Страница 38 из 39
Поручик артиллерии И. Т. Радожицкий:
«Таким образом кончилась знаменитая битва 26-го августа. Неприятели овладели всеми нашими редутами на левом фланге и по левую сторону большой дороги; они сдвинули нас с позиции только на одном фланге и заняли третью часть ее; посему они выиграли не более как вполовину. Победа их не была победою; русские не были разбиты, приведены в замешательство, нигде не бежали. Наши силы еще оставались сосредоточенными от села Горки по Семеновскому оврагу до Старой Смоленской дороги и стояли во всей готовности отражать дальнейшие покушения неприятелей. Они первые замолчали, посему первые признались в своем изнеможении <…> Наполеон позволил нам отступить к Можайску без всякого со своей стороны преследования; посему видно было, что он точно обломал зубы и, казалось, был доволен тем, что ему уступили поле сражения для удостоверения в несмешной потере, которую понесли его войска, особенно кавалерия, ибо лучшие полки кирасиров и драгунов были истреблены. Эта потеря осталась невозвратною: здесь-то впервые сокрушились грозные силы завоевателя Европы».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Император тщетно старался создать себе какую-нибудь успокоительную иллюзию, заставляя пересчитывать оставшихся пленных и поднять несколько свалившихся пушек. От семисот до восьмисот пленных да около двадцати разбитых пушек — вот были единственные трофеи этой неполной победы!»
Сражение это по праву вошло в историю, и оно оставило больше вопросов, чем дало ответов.
Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:
«Мы никогда не могли понять, почему люди так жадно добивались какого-либо объяснения Бородинского сражения. Одни недоумевали, почему Кутузов отошел, раз он был победителем, другие — почему Наполеон не разгромил полностью русских».
Отступление русской армии
27 августа (8 сентября) 1812 года, в шесть часов утра, русская армия снялась с позиций и начала отступление.
Адъютант генерала Дессэ Феликс Жиро де л’Эн:
«Генерал Кутузов мог спокойно отступить, увозя с собой все орудия, экипажи и походные госпитали, оставляя только убитых и тех из раненых, которые пали на занятой нами территории, отбитой у него».
Генерал А. П. Ермолов:
«Армия наша провела ночь на поле сражения и с началом дня отступила за Можайск».
Многие в русской армии были крайне недовольны приказом отступать.
Генерал М. Б. Барклай-де-Толли:
«В полночь я получил предписание, по коему обеим армиям следовало отступать за Можайск. Я намеревался ехать к князю, дабы упросить его к перемене сего повеления, но меня уведомили, что генерал Дохтуров уже выступил. Итак, мне осталось только повиноваться с сердцем, стесненным горестью».
Барклай был уверен в том, что сражение будет возобновлено. Были уверены в этом и многие другие.
Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:
«С наступлением ночи Кутузов удалился с поля битвы и пригласил к себе Барклая. Последний, с той заботливостью, с какой он относился к окружающим, когда его внимание не было поглощено серьезными соображениями, приказал мне пойти почиститься и переодеться. Во время сражения он не обращал никакого внимания на то, кого убивали или ранили возле него. Он был всегда спокоен и невозмутим.
Быть может, Барклай не был выдающимся стратегом, но не подлежит сомнению, что он был прекраснейшим боевым генералом. Кутузов это знал, поэтому он предоставлял ему полную свободу действий.
Мы были уверены, что сражение возобновится на следующий день; каждый из нас растянулся на соломе, вполне убежденный в том, и каждый хотел подкрепиться к завтрашнему дню. Поэтому велико было наше удивление, когда на рассвете было отдано приказание отступать».
Наполеон заметил отступление русских только в десять часов, когда на поле сражения остался только арьергард атамана М. И. Платова. Впрочем, и он надолго не задержался.
Генерал А. П. Ермолов:
«Платов с донским войском некоторое время оставался на месте и последовал за армией. Он мог бы остаться и гораздо долее, но никто более казаков не рассуждает об опасности, и едва ли кто видит ее с большим ужасом…»
По одной версии, французская кавалерия начала преследование русской армии.
Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:
«Отступление было совершено в порядке, без малейшей торопливости; неприятельская кавалерия начала преследовать нас только в десять часов утра; но преследовала настолько вяло, что мы останавливались везде, где считали это нужным».
По другой версии, французы не стали преследовать русских.
Генерал А. П. Ермолов:
«Утомленный неприятель, а паче удивленный стройностью отступления, не осмелился преследовать».
Что же произошло? И почему было принято решение об отступлении?
Генерал М. Б. Барклай-де-Толли:
«Причина, побудившая к сему отступлению, еще поныне от меня сокрыта завесою тайны».
На самом деле, как уже говорилось, многие в русской армии горели желанием продолжить сражение.
Генерал А. П. Ермолов:
«Победа пребыла обеим из противоборствующих сторон непреклонною. Неприятель мог достигнуть ее превосходством знатных сил, россияне остались непобежденными отчаянным сопротивлением, объявшим ужасом их врагов».
Были даже отданы распоряжения по подготовке продолжения кровопролития.
Генерал М. Б. Барклай-де-Толли:
«Я предписал приготовления к построению редута на высоте при деревне Горки; 2000 человек ополчения были на сие употреблены. Я донес обо всех сих мерах князю Кутузову, он объявил мне свою благодарность, все одобрил и уведомил меня, что приедет в мой лагерь для ожидания рассвета и возобновления сражения.
Вскоре потом объявлен также письменный приказ, одобряющий все мои распоряжения. Я предписал сделать рекогносцировку, дабы узнать, занимает ли неприятель высоту центра: на оной найдены только рассеянные команды, занимающиеся своим отступлением. Вследствие сего предписал я генералу Милорадовичу занять сию высоту на рассвете несколькими батальонами и одной батареей. Все утешались одержанной победой и с нетерпением ожидали следующего утра».
И все же поутру, когда стали более или менее ясны итоги предыдущего дня, решимости русских несколько поубавилось.
Адъютант генерала Милорадовича П. А. Вяземский:
«К утру приятная самоуверенность несколько ослабела и остыла. Мы узнали, что дано было приказание к отступлению. Помню, какая была тут давка; кажется, даже и не обошлось без некоторого беспорядка. Артиллерия, пехота, кавалерия, обозы — все это стеснилось на узкой дороге. Начальники кричали и распоряжались; кажется, действовали и нагайки. Между рядовыми и офицерами отступление никому не было по вкусу».
А может быть, М. И. Кутузову все было ясно еще накануне, и он и не собирался продолжать сражение?
Понятно, что Бородинское сражение было для Михаила Илларионовича очистительной жертвой за последовавшее вскоре оставление Москвы, и оно было дано им исключительно для удовлетворения общественного мнения. Мы уже видели, что выбранная позиция была слабая и плохо укрепленная. И войска были расставлены неправильно, из-за чего во время сражения значительную часть войск пришлось переводить с правого фланга к центру и к левому флангу. Да, рейд русской кавалерии помог выиграть какое-то время, но все-таки 2-я армия князя Багратиона, быстро лишившись своего командующего, не смогла сдержать превосходящие силы противника.
Несмотря на то что все это было искуплено небывалой доблестью русских солдат и офицеров, для Кутузова все было ясно, и ни о каком продолжении сражения не могло быть и речи.
Адъютант Кутузова А. Б. Голицын:
«Кутузов никогда не полагал дать сражение на другой день, но говорил это из одной политики».
В своем донесении императору Александру М. И. Кутузов не упомянул о потерях, но зато указал на упорство в битве, мужество русских войск и на взятые трофеи.