Страница 120 из 121
— Вы схватили меня — вам этого мало? — говорит Ого Пальма.
— Это ты убил Капустини? — спрашивает Трам.
— Если дадите моей команде сыграть, можете считать, что я.
Трам вздыхает, глубоко-глубоко.
— Значит, признаешься! — восклицает он.
— Не будь ослом! — говорю я Ого Пальме.
И тут буря аплодисментов и свист заставляют нас вытянуться по стойке «смирно».
Из раздевалки вслед за главным судьей и боковыми судьями выбегают на поле игроки «Апатиа».
Фоторепортеры пятятся назад, становятся на колени, катаются по земле, слепят бегущих вспышками блицев.
Смотрю на рассыпавшихся по полю игроков. Одни прыгают, другие бьют по мячу, третьи делают приседания, четвертые занимаются дыхательной гимнастикой.
Узнаю всех, кого я видел за столом в «Завитушке».
Похоже, они переварили все то гнилье, которым их потчевали вчера вечером. Сейчас лица у всех довольные.
Джимми Короста тоже улыбается и прыгает.
Должно быть, он хорошо отдохнул сегодня ночью на подушке своего тренера.
Еще бы! Слабительное, которое предназначалось ему, выпил я.
Сейчас ровно четверть третьего.
— Скоро сможем уйти, — говорит Трам.
Огреза глядит на меня с немым вопросом: когда же я начну действовать?
Не осмеливаюсь посмотреть ей в глаза.
Перевожу взгляд на поле.
Джимми Короста подпрыгнул, а потом как-то странно задергал ногами.
Друзья, кажется, я все понял и не спускаю с него глаз.
Постепенно его движения становятся все более странными и замедленными.
Он ударяет по мячу и валится на траву.
Поднимается, делает пробежку, дробно стучит ногами и опускается на колени.
Потом снова начинает трусить по полю, но так, словно оно усеяно яичной скорлупой.
Прошло всего пять минут.
Вижу лицо Джимми Коросты. Рот его перекосился от боли.
Навстречу ему бежит тренер.
— Идиот! — кричит он. — Что с тобой?
Он всего в нескольких метрах от нашей группы, и я слышу каждое слово.
— Больше не могу, доктор, больше не могу, — стонет Джимми Короста.
Садится на землю и обхватывает ногу обеими руками.
Вижу, что он плачет.
Тренер хватает его под мышки и выволакивает с поля. И все это происходит рядом с нами.
— Вот он, — говорю я Траму, — можешь надеть на него наручники.
— Кто «он»? — недоумевает Трам.
— Убийца, которого ты ищешь, — говорю.
Тренер «Апатиа» вскакивает, подбегает и шипит мне в лицо:
— Чей убийца?
— Капустини, — отвечаю.
Он пытается схватить меня за галстук, но я ударяю его коленом в подбородок, и он валится на траву.
Рывком разрываю наручники, хватаю Джимми Коросту за шею и подтаскиваю к нашей группе.
Поворачиваюсь к Траму.
— Пошли кого-нибудь в раздевалку «Апатиа», — говорю, — там должен быть шотландский рюкзак, а в нем одна бутса. Правая.
Затем оборачиваюсь к Джимми:
— Ну, говори, ты или не ты убил Оралу Капустини?
Он утыкается головой в колени и начинает орошать траву слезами.
Вся группа смотрит на него затаив дыхание.
— Я не хотел, — всхлипывает он, — ей-богу не хотел!
— Лучше снять с него бутсы, — говорю. — А то непонятно, плачет ли он от угрызений совести или потому, что ноги болят.
Один из полицейских снимает с Коросты бутсы, но рыдать он не перестает.
— Говори, да побыстрее, — приказываю, — мы все ждем.
— Вчера утром мы вместе с Оралой отправились к Тилле, — начинает он. — Я уговаривал его сказаться больным, дать мне сыграть на его месте хоть эту встречу. Мне ни разу не удалось сыграть в основном составе… Я…
— Идиот проклятый! — кричит Лука Громини, тренер «Апатиа». Один из полицейских удерживает его, а другой сует в рот бутсу, снятую с ноги Джимми.
— Я его просил, умолял, но он ни в какую, — продолжал Джимми Короста. — И я не выдержал. Выхватил из рюкзака бутсу и запустил ею в голову Оралы. В тот самый момент, когда он открыл дверцу холодильника. И вдруг слышу — возвращается Тилла. Я захлопнул дверцу, а сам спрятался.
