Страница 3 из 75
А там в дыму три девушки сидели. Одну я сразу узнал — артисточка. Они пили кофе, курили и разговаривали. Меня не заметили. Потом артисточка говорит:
— Девчонки, я вас сейчас выгоню. Хоть немного поспать надо, а то завтра с утра никакой грим не поможет. Буду как кошка драная.
Ну, я это услышал — забыл про бдительность. Выхожу на середину комнаты и говорю:
— Я, конечно, извиняюсь, но почему же именно как кошка?
Ну тут увидали они меня — и пошло-поехало!
— Киса!
— Киса!
— Кис-кис-кис!..
Артисточка кричит:
— Девочки! Какая хорошенькая! Дайте ее мне! Я буду ее звать Капа!
Ну, девочки, рады стараться, меня изловили — благо, комната маленькая, куда я денусь — и, натурально, за шкирку.
Между прочим, напрасно думают, что это очень большое удовольствие, когда тебя за шкирку поднимают. Никакого нету удовольствия: свисаешь, как дурак, лапы раскорячены. Ну а на морде, конечно, делается выражение неслыханного блаженства — кожа-то натягивается, чего ж тут еще изобразишь? Лыбишься, как самурай какой!..
Артисточка гуманизм показывает, визжит:
— Надя! Отпусти! Ей же больно!
А Надя эта, подлая, меня как клещами держит и басом говорит:
— Да не, они так любят! Ой, гляди! Это ж не она, а он! Котяра! Глядите, девочки!
Ну ни малейшей деликатности! Стал дергаться, изворачиваться, чтоб Надю эту подлую корябнуть, — да тут меня на руки артисточка взяла, я успокоился немного. А она говорит:
— Ну и что же, что кот? Он все равно будет Капа. Он будет мой талисман!
Тут вторая, ассистентка эта, как закричит:
— Марина! Ты с ума сошла! Какой талисман! Может, у него стригущий лишай! Они ж разносчики! Вид у него какой-то подозрительный!
На себя-то, думаю, посмотри! Сама ты, может, разносчица!
Надя эта подлая кричит:
— Надо его помыть! Марина, держи его! Я за шампунем сбегаю! У меня для посуды, щелочной!..
Что тут рассказывать? Шум, визг, крик, я кусаюсь, царапаюсь, они меня в эту гадость шипучую окунают — прямо в ведро… Думал — каюк!..
Потом вытаскивают из ведра, тряпкой какой-то вытирают — а я уже и сам как тряпка мокрая. Голова гудит, глаза щиплет, вестибулярный аппарат отказывает. Лежу в углу — ничего не соображаю. Потом как сквозь туман вижу — уходит эта Надя подлая вместе с подружкой своей, тоже преподлой. Артистка за ними дверь закрыла и сейчас же догола разделась.
— Ты, — говорит, — помылся, Капа, теперь я тоже в душ хочу.
И пошла она в душ — видимо, воображала, что у нас в городе вода так все время и льется.
Вышла и говорит:
— Нету воды, Капа, представляешь?
Страшно трудно представить. А она голая на диван села — да как заплачет! Ей-богу, ревет, натурально, слезы по щекам размазывает.
— Не могу, — всхлипывает, — сил нету больше! Устала! В театре устала и в отпуск не пошла — сниматься ей, видите ли, захотелось!.. Зачем я тут, Капа? Дура, бездарь!.. Не выйдет у меня ничего! Ничего! Понимаешь?!
Меня схватила — и своим носом к моему.
— Они думают, — кричит, — Мариночка веселая, Мариночка улыбается. Я боюсь, Капа! Я не потяну!.. А этот Марк?! Тоже Феллини! Рояль на лужайке выдумал! Сам ляпнется — и меня мордой об стол!.. Понимаешь?!
Я одно точно понимал — что попал в натуральный сумасшедший дом. Хватают за шиворот, купают в дряни какой-то, жрать не дают, ревут, бормочут ерунду.
А она как начала плакать, так же вдруг и закончила.
— Ничего, Капочка. Все равно мы с тобой самые талантливые артистки. А они все дураки. Давай спать!
Меня — на руки, со мной — под одеяло. И враз заснула. Ну, делать нечего. Свернулся клубком, задремал кое-как. Беспокойно спал: приснилось, что Рыжий вместо меня к полковничихе заявился и сметану всю сожрал…
Утром рано проснулся. Не сразу и сообразил — где это я. А сообразил вылез тихонько из-под одеяла, на пол спрыгнул. Сунулся к двери — закрыта, конечно. Так, думаю. У них тут искусство, а мне с голоду подыхай. Разбудить ее, что ли? Ну, разбудишь, а тебя в какой-нибудь дряни опять вымоют. Поглядел вверх — форточка, вроде приоткрыта. Раз! — на подоконник, два! — в форточку и со второго этажа — вниз… Хорошая зарядка натощак, да?
И — к помойке. Кстати, приличную рыбью голову нашел — съел. Полегчало на душе немного — пошел в травку. Я и вообше в травке люблю поваляться. Ну а тут-то тем более, ночью не выспался — в момент заснул. И сон, видать, крепкий был. Потому что опасности я не почуял…
Р-раз! И сообразить ничего не успел — переворачиваюсь в воздухе и попадаю в какую-то душную тьму, на что-то мягкое. Я в это мягкое когтями вцепился, а оно как заорет:
— Убью! — И в меня когтями.
Я в темноте пригляделся — Рыжий! Я ему ору:
— Отпусти, дурак, это я!
Он тоже обалдел:
— Гриша, ты? Где это мы, а?
Оказалось, сидим оба внутри какой-то тесной сумки, воняет клеенкой, и, видно, куда-то нас в этой сумке несут, потому что качает. И голоса человеческие слышны — только непонятно, что говорят.
— Куда это нас? — Рыжий спрашивает, а сам дрожит весь.
— Куда, куда… Топить, наверное! — мужественно так шучу.
Рыжий шутки не понял, как завизжит!
— За что?! — орет. — Незаконно! Начальник!
Законности захотелось ему. В ответ на его вопли нас так тряхнуло — я думал, из меня кишки вывалятся.
— Заткнись, — говорю. — Сиди тихо, может, пронесет.
Трясется молча. Рыжий шепотом причитает. И вдруг кончилась тряска.
Вжик! Открывается молния, чья-то рука Рыжего за шкирку хватает — и вверх. Я только успел тоже голову высунуть, как снова: вжик! Сижу в сумке, голова наружу, сам внутри. Вижу: сумка на траве стоит, на какой-то лужайке. А на лужайке черт знает что творится! Какие-то провода, какие-то ящики, какие-то прожектора на стойках, вдали автобусы видны, те самые, вчерашние, и людей полно — и местные наши, и приехавшие вчера. Шум, беготня, суета. А посередке стоит несуразного вида штуковина с круглым стеклянным глазом. Я напротив штуковины — прямо на травке — белый рояль. Я, кстати, люблю рояль, я однажды спал на рояле, в красном уголке… А за этой самой штуковиной с глазом сидит на стульчике оператор Коля, и вид у него такой, будто все, что происходит вокруг, он тысячу раз видел и знает наперед, что дальше будет. А между Колей и роялем сидит на стуле артисточка моя, Марина, только узнать ее можно с трудом, потому что на ней длинное какое-то платье — у нас в городе никто в таких не ходит, а рядом валяется зонтик кружевной, а сама она вся в слезах. А вокруг нее кругами бегает этот лохматый режиссер, Марк, и вид у него презлющий.
И вот вижу — прямо к ним туда и бежит вчерашняя подлая Надя и тащит за шкирку Рыжего, который изо всех сил дрыгается. Подбегает она к ним и кричит басом:
— Марк Евгеньевич! Нашла! Марина! Я тебе еще лучше нашла, чем вчерашнего! Гляди, какой рыженький!
А моя артисточка Рыжего увидела да как закричит:
— Убери, — кричит, — эту рыжую гадость! Я хочу Капу! Да! Да! Да, Марк Евгеньевич! Можете снять меня с роли! Да, я сумасшедшая, да, у меня бзик! Думайте что хотите! Только я никогда не капризничаю!.. А сейчас я знаю, у меня без талисмана ничего не выйдет! Да! Пожалуйста!.. Я всегда!.. Я никогда… Я уеду! Уеду!..
И совсем разревелась.
Марк аж затрясся, к Наде подлой подскакивает.
— Дура! — орет. — Ты кого привезла? В этой группе никому нельзя ничего поручить! Где машина? Я сейчас сам поеду по этому паршивому городу искать ее паршивого кота! Выкинь эту тварь! — Выхватил у нее Рыжего и в сторону швырнул. Ну, у того ума хватило не разыгрывать обиженного прочь рванул, чуть тетку не сбил какую-то…
А Надя эта подлая тоже орет:
— Я у вас всегда виновата! А это, между прочим, обязанность администрации — котов ловить. А я художник-гример!
Подбегает ко мне, из сумки выдергивает за шкирку — и к ним:
— Нате!
Артистка меня увидела, ко мне кинулась:
— Капочка! Капочка! Талисманчик мой хороший! Иди сюда!
И руки ко мне тянет. И тут у меня тормоза отказали. Когти выпустил как вцеплюсь! Артистка бедная в визг! Надя подлая меня за шкирку трясет. Марк вовсе взбесился, к артистке подскочил, кулаками машет: