Лощина

– Понимаешь, нужно получить реакцию…

– Да-да, – быстро сказала Генриетта. – DL-реакция должна быть положительной. Я понимаю. Продолжай!

– Откуда ты знаешь об этой реакции? – спросил он резко.

– У меня есть книга…

– Какая книга? Чья?

Генриетта показала на небольшой книжный столик. Джон презрительно фыркнул.

– Скобел? Он никуда не годится! Он в корне ошибается. Послушай, если ты хочешь почитать…

Она прервала его:

– Я хочу только знать некоторые термины, которые ты употребляешь. Достаточно для того, чтобы понимать, что ты говоришь, и не заставлять тебя всякий раз останавливаться и объяснять. Продолжай. Я слушаю.

– Ну что ж, – произнес он с сомнением. – Запомни только, что Скобел не годится.

Джон продолжал говорить. Он говорил два с половиной часа. Разбирал ошибки, анализировал возможности, характеризовал приемлемые теории. Он почти не замечал присутствия Генриетты. Но всякий раз, когда он запинался, сообразительность Генриетты, ее быстрый ум подсказывали выход, предвидя новый шаг в рассуждениях, иногда опережая его самого. Теперь Джон был увлечен по-настоящему; постепенно к нему вернулась вера в себя. Он был прав; основное направление верно; существует немало путей борьбы с интоксикацией.

Внезапно он почувствовал сильную усталость. Теперь ему все ясно, он вернется к своим рассуждениям завтра утром. Позвонит Нилу и скажет ему, чтобы соединил оба раствора и снова попробовал. Да, надо попробовать. Господи! Он не намерен сдаваться!

– Я устал, – отрывисто бросил Джон. – Боже мой, как я устал…

Он упал на диван и заснул как мертвый.

Проснувшись утром, Джон увидел Генриетту, которая улыбалась ему, готовя чай, вся в утреннем свете, и он тоже улыбнулся.

– Совсем не так, как было задумано, – сказал он.

– Разве это имеет значение?

– Нет. Нет! Ты прекрасный человек, Генриетта. – Взгляд Джона скользнул по книжной полке. – Если тебя все это интересует, я дам тебе нужную литературу.

– Все это меня не интересует. Меня интересуешь ты, Джон!

– Ты не должна читать Скобела. – Джон взял в руки злополучную книгу. – Он просто шарлатан!

Генриетта рассмеялась. Джон не мог понять, почему его критическая оценка Скобела так развеселила ее. Это не раз удивляло его в Генриетте. Внезапное открытие, что Генриетта может смеяться над ним, приводило его в замешательство. Он просто не привык к этому. Герда всегда принимала его на полном серьезе. Вероника… Вероника никогда не думала ни о ком, кроме себя самой, а у Генриетты была привычка, откинув голову назад, смотреть на него из-под полуприкрытых век с неожиданно нежной, слегка насмешливой улыбкой, словно говоря: «Дайте-ка посмотреть хорошенько на это странное существо по имени Джон. Отойду-ка я подальше и рассмотрю его хорошенько!»

«Почти так же, прищурив глаза, она смотрела на свою работу, – думал он, – или на картину». Это была, черт побери, отстраненность, независимость. А этого Джону не хотелось! Он хотел, чтоб Генриетта думала только о нем, чтоб ее мысли никогда не отрывались, не ускользали от него. «В общем, как раз то, что ты терпеть не можешь в Герде!» – снова хихикнул бесенок.

По правде говоря, Джон был абсолютно непоследователен. Он сам не знал, чего хочет.

«Я хочу домой». Какая абсурдная, совершенно нелепая фраза! В ней нет никакого смысла.

Через час-другой он будет уже далеко от Лондона. Подальше от больных с их специфическим кисловатым, дурным запахом… Будет вдыхать аромат сосен, дымок лесного костра, запах влажных осенних листьев. Даже само движение машины успокаивает… постепенное, без всякого усилия нарастание скорости.

«Нет, все будет совсем не так!» – вдруг подумал он, вспомнив, что немного растянул запястье и не сможет вести машину. Значит, за рулем будет Герда, а Герда – помоги ей господи! – так и не научилась водить автомобиль. Каждый раз, когда она меняет скорость, он сидит, плотно сжав зубы, стараясь не произнести ни слова, зная на горьком опыте, что, если он хоть что-нибудь скажет, будет еще хуже. Странно, никто не был в состоянии научить Герду переключать скорость… даже Генриетта. Зная свою раздражительность, Джон попросил Генриетту помочь, надеясь, что она лучше справится с этой задачей.

Генриетта любит автомобиль! Она говорит о нем так, как другие говорят о весне или первых подснежниках.

«Посмотри, Джон, какой красавец! Он прямо-таки мурлычет. – Для Генриетты все автомашины – существа мужского рода. – Он одолеет Бейл– Хилл на третьей скорости без всяких усилий! Послушай только, как равномерно урчит мотор».

И так до тех пор, пока Джон не взрывался внезапно и яростно: «Тебе не кажется, Генриетта, что ты могла бы уделить мне немного внимания и хоть на минуту забыть эту чертову машину!»

Он сам всегда стыдился этих вспышек, которые сваливались на него совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба.

То же самое и с ее работами. Джон понимал, что ее скульптуры хороши. Восхищался ими и… ненавидел одновременно.

Из-за этого произошла однажды ужасная ссора.

Как-то Герда сказала:

– Генриетта просила меня позировать.

– Что?! – Если подумать, его удивление по этому поводу было не очень-то лестным. – Тебя?!

– Да, завтра я иду в студию.

– С какой стати ты ей понадобилась?

Пожалуй, он был не очень вежлив. К счастью, Герда этого не поняла. Она была польщена приглашением. Джон заподозрил, что это очередная демонстрация притворной, как он полагал, доброты Генриетты. Может, Герда намекнула, что хотела бы позировать… Что-нибудь в таком роде.

Дней через десять Герда с гордостью показала ему маленькую гипсовую статуэтку. Это была хорошенькая вещица, великолепно, с мастерством выполненная, как все, что делала Генриетта. Она идеализировала Герду, но Герде статуэтка явно понравилась.

– По-моему, Джон, это очаровательно!

– И это работа Генриетты?! Но ведь это ничто… абсолютное ничтожество. Не понимаю, как ей пришло в голову сделать такое!

– Конечно, это не похоже на абстрактные работы Генриетты, но, по-моему, очень хорошо, Джон, в самом деле хорошо!

Он ничего больше не сказал. В конце концов, зачем портить Герде все удовольствие. Но при первом удобном случае он буквально набросился на Генриетту:

– Зачем ты сделала эту глупую статуэтку? Она недостойна тебя! Ты обычно делаешь стоящие вещи.

– Не думаю, что это плохо, – медленно сказала Генриетта. – Мне кажется, Герда была довольна.

– Герда в восторге. Еще бы! Она не в состоянии отличить настоящего произведения искусства от раскрашенной фотографии.

– Это не дешевка, Джон. Просто портретная статуэтка, безобидная и без всяких претензий.

– Обычно ты не тратишь времени на творения такого рода…

Вдруг он запнулся от удивления, увидев деревянную фигуру высотой около пяти футов.

– Хэлло, что это?

– Для международной группы. Грушевое дерево. «Поклонение».

Генриетта наблюдала за ним. Джон пристально вглядывался в статую. Вдруг шея его налилась кровью, и он с яростью накинулся на Генриетту:

– Так вот для чего тебе понадобилась Герда! Да как ты смеешь?!

– Мне было интересно, заметишь ли ты…

– Замечу? Конечно! Вот здесь. – Он положил пальцы на широкие тяжелые мышцы шеи.

Генриетта кивнула.

– Да, это как раз то, что я хотела: шея и плечи… И этот глубокий, тяжелый наклон вперед – покорность, подчинение… Замечательно!

– Замечательно?! Послушай, Генриетта, я этого не допущу! Оставь Герду в покое!

– Герда никогда не узнает себя в этой фигуре. Да и никто другой не узнает. И вообще, это совсем не Герда. Не какой-то определенный человек. Это никто.

– Но ведь я же узнал!

– Джон, ты – совсем другое дело! Ты… ты чувствуешь суть вещей!

– Нет, это уж чересчур. Я не могу позволить, Генриетта! И не позволю! Неужели ты не понимаешь, что это непростительно!

– Ты так думаешь?

– Разве ты сама не видишь? Не чувствуешь? Где же твоя обычная чуткость?