Огреза начинает всхлипывать.
— Разве нельзя снять с нее наручники? — говорю. — Как она будет вытирать слезы, если у нее руки скованы?
Трам кивком дает разрешение, и фараоны снимают наручники с Огрезы и Ого Пальмы.
А Джимми Короста не перестает рыдать.
— Продолжай, — говорю, — расскажи синьорам, что ты сделал потом.
— Когда Тилла ушла, я вытащил Оралу из холодильника и тут увидел, что он мертв. Я не хотел! Не хотел! — кричит он.
— Ты спрятал его под кровать, а сам удрал, — говорю.
Он кивает, а сам корчится от боли.
— И забыл рюкзак?
Он снова кивает.
— Какой еще рюкзак? И где ты его забыл?! — восклицает Трам.
— Рюкзак он забыл в прихожей, — говорю, — а в нем лежала правая бутса.
Трам смотрит на меня.
— Э, — говорит, — я перерыл весь дом и не нашел никакого рюкзака.
— Вот именно. Если бы ты нашел тот рюкзак, не случилось бы всей этой истории. Там должна быть наклейка с именем и фамилией владельца. Но если ее и нет, то узнать имя тебе будет нетрудно.
Полицейский приносит шотландский рюкзак.
Трам берет его и заглядывает внутрь.
И вынимает бутсу. Правую бутсу.
— Вчера днем Короста вспомнил про рюкзак, — объясняю я, — и вернулся его забрать. Дверь в переулке и кухонная дверь были открыты, и ему нетрудно было проникнуть в квартиру, взять рюкзак и удрать.
— Ты все это знал и мне ничего не сказал?! — восклицает Трам.
— Ровным счетом ничего не знал, — отвечаю. — Еще несколько минут назад я не знал, кто убийца. Но когда увидел этого типа, который не мог двигаться в слишком тесных бутсах, понял. Я догадался, что убийцей должен быть один из игроков «Апатиа», когда услышал по радио, что президент клуба увидел рюкзак Капустини у него дома. Как он мог оказаться у него дома? Я-то думал, что рюкзак в прихожей Ого Пальмы принадлежал Капустини. И решил, что ты, Трам, отнес этот рюкзак в Централку. Но раз это был рюкзак не Оралы Капустини, значит, он наверняка принадлежит игроку той же команды. Ведь там лежала футболка желто-розового цвета.
Тут фараоны надели Джимми Коросте наручники.
— Совсем недавно, — продолжаю, — он открыл рюкзак и обнаружил, что там всего одна бутса. Должно быть, на сегодняшний матч Джимми одолжил бутсы у кого-то из приятелей, и эта пара оказалось слишком узкой. Несчастье для него — и великая удача для меня, не так ли?
Не успел я договорить, как стадион взорвался криками, свистом, аплодисментами. Такими мощными, что задрожали трибуны.
Все игроки «Буйни-клуб» гуськом побежали к центру поля.
Трам так и застыл с разинутым ртом.
— Как им, черт возьми, удалось? — пробормотал он. И посмотрел на меня. — Вот ты какую шутку вздумал со мной сыграть, — говорит. — Ну ничего. Я тебе это припомню.
Тонналярда мчится ко мне, и уши у него торчат из-под берета.
Черный Свитер встает, поднимает свою трубку, раскуривает ее.
— Могу я позвонить? — спрашивает.
— Иди, — говорю, — звони.
Он ракетой несется к выходу.
— Ну и супчик вы сварили, хозяин! — восклицает Тонналярда.
Кто-то легонько хлопает меня по плечу.
Оборачиваюсь. Это синьор Четвертьвола улыбается мне ослепительнейшей из улыбок.
Протягивает мне руку, и я ее пожимаю.
— Благодарю вас, — говорит. — Считайте, что мы обо всем договорились.
Кажется, игра началась. Вокруг меня образовалась пустота, а зрители на трибунах завопили еще громче.
Что происходит, я толком не знаю.
Огреза повисла на моих губах всем своим весом.
Когда мы прервали поцелуй, матч закончился.
— Пойдем узнаем, кто выиграл, — говорит Огреза.
Комментарии
1
© Rizzoli editore 1975.
2
© Rizzoli editore 1974.