добавлялись и чисто психологические моменты. Моллов достаточно откровенно на них указал: «К жандармским чинам военная среда вообще относится недружелюбно… их терпят только по необходимости…»
Общий вывод комиссии звучал довольно пессимистично: «Таким образом, начальники бюро (т. е. КРО — В.М.), обособленные от жандармских и общеполитических органов сыска, сдавленные нелегальностью и конспиративностью, лишенные всякой исполнительской (так в тексте) власти, часто находятся в безвыходном положении и представляют из себя каких-то пасынков службы».
Решение острой кадровой проблемы существовавшей в органах военной контрразведки Моллов видел в придании статуса государственных служащих гражданским сотрудникам КРО, исполнявших обязанности чиновников-делопроизводителей, работников канцелярии, агентов наружного наблюдения.