Страница 17 из 27
Вот почему графу Вахе Браста и его немногочисленному семейству выпал горький жребий принимать у себя почетных, но совсем нежданных и нежеланных гостей. Три тысячи лет протектората Лоуленда сделали свое дело. Замок Браста, вернее, новый замок, отстроенный на месте не раз разрушенного во время войн старого, был точной копией воинственной цитадели прошлого, а вот нравы его обитателей и численность гарнизона изменились сильно. Ваха никогда не считал себя героем и прекрасно понимал, что те далекие времена, когда Альхаста была ареной жестоких сражений за власть, безвозвратно канули в Лету. Последний граф Браста походил на своего воинственного деда Харана-Щепу разве что легендарной худобой. Не передалась сыну и торговая сметка отца, благодаря которой торговые караваны с перекрестка Семи Путей отстегивали немало звонких монет в гостиницах и трактирах на дороге.
С возникновением сразу трех новых узлов-перекрестков близ столицы Астхалы редкие торговцы утруждали себя дорогой через Брасту. Далеко, скучно, невыгодно. Со временем здешние пути стали использоваться по большей части для служебных нужд чиновников, разъезжающих по Альхасте и сопредельным мирам с ревизиями провинций. Браста, предоставляющая им пристанище, получала компенсацию из казны и тем неплохо перебивалась.
Так что звучная песнь боевых горнов, далеко разнесшаяся по равнинной местности, сначала показалась Вахе продолжением послеобеденного сна, навеянного старинным рыцарским романом, но прибежавший с докладом гвардеец тут же уничтожил иллюзии графа. Очень скоро в темной туче, надвигающейся на замок, обливающийся холодным потом дворянин углядел через подзорную трубу знамена с серебряной розой и понял: идет армия Лоуленда.
Ваха велел всем чадам и домочадцам заниматься обычными делами, а сам повязал лучший шелковый галстук, застегнул на все пуговицы длиннополый камзол, пристегнул вечно мешающуюся перевязь с фамильным кинжалом, вышел во двор замка, сел на скамеечку и позволил себе запаниковать.
Вскоре прибыл гонец-лоулендец и возвестил графу о том, что никакой войны нет, просто в районе Браста будут проводиться учения, а его замку выпала честь стать ставкой главнокомандующего. Тут бы графу и успокоиться, подсчитывая размер государственной компенсации за прием таких «гостей», но на подсознательном уровне мужчина все равно продолжал испытывать безотчетный тихий ужас, который перешел в состояние животного страха, когда Ваха осознал, что в первых рядах войска едет сам главнокомандующий – Нрэн Лоулендский собственной персоной – великий воитель, совершенный убийца.
Под перепуганным взглядом худющего, как щепка, графа, который так и не потребовал от захватчиков никаких верительных грамот или разрешений, в какие-то два часа его родовое гнездо превратилось в ставку великого воителя. В окрестностях разбили палатки солдат, командный состав расквартировали в замке, вытеснив Браста с чадами и домочадцами в малое правое крыло, предназначенное для редких гостей, забрав самые просторные залы для военных советов и развесив по стенам карты ближайших миров.
Отдав все необходимые приказы и лично проверив, что все сделано как положено, Нрэн велел подойти хозяину замка. Ваха, неотступно следивший за воителем загнанным взглядом, так, будто с минуты на минуту ждал оглашения смертного приговора себе и всему своему роду до седьмого колена, почти бегом, путаясь в собственных ногах, ринулся к принцу, нервно одергивая полы франтоватого камзола и теребя галстук стиля «попугай Арана». Принц спокойно смотрел на это безобразие. Он уже давно привык к тому, что внушает страх, заставляя трепетать души многих существ, тем более тогда, когда на нем легкие доспехи и перевязь с любимым мечом. Для характеристики же состояния врагов бога на поле боя слова «панический ужас» были слабым эпитетом.
– Мне нужна одна комната с большой не скрипучей кроватью и ванной, – металлическим голосом огласил свои требования бог. – Есть?
– Да, конечно, ваше высочество, – нервно моргнул Ваха, умирая от облегчения: ужасный лоулендский воитель не потребовал его головы на блюде, да и войско бога вело себя на редкость дисциплинированно, пока никого не убило и не изнасиловало. – Я покажу!
И граф лично понесся по коридору, показывая дорогу к затребованным апартаментам. Ему и в голову не пришло перепоручать эту сомнительную честь кому-либо другому.
Итак, вечерело. Нрэн получил требуемое жилье и, отужинав в общем зале с командирами, теперь мерил шагами комнату: шесть в ширину, семь в длину, а мохнатый ковер глушил ритм его нервной поступи: придет – не придет, придет – не придет…
В распахнутое витражное окно влетали запахи костров с бивака, запахи пожухлой травы и прелой опавшей листвы виднеющегося вдалеке леса. Несмотря на прохладный ветер, принцу стало жарко. Он рванул ворот рубашки, распуская шнуровку, и сбросил ее на спинку кресла, резко придвинул его к окну, сел, устремив неподвижный взгляд на маленькие точки звезд в черном небе, огоньки костров и темень далеких деревьев.
Прошелестели позади бога и упали россыпью черного жемчуга слова. Тонкой нитью закружился аромат свежести, редких роз и персика…
– Ты пришла? – полуспросил, полуконстатировал принц, еще не веря самому себе и этому хрупкому чуду, боясь обернуться и ничего не увидеть.
– Я обещала. Боги не нарушают клятв, если вообще клянутся, – ответила Элия, приближаясь.
– Знаю, прости, – покаянно кивнул Нрэн и спросил, все еще глядя в окно: – А как там дальше?
Элия тихо прочла:
– Красивые стихи. Твои?
– Нет, я редко пишу, это не мой дар, – покачала головой принцесса и, помолчав несколько секунд, все же ответила с тихой печалью в голосе: – Их написала века назад одна юная девушка, жившая в Альвионе и погибшая от шальной стрелы за час до того, как ушла в следующую инкарнацию вся ее семья. Ее звали Изабэль. Она была кузиной принцессы Элины и сестрой воителя Брианэля.
– Бэль?.. – удивился Нрэн и помрачнел, вспоминая рассказ сестры об альвионской жизни.
– Да, дорогой, – откликнулась принцесса, и ее руки опустилась на плечи принца, отгоняя зловещий призрак минувшего, ощущение собственной слабости и бессилия, родившегося от того, что когда-то он не смог защитить свой мир, семью и любимую. – Наша малышка – талантливая девочка. Но речь о ее воспитании пойдет как-нибудь в другой раз, а пока я хочу проверить, так ли хороша эта кровать, как кажется на первый взгляд!
Элия склонилась к застывшему в кресле кузену, коснулась чередой легких поцелуев его нахмуренного лба, изрезанного вертикальными морщинами, полузакрытых глаз и губ.
Нрэн взметнулся из кресла и, прижав к себе Элию, с какой-то безнадежной, рвущей душу страстью принялся покрывать поцелуями любимое лицо.
Поцелуи длились и длились в ночной тьме.
– Я тебя никому не отдам, никому не позволю тебя обидеть, любимая, – говорили руки и вездесущие губы принца.
– Знаю, верю, – нежными объятиями отвечала богиня, лаская худощавое тело кузена. – Но даже ты не властен над предначертанным Творцом.
– От любой опасности заслоню тебя своей жизнью, мечом, душой. Всегда, вечно, – снова возражал Нрэн, и струилось с тихим шорохом платье принцессы.
– Не клянись на вечность вперед, даже бог не в силах сдержать такой клятвы, – гибкой лозой приникала Элия к своему мужчине.
3
В романе использованы стихи автора и Ирины Елисеевой.