Джек Бестелесный

— А большеногов? Медведей?

— Нет… Роги, можно я чуточку посижу тут? Мне хочется обрисовать это место Джеку. Ему очень интересно.

И что-то словно сказало: «Да».

У меня по спине побежали мурашки, но я рискнул спросить телепатически: «Маленький? Джек? Это ты?»

Ответа не последовало. Тереза погрузилась в задумчивость, отрешилась от всего вокруг, и мысли маленького (если я только не вообразил их), несомненно, сомкнулись с ее мыслями.

Я взял мешок с нашими спальниками, моей старенькой круглой палаткой и со всем тем, что я отложил для нашей первой ночевки тут. Начинало темнеть, а пляж был слишком узким и каменистым, чтобы поставить палатку. Я решил подняться по склону и осмотреть поляну с хижиной. С воздуха бревенчатое строение выглядело заметно более обветшалым, чем показалось мне восемь лет назад, когда я в нем прятался. И я решил, не откладывая, убедиться, насколько оно пригодно для жилья.

Я пошел по еле заметной тропке, уводившей от ручья направо через чащу искривленных горных елей и тсуг. Подъем оказался крутым, но коротким, и я через минуту вышел на почти горизонтальную поляну, где стояла хижина.

Построена она была на фундаменте из скрепленных цементом камней, площадью 4,5 на 4,5 метра. К выходящей на восток двери вели бетонные ступеньки. Все четыре стены остались более или менее целыми, хотя во многих местах цемент между бревнами выкрошился. В выходящем на север окошке, сквозь которое когда-то я наблюдал за семьей большеногов, еще сохранялось стекло. Крыша провалилась под тяжестью зимних снегов и по подгнившим половицам рассыпалась кедровая дранка, выдерживающая буквально все.

Не лучше было и внутри: хижина была завалена мшистыми слегами и проржавевшими секциями дымохода. Развалившиеся нары и другая нехитрая мебель, запомнившаяся мне с того раза, были уже почти проглочены зеленой пастью природы, но я углядел угол чугунной печки, кокетливо выглядывающий из-за прутьев низкорослой ивы, прекрасно себя чувствующей среди гниющих половиц.

Я перевел дух и сказал себе, что для паники нет никаких причин. Мне просто надо отремонтировать хижину до первого снегопада, использовав купленные инструменты, а также сведения, которые я сумею извлечь из нашей микробиблиотеки. За всю мою жизнь я своими руками не изготовил ничего, кроме книжного шкафа, но в жилах у меня текла кровь мореплавателей, лесных бродяг и десяти поколений франко-канадских мастеров на все руки. Ну, и Фамильный Призрак на крайний случай. Уж как-нибудь справлюсь!

Я отыскал удобное место для палатки, не теряя времени поставил ее и слегка замаскировал еловыми ветками. Комары и другие кровососы уже принялись за меня, несмотря на все мои старания отогнать их метапсихическими способами. Становилось очевидным, что вскоре даже оперант не сможет выйти на открытый воздух без накомарника или не намазавшись репеллентами. В палатке места еле-еле хватало, чтобы сесть вдвоем, согреть воду для чая в моей портативной микроволновке, а затем забраться в спальники, положенные на надувные матрасы.

Все остальное придется оставить на ночь в кустах, так как времени на сооружение склада не оставалось. Но вся провизия была упакована и не манила аппетитными запахами, а местному зверью понадобятся сутки-другие, чтобы подобраться к нам поближе и выяснить, кто это сюда пожаловал. Я решил, что особенно тревожиться незачем. Все яркое прикрою камуфляжными брезентами на тот маловероятный случай, если над нами пролетит кто-нибудь из штата заповедника.

Оставалось проверить еще одно. Устроив все внутри палатки, я вылез наружу и медленно прошелся по краю поляны — дальнему, если смотреть со стороны ручья Мегаподов — в поисках еще одной не забытой мной тропки. В конце концов я обнаружил ее за упавшим стволом, который и сдвинул в сторону. Тропка уводила в чащу карликовых деревьев и кустарников, за которыми пряталась совсем маленькая полянка, здесь мне улыбнулась судьба (или некий лилмик), и я обнаружил отлично сохранившийся переносной фибергласовый нужничок, какие в конце XX века использовались в лесных лагерях по всей Северной Америке. Правда, он был без крыши, но в остальном в порядке. Мне оставалось только вырыть яму поближе к хижине, установить его там и натянуть сверху пласс, укрыв от осадков и насекомых.

Я насвистывал, возвращаясь к хижине в быстро сгущающихся сумерках, а потом свернул к короткому спуску, чтобы позвать Терезу. Я увидел ее внизу и подумал: «To

Но тут Тереза выпрямилась и обернулась к будущей горе Ремилард, черным силуэтом вырисовывавшейся на темно-лиловом западном небе. Поднялся легкий ветерок, принося запахи смолы и далеких снегов. В чистом холодном воздухе планета — вечерняя звезда — блестела необыкновенно ярко.

И Тереза запела, обращаясь к ней.

Я прирос к месту, не веря своим ушам. Голос, считавшийся навсегда пропавшим, вновь возносился к небу со всей магической силой и прелестью, завораживавшими слушателей во всех пределах обитаемой Галактики. Она пела для этой звезды, для своего ребенка. У меня сжималось сердце от красоты этого пения, и вдруг я похолодел от зловещего предчувствия.

Тереза, Тереза, дай мне силы спасти тебя. Спасти вас обоих…

Холодный ветер усилился, и песня оборвалась.

Тереза опасливо оглянулась, и я побежал к ней, проецируя заверения, что все готово к ночлегу.

10

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Ретроспективное отступление

Заговор, приведший человечество к Метапсихическому Восстанию, зрел давно.

На протяжении тридцати с лишним земных лет инсургентов было лишь двое: советскорожденная Анна Гаврыс-Сахвадзе, профессор физики в Кембриджском институте изучения динамических полей, и ее бывший любовник и коллега Оуэн Бланшар, американец, который в конце концов эмигрировал на планету Ассавомпсет и стал первым президентом ее прославленной Академии коммерческой астронавигации.

На протяжении двадцати лет, которые Анна и Оуэн прожили вместе в Кембридже, их доверительные разговоры в постели неизменно кончались сожалениями по поводу трусости, с которой их собратья-земляне подчинили свое первородное право на свободу благодетельному деспотизму Галактического Содружества. Устав от любви, эти двое обсуждали создавшееся положение и в конце концов бесповоротно осудили Великое Вторжение Галактического Содружества как безнравственное вмешательство в эволюцию суверенной расы. Вторгшись на нашу планету в 2013 году и насильственно приобщив Землю к своей передовой цивилизации, Содружество нарушило основные заповеди человеческой свободы. Симбиарские попечители, действовавшие в качестве представителей остальных четырех нечеловеческих рас, на протяжении долгих «воспитательных» лет, до того как мы могли получить в Содружестве полноправное гражданство, резко ограничивали интеллектуальную и религиозную свободы, свободу иметь детей, свободу средств массовой информации и свободу выбора образа жизни и места проживания. Они превратили в насмешку права человека, в том числе и право на психическую свободу. Они соблазнили молодежь картинками сказочной техники и завоевания новых миров. Они буквально поработили метапсихических оперантов среди людей (и Анна и Оуэн обладали очень высокоразвитыми психоспособностями), ограничив для них выбор карьеры и умело манипулируя их верностью человечеству. И впереди маячило время, когда сознания всех живых людей достигнут некоего мистического «числа слияния» и все операнты-люди будут вовлечены в таинственное психическое состояние, называемое Единством, которое, как опасались многие психологи и богословы, утопит человеческую индивидуальность в каком-то Космическом Сверхсознании.

Note21

Гром небесный! (фр .) Употребляется как ругательство